Юрий Стукалин - Убей или умри! Первый роман о немецком снайпере
В учебном центре перед отправкой на фронт мне тоже сперва пришлось туго. Тяжело было привыкнуть к муштре, все мое естество боролось с постоянным давлением над личностью. Постоянные взыскания и наряды стали для меня нормой. Мне казалось, что весь мир настроен только на то, чтобы вывести меня из равновесия, выбить почву у меня из-под ног. Я считал себя вполне сформированной гармоничной личностью, и всяческие попытки особо рьяных курсантов переделать меня, подстроить под чьи-то желания, воспринимал озлобленно. Драки снова стали частью моей жизни.
Если начальство прознавало о них, меня строго наказывали. Пришлось познакомиться с темным карцером. Я сидел в нем на хлебе и воде, и моей компанией были только клопы и крысы. От перенесенных лишений злоба закипала во мне с новой силой, и я ждал освобождения, чтобы мстить обидчикам. Друзей среди курсантов у меня не было, да я и не стремился к дружбе. Мне никто не был нужен.
Помог мне решить все мои проблемы один старый фельдфебель. Он заведовал подсобным хозяйством, куда направляли на работы хулиганов вроде меня ковырять лопатой навоз и пилить дрова.
— Зачем ты кипятишься так, парень? — спрашивал он меня, когда мы сидели после работы за чашкой кофе, уплетая хлеб с припасенным им яблочным повидлом.
В его конторке царила особенная атмосфера. Было в ней очень тихо, спокойно, и, несмотря на странную смесь запахов скотного двора, стружки и свежескошенной травы, как-то по-домашнему. Казалось, весь остальной мир где-то далеко, он нереален. Осязаемыми были лишь этот старик с морщинистым лицом, горячий кофе в жестяной кружке, толстые ломти хлеба да сладкое повидло.
— Ты сам провоцируешь агрессию, — тихо говорил мне фельдфебель, указывая на мои сбитые в кровь костяшки кулаков. — Это замкнутый круг, из которого ты никогда не выберешься, если не призадумаешься. Будешь себя так вести, не видать тебе армии, отправят тебя в лагерь гнить. Научись контролировать свои эмоции, стань спокойным внутри себя.
Старик был ветераном Первой мировой войны и в учебке к нему все относились с почтением, даже командование.
— Никого первым не трогаю, — оправдывался я, вгрызаясь в хлебную мякоть, и повидло расползалось по подбородку. — Бью только, когда меня задевают.
— Парень, тебя не хватит на всех, — улыбался старик. — Поверь мне. Самоконтроль и внутренняя дисциплина намного важнее, чем безрассудная показная доблесть. С твоими заскоками и несдержанностью тебя в первом же бою прикончат.
Я слушал вполуха, более увлеченный едой, чем рассудительными нравоучениями фельдфебеля.
— Вот скажи, кто важнее всего для тебя сейчас? — вопрошал он.
— Эм… Фюрер… Рейх, — начинал мямлить я, отправляя в рот очередной кусок бутерброда.
— Твои дети, пустоголовый юнец, важнее всего на свете, — старик в сердцах хлопнул ладонью по столу, разлив кофе. — Ты должен научиться выживать, Курт, чтобы вернуться к ним после войны, вырастить их и воспитать! Не все зависит от тебя, но многое. Продолжишь себя так вести, докатишься до трибунала еще здесь, в учебке. Мозги у тебя, конечно, прочистятся, только поздно будет. Ничто тебя не должно сбивать с пути. Ни болваны-курсанты, ни кретины-унтера. Понял?
Я кивнул, но, честно говоря, тогда не воспринял его слов.
— А если все же попадешь на фронт, — продолжал он полушепотом, — дерись храбро, но помни, что ради них, своих дочек, ты должен выжить и вернуться. Не лезь на рожон, как делал это до сих пор. Будь храбр, дерись честно, но не подставляй себя под пули с таким смиренным упоением, как делают это наслушавшиеся разной брехни тупицы. Стань мудрым, наконец. Пойми, что для тебя в этой жизни важнее всего. Иначе, как бы ни повернулась твоя жизнь, все равно проиграешь.
Я действительно понял его. Не сразу, но понял.
Глава 8
Бой разгорается. Судя по доносящимся до меня по звукам, сражение идет ожесточенное. Нашим обескровленным войскам отражение каждой такой атаки дается с величайшим трудом. Голод, бессонные ночи, отсутствие боеприпасов — все это сказывается на боеспособности и моральном духе солдат. Ко всем прочим невзгодам присовокупляется еще этот поганый майор фон Хельц! Он удерживает полк на никому не нужной позиции, губя жизни наших парней. Любому ветерану ясно, что единственно правильным решением в сложившейся ситуации было бы планомерное отступление с последующим выравниванием линии фронта, подтягиванием резерва и продуманным контрнаступлением. Нужны укрепления, свежие силы, пропитание, патроны. Нет же, фон Хельц боится прослыть трусом, хочет проявить свои «полководческие таланты», чтобы о нем заговорили!
Насколько хреново приходится капитану Бауеру, я понимаю. Даже немного жалею его. Находиться между бесноватым командиром и потерявшими остатки веры в победу солдатами крайне тяжело и опасно. Тонкая грань между пулей в спину и пулей в висок. Он не может не исполнить приказа, это не в его правилах. За каждого солдата капитан стоит горой, старается уберечь, но как это сделать в таких жесточайших условиях, когда ты балансируешь между долгом и честью? Надеюсь, он выживет в сегодняшней мясорубке.
Снова недалеко от меня проходит отряд русских солдат. Глубже вжимаюсь в углубление под навесом торчащих корней и замираю. Под рукой наготове держу гранату. Судя по поднимаемому иванами шуму, отряд их крупный, человек в сто, не меньше. Идут они не таясь, будто лес принадлежит только им. Прислушиваюсь к грубой русской речи, приблизительно определяю разделяющее нас расстояние. Метров двадцать. Если кому-то из них взбредет в голову подойти к оврагу, надеюсь, что маскировка не подведет. Заметь они меня, шансов выжить нет никаких. Только метнуть в самую гущу иванов гранаты, а потом постараться прикончить еще нескольких из карабина и пистолета. Долго продержаться не смогу, да и куда там устоять против нескольких десятков изрыгающих пули стволов. К счастью, русские проходят мимо, не обнаружив меня. Постепенно их голоса стихают, заглушаемые отзвуками разгоравшегося вдали побоища.
Высвобождаю руку, смотрю на часы. Бой длится уже семь часов. Значит, проспал я часов пять. Что ж, неплохо. Силы мне понадобятся. Судя по тому, как сместились отзвуки боя, русским, похоже, удалось овладеть нашими позициями. Во всяком случае, гул стрельбы явно отдалился. Неужто вермахт оставляет траншеи первой линии обороны?! Не хватает только оказаться отрезанным от своих чудовищной толпой противника! Что мне тогда предпринять? Как выбираться отсюда и куда? От подобных мыслей ощущаю мерзкий холодок в животе. Разметают Иваны наших, погонят, и где их тогда искать? Остается только молиться, чтобы наши удержались.
Бой постепенно стихает, взрывы все еще сотрясают землю, стрельба продолжается, но уже не так интенсивно. День близится к закату. Во время сумерек можно потихоньку начать пробираться к нашим рубежам. Самое сложное — преодолевать открытые участки, но вечерний сумрак будет моим помощником.
Подкрепляюсь шоколадными конфетами с первитином, делаю пару глотков из фляги. Голод дает о себе знать, но я давно привык довольствоваться малым. Прошли те времена, когда из-за отсутствия еды я впадал в отчаяние. Война научила выживать в любых условиях. Мальчишкам-новобранцам, которых бросают в эту бойню, гораздо тяжелее. Особенно когда по прибытии на фронт эти юнцы начинают понимать, насколько действительность отличается от бравурных выпусков кинохроник «Ди Фронтшау», и что они не доблестные солдаты Третьего рейха, а всего лишь пушечное мясо.
Стрельба стихла как-то разом, над лесом нависает странная тишина. Где-то вдали иногда раздаются отдельные автоматные очереди и взрывы гранат, но уже ясно, что битва закончена. Думать, о том, кто в ней победил, не хочется. Впрочем, и так понятно, что русский медведь намял нам бока. Вне зависимости от результата, нужно скорее попасть к своим. Солнце садится, раскрасив верхушки деревьев в багряные тона. Темнеет в этих краях быстро.
Осторожно выбираюсь из оврага, стою, прижавшись к толстому стволу дерева, прислушиваюсь и осматриваю окрестности. Чисто. Медленно двигаюсь вперед, лавируя между деревьями. Карабин держу на изготовку, но главным моим оружием станут теперь мои навыки. Все, что мне необходимо, это скрытно дойти до кромки леса и разузнать обстановку. Особых надежд не питаю, но вдруг нашим все же удалось удержать позиции.
Как же наше командование после стольких побед в Европе так позорно провалило эту кампанию? Я лично иллюзий давно не питаю, молюсь только, чтобы война закончилась у границ Германии и русские не вошли на нашу территорию. Как бы ни тужилась пропаганда, мало у кого возникают сомнения, что нас гонят с этой земли. Постоянные перебои с продовольствием, боеприпасами, почтой, наконец! Рейх выжимает все оставшиеся соки из страны, пытаясь противостоять натиску русских. Все в Германии закручено в этом дьявольском маховике под названием Восточный фронт. Женщины, старики, дети. Западный фронт доставляет неудобства, но скорее как назойливая муха, не дающая покоя постоянным жужжанием. Здесь, на Востоке, все иначе.
