Михаил Бубеннов - Белая береза
— Вроде тебя? — крикнул он и пролил белила. — Не ты ли хочешь на мое место?
— А что ты думаешь? — спокойно, как ни в чем не бывало ответил Умрихин. — Если будут подбирать в гвардию по росту, то как раз я первый и попаду на твое место!
Солдатская толпа, охочая до шуток, грохнула что есть мочи; на ближних ветлах опять встревожились галки, но уже завечерело, и они, погалдев, похлопав крыльями в ветвях, быстро затихли.
— Генералы приехали! — крикнул кто-то.
Толпа у танков сразу приумолкла.
Голоса стали сдержанны и строги:
— Какие генералы?
— И ваш и наш…
— У вас тоже теперь генерал?
— А как же? С сегодняшнего дня!
— Еще кто? Видал?
— Там полно наехало!
Помолчали. Потом Умрихин заключил:
— Так и есть, завтра нагуляемся вволю!
В эту минуту Андрей, увлеченный разговором с Леной, вдруг услышал голос Юргина. Лейтенант стоял рядом. Он внимательно поглядел на Лену и сказал, сдерживая раздражение:
— Собирай ребят!
Батальон Шаракшанэ получил приказ перед рассветом выдвинуться на передовую. Начались сборы.
Подойдя к дому, где размещался взвод, Матвей Юргин остановился и, будто между прочим, спросил:
— С кем это разговаривал-то? Знакомая?
— Познакомились… — смутился Андрей. — А что?
— Как тетерев на току. Звал, звал, а он и ухом не ведет! Не знал я, что ты такой дотошный.
На соседнем дворе послышались отрывистые девичьи голоса; всполошились, залаяли собаки.
— Да-а… — задумчиво сказал Юргин и вздохнул. — Да, девчонки… Закурить есть?
— Познакомить с ней, а? — вдруг спросил Лопухов. — Хорошая девушка! Хочешь, а?
VI
За полчаса до восхода солнца батальон Шаракшанэ сосредоточился в густом еловом лесу южнее деревни Ново-Рождествено. До нашего переднего края отсюда оставалось не более километра, — повсюду, извиваясь, тянулись туда солдатские стежки.
Весь батальон уже знал о боевом приказе. Перед выходом на передовую не только командиры и политруки, но и многие коммунисты провели с солдатами беседы о предстоящем бое. Солдаты хорошо понимали его значение в огромном сражении на подступах к Москве. Это подняло у всех чувство воинского долга.
Но минуты перед боем — особые минуты… Все солдаты разговаривали только при крайней необходимости, а больше молчали, вслушивались в себя и были очень недовольны, если что-либо мешало этой важной и нужной человеческой потребности. Многие с трудом сдерживали и скрывали от товарищей озноб, боясь, что его сочтут за выражение страха, но делали это напрасно: это был не страх, а то особое солдатское волнение перед боем, когда из-за недостатка времени враз обдумывается и решается многое из того, что должно бы обдумываться и решаться в течение всей жизни. Особенно волновало всех то обстоятельство, что батальону впервые приходилось вести большой наступательный бой.
Вместе с пехотинцами в лесу стояли и танки из батюковской бригады. Из открытого люка "КВ" выглянул танкист и крикнул в сторону озеровцев:
— Эй, пехота, гляди не подводи!
— Мы-то не подведем! — ответили ему из ближней группы.
— А гвардия никогда не подведет!
— Занозистый парень! — сказал Умрихин о танкисте. — Вот тебе и мал золотник! Видите, как идет в бой? Это же вчерашний маляр Кривцов, или по голосу не узнали?
Этот разговор немного оживил солдат. Среди озеровцев, отдыхавших после марша кто как мог, в лесной тишине послышались более звучные, чем прежде, голоса.
— И гвардия, братцы, в бой идет!
— Эти на радостях дадут им жизни!
— Да, многонько народу подвалило.
— Скажи на милость: нас бьют, а нас все больше!
— И откуда столько берется?
— Известно, солдат солдата рожает…
— Мы их даванем сегодня так, что взвоют!
— Сегодня многие из них последний раз завтракают!
— Вот насчет завтрака — это верные слова… — сказал Умрихин, выходя из-за кустов, и все поняли, что он ослышался. — Позавтракать перед боем надо бы, да только где же кухня? Не попахивает дымком?
Некоторые солдаты неохотно захохотали.
— А чего тут смешного? — сказал Умрихин. — Пора бы ей и подойти. Еще в той деревне, откуда ушли, я видел, как повар разжигал огонь. Сегодня гороховый суп с мясными консервами, это я точно знаю: сам старшина говорил. Стой, братцы, а это не она? Вон, у деревни! Она! Спорю! Кто желает? На пайку хлеба, а?
В самом деле, показалась кухня.
Она остановилась на опушке леса.
…Когда помкомвзвода Дубровка выстраивал взвод, лейтенант Юргин окликнул подбегавшего к строю Андрея:
— Сержант Лопухов, ко мне!
Проводив взвод, Юргин сказал:
— Слушай, Андрей, так и быть: познакомь!
— А далеко они?
— Да сейчас тоже будут у кухни. — Юргин посмотрел в сторону деревушки, откуда вдруг долетел собачий лай. — Вон они, уже идут! Только смотри, как-нибудь… осторожнее… — Он даже вздохнул от смущения и досады. — И до этого ли сейчас, подумай-ка, а что сделаешь? Один раз взглянул — и вот, видишь, какая напасть! Ты только, смотри, как-нибудь незаметно… Тьфу, начисто одурел, честное слово!
— Ничего, все обойдется как надо!
Получив от Дубровки котелок горохового супа на себя и на командира взвода, Андрей привел Юргина к тропе, по которой только что прошли девушки к кухне. Поставив на пень котелок, Андрей стал ломать еловые ветки. Смеясь, сказал:
— Здесь будет засада.
В ответ Юргин только махнул рукой: дескать, делай что хочешь, я в твоей власти…
Незаметно, но быстро посветлело. Тихий фронтовой лес, как оказалось, был полон жизни. Повсюду, прячась под черными, в снежных узорах, шатрами елей, на кучах свежих веток завтракали и отдыхали солдаты; повсюду на нижних сучьях деревьев висело снаряжение и оружие. Из деревушки в лес, к передовой линии, и обратно быстро пробегали связные. Кое-где над сугробами едва заметно тянулись, не поднимаясь выше подлеска, слабенькие дымки: с наступлением утра во фронтовых землянках угасали очаги. Как всегда перед боем, на передней линии с каждой минутой крепла особая, чуткая и тревожная тишина. За шоссе быстро и густо розовело высокое, заснеженное чернолесье: всходило солнце.
— Восемь ноль две минуты, — сказал Юргин, взглянув на часы с тем особым чувством, с каким посматривали на них десятки командиров в это утро.
— Еще полтора часа, — отозвался Андрей.
На тропе показались девушки.
Заметив Андрея, Лена Малышева задержалась и радостно воскликнула:
— А-а, и вы здесь?
Андрей поднялся с ветвей.
— Доброе утро! Как Найда?
Чтобы не задерживать подруг, Лена сошла с тропы.
— Ничего, спасибо, только мои неприветливы.
— Обижают Найду?
— Обижают.
— А вы знаете, что надо сделать?
— Нет, не знаю, а что?
Увидев, что проходит последняя подруга с котелком, Лена сказала ей:
— Вера, передай Машеньке, что я сейчас!
— Ты недолго, а то суп остынет, — строго сказала высокая, худощавая Вера, бросив на Лену осуждающий взгляд: ей не нравилось, что Лена, не успев прибыть на фронт, уже завела знакомых; ей казалось невероятно странным такое легкомыслие девушки, носящей звание бойца.
— Скажи, что я сейчас же! — заверила Лена.
Навстречу Лене поднялся Юргик.
— Знакомьтесь, — сказал Андрей, немного припрятывая глаза, — это командир нашего взвода.
— Очень приятно, — сказала Лена гораздо тише, чем только что говорила, и у нее густо зарделось лицо; она второпях не могла решить, как должна держаться при этом неожиданном знакомстве.
Юргин подал ей руку и назвал свое имя.
— Лена Малышева… — почти прошептала в ответ Лена, не в силах побороть свое смущение. — Право, как здесь все странно. — Она взглянула на восток. — Я еще никогда не знакомилась на восходе солнца.
— Только при заходе? — пошутил Юргин.
— Ой, ну что вы говорите, товарищ лейтенант! Какие вы все здесь шутники, честное слово!
Юргин указал на пень.
— А вы поставьте-ка сюда котелок.
Лена молча выполнила совет.
— Садитесь, посидите с нами.
Лена молча села на ветки.
— Ложка есть?
— Есть.
— А хлеб?
— И хлеб есть.
— Так начинайте, кушайте!
Лена сказала на все это одно слово:
— Удивительно!
Юргин и Андрей поставили свой котелок против Лены и взялись за ложки. Лена подумала и тоже вытащила ложку из кармана полушубка.
— И никогда, — сказала она таким тоном, словно боялась, что ей не поверят, — честное слово, никогда я не завтракала в лесу, зимой, при восходе солнца! И суп очень вкусный, честное слово!
Матвей Юргин сразу понравился Лене, и она поняла: понравился совсем не так, как вчера Андрей, но в чем здесь была разница, невозможно было разобраться в первые минуты знакомства. Лейтенант Юргин, смуглый, с худощавым лицом, на вид казался угрюмым человеком, выросшим в одиночестве, и жестоким в жизни; но в его глазах стоял мягкий, очень приятный зеленоватый лесной свет, какой наполняет густые заросли в знойный полдень. Лена смутилась перед Юргиным, но не растерялась, что случалось с ней при встречах с командирами: она всегда боялась каких-либо замечаний по службе. Но Лена чувствовала, что и смущение у нее быстро проходит, — с угрюмым лейтенантом ей хотелось говорить откровенно, много, обо всем, что волнует. И она, отвечая на какой-то вопрос Юргина, вдруг стала рассказывать о своей жизни в Москве; об учебе в строительном техникуме, о вступлении отца в народное ополчение, о больной матери, которая, наверное, часто плачет, вспоминая о ней, о том, как в день начала войны она гуляла с подругами за городом…
