Мицос Александропулос - Ночи и рассветы
— Может, будешь помнить чуть подольше!
В штатских костюмах и без оружия ступили они на дорогу, убегающую вниз. Они возвращались. Возвращались ли? Лиас требовал вычеркнуть это слово из лексикона, потому что оно никогда не отражает истины. Он утверждал, что никто и ничто не возвращается. Под мнимым, обманчивым понятием возвращения скрывается путь к новому и неизвестному.
— Пора, ребята, пора! — подал сигнал Спирос. — Время не ждет!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Свободу! Черпайте свободу до дна!
Свободу — до смерти! Свободу — до ада!
СикелианосI
Эту площадь, на которой бушует людская лавина, Космас помнит с других времен. Отсюда в морозный вечер злой и коварной весны 1942 года он впервые увидел Афины, дрожащие от холода и умирающие голодной смертью. На цементных ступенях, где сейчас танцует молодежь, доживали последние часы какие-то бедняки, а рядом сидел ограбленный мертвец, которого никто не хотел хоронить. Встреча с ним была для Космаса первой встречей со столицей. Он сидел здесь, неизвестный человечек с галстуком-бабочкой и босой — кто-то успел снять с него ботинки. Сколько людей вместе с ним нашли здесь свой конец? Скорбный гимн памяти павших, который звучит сегодня на улицах, пусть будет и в его честь.
С балкона гостиницы «Александр Великий» на площадь выплеснулось знамя. Народ приветствовал его дружным: «…а-а-а…» Широкой волной, словно ветер, пронесся этот возглас по площади и разлился по всем восьми выходящим на нее улицам. Это было бело-голубое греческое знамя. Где-то запели гимн. Голоса поднимались из глубины и надвигались, точно прибой, переваливаясь с одного гребня на другой.
Справа от греческого знамени разворачивали еще одно. Люди поднимались на цыпочки, запрокидывали голову. На голубом фоне показался красный лучистый крест — толпа замахала руками, платками, шляпами. Она приветствовала своих союзников сорокового года, отважных новозеландских летчиков и минеров, джонов и томов в надвинутых на одну бровь беретах. Свободные граждане чтили их память…
Еще одно древко укрепили на железной решетке, и перед афинянами развернулось звездно-полосатое полотнище. Еще раз отгремела аплодисментами площадь, отгремела и затихла в ожидании. Однако на балконе ничего больше не готовили, и тогда снизу послышались крики:
— Эй, еще не все! Еще! Еще! На балконе никто не появлялся.
— Еще! — требовали снизу, и крики соединялись в ритмичном: — Е-ще! Е-ще! Е-ще!..
Нетерпение нарастало, в воздух взметнулись кулаки.
На балконе зашевелились. Мужчина с тяжелым шестом шагнул вперед, алое знамя хлынуло в толпу и завихрилось на ветру. Площадь загудела и загрохотала, люди снова становились на цыпочки и тянулись посмотреть, как свободно, на почетном и законном месте, развевалось шелковое полотнище цвета крови и великих надежд.
* * *Еще накануне праздника некоторые благоразумные граждане предрекали беду: выльется на улицы безумная толпа и все перевернет вверх дном. И благоразумные граждане припоминали известную историю о неграх, сорвавших ненавистные цепи и в порыве слепой ярости перебивших весь экипаж корабля, а потом погибших в борьбе с океаном, потому что искусство мореходства им было неведомо.
Но кипевшее на улицах людское море оказалось чрезвычайно дисциплинированным, чрезвычайно послушным и кротким. Демонстранты шагали в строгом порядке, одна за другой следовали бесчисленные колонны обществ, союзов, организаций, районов…
Молодежь кричала и пела, и Космас тоже кричал и пел. Он радовался, что может свободно и беззаботно идти куда глаза глядят, радовался, что уговорил Янну остаться дома, она не выдержала бы такой сутолоки.
Рядом из длинного, сияющего никелем рупора, словно припаянного к губам здоровенного, широкоплечего детины, вылетали громовые призывы. Толпа подхватывала их.
Перед зданием банка Космас заметил оживление, какие-то люди пробирались наперерез колоннам.
— Держите его! — послышались голоса. — Это шпик! Он из шайки Калогерасов! И еще пилотку партизанскую надел!
Космас поспешил на крики.
— В чем дело?
— Шпика поймали. Думал, пилотка его спасет…
В толпе демонстрантов Космас увидел парня в партизанской пилотке.
— Сними, не для твоей головы, — сказал высокий студент в очках и сорвал с него пилотку. — Это вещь почетная, не каждый ее может напяливать…
— Вон его! — кричали демонстранты. — Вон его из колонны!
— Погодите! Погодите! — Высокий студент засунул руку в карман задержанного и вынул револьвер. — Выгнать мало! Это рыбка не простая!
Он захватил с собой еще двух демонстрантов и повел, шпика к тротуару.
— Внимание! Шпик! — крикнул в рупор сосед Космаса. Но его голос потонул, заглушенный громкоговорителем.
— Внимание! — разнесся по всей улице могучий бас. — На перекрестке Университетской и Кораиса пойман шпик. Имейте в виду — он среди нас не один. Если вы обнаружите шпика, выведите его из колонны и сдайте представителям народной милиции. Рукоприкладство запрещается. В крайнем случае допустимо умеренное количество оплеух!
Как ни громок был бас, его покрыли шквал хохота и возгласы одобрения.
Под колоннадой университета танцевали. Вдруг сквозь громкую музыку и песни донеслись сильные взрывы. Песни умолкли, воцарилась тишина, ее разорвали новые взрывы и крики. Улица помрачнела; суровая и хмурая, она сразу напомнила о времени оккупации…
— В чем дело? Что случилось?
Неподалеку от окон гостиницы «Национальная» террористы бросили в народ гранаты. За пеленой дыма на опустевшем асфальте виднелись одинокие фигуры: кто-то бежал, Кто-то падал.
— К оружию! — кричала взволнованная толпа. — Смерть убийцам!
Одни уносили раненых, другие побежали в комендатуру ЭЛАС. Молодежь с револьверами окружила гостиницу и стягивала кольцо. Демонстранты потрясали кулаками и требовали, чтобы в город вызвали части ЭЛАС.
Наконец громкоговоритель объявил, что выступит представитель ЭАМ. Н*арод затих. Представитель вышел на балкон соседнего дома и призвал граждан проявить хладнокровие и выдержку. Нельзя поддаваться на провокации, они могут вызвать кровопролитие, они могут привести к гражданской войне…
На асфальте под окнами гостиницы лежали раненые. Среди них Космас увидел парня с рупором. Окна гостиницы были закрыты. Демонстранты грозили кулаками и требовали мщения. Громкоговоритель, установленный на балконе, все еще призывал их к хладнокровию. Со стороны Омонии загудели машины «скорой помощи», они приехали подобрать жертвы.
II
С переездом в Афины они наконец обрели семейный очаг. Все трое поселились в Колонне, в домике чудесной тетушки Ольги. Однако все вместе собирались они очень редко. Космас день и ночь бегал по Афинам и Пирею, разыскивая материал для газеты. Янна теми же маршрутами ходила по делам женских организаций. Спирос пропадал в редакции. Как-то раз в коридоре Центрального комитета ЭАМ к Космасу подошла незнакомая девушка и справилась о здоровье Янны.
— Спасибо, — ответил Космас, — она вполне здорова.
— Я очень рада, что все обошлось…
Сломя голову помчался Космас домой. Янна лежала в жару.
— Как ты себя чувствуешь?
Янна не ответила, а минуту спустя тихо запела партизанскую песню. Она бредила. Врач, которого привела тетушка Ольга, нашел тяжелую форму воспаления легких. Он прописал кучу лекарств и калорийное питание — молоко, масло, яйца. Болезнь могла повлиять на беременность. Так начались отцовские заботы Космаса.
Янна дрожала под тремя одеялами, бледная, с полузакрытыми, безжизненными, отчужденными глазами. Неутомимая тетушка Ольга за руку отводила Космаса от постели.
— Ты не бойся, мы, женщины, живучие. Сходи-ка лучше на рынок…
Только два дня Космас смог посвятить больной Янне, На третий день за ним прислали из редакции.
— Иди, иди, все будет в порядке, — успокоила его тетушка Ольга. — Я и одна управлюсь…
И в свои шестьдесят лет она бегала по пустым магазинам и рынкам, где все дорожало, а по ночам дежурила возле постели больной. Единственную двадцатилетнюю дочь тетушки Ольги в мае прошлого года у самых ворот дома убили террористы.
* * *В Афины прибыло национальное правительство. На площади Конституции оно торжественно объявило свою программу и присягнуло на верность демократии. Вместе с правительством в Афины приехал и генерал Рональд Скоби. Он разместил свой штаб в гостинице «Гранд-Британия». Все чаще на афинских улицах стали появляться английские летчики и танкисты, потом шотландцы — с длинными и худыми, как камышины, ногами. А потом появились и негры. В один из последних октябрьских дней на улице Патисион Космас увидел первого негра. Любопытные афиняне бросились к нему с криками радостного изумления. Негр попятился, схватился за кобуру револьвера, но тут же понял, что ему ничто не грозит. «Wellcome!»{[85]} — закричали афиняне и подбросили черного гостя в воздух.
