Василий Козлов - Верен до конца
— Признавайся! — кричал Дубик и все бил девушку кулаком по голове. — Признавайся!
Феня молчала.
— Видите, дуры, — повернулся бургомистр к девушкам, — ей не дорога ваша жизнь, она даже и слушать не хочет. Одну какую-нибудь покрывает, а вас всех на смерть ведет.
— Губители! — не выдержала одна из девушек. — Людоеды, вы ее замучили, а теперь неживую говорить заставляете!..
К девушке подошел здоровенный, взлохмаченный полицай, замахнулся кулачищем, потом передумал и ударил прикладом.
Дубик, войдя в раж, кричал:
— У нас и мертвые заговорят! Снимите ее с воза, поставьте!
Полицаи подхватили Феню под руки, подняли и поставили на мерзлую землю. Девушки заплакали, подались вперед. Феня была босая, ноги посинели и опухли от побоев. Она напрягла последние силы, встала, пошатываясь, но не выдержала и упала. Полицаи подняли ее.
— Развязать? — спросил один из них Дубика.
— Нет! — замахал руками бургомистр. — Вырывайте ей волосы. Держите и вырывайте!..
Феня мужественно переносила пытки. И уже слабеющим голосом сказала:
— Бывайте, девочки мои дорогие! Да здравствует наша Советская Родина!
Когда она потеряла сознание, Дубик приказал бросить ее в ледяную воду Орессы…
Так погибла Феня Кононова, пламенная патриотка Родины, стойкая волей и духом комсомолка.
Нас восхитило мужество комсомолки, ее неодолимая воля к победе над врагом. Мы рекомендовали подпольному обкому комсомола постараться как можно шире оповестить всех о нижинских событиях: комсомольцы должны отомстить за смерть Фени!
Спустя некоторое время кузьмичский гарнизон был разгромлен. Майстренко с двумя боевыми группами из отрядов Патрина и Столярова ночью совершил внезапный налет на фашистско-полицейское логово. Подлые псы-полицаи и их хозяева фашисты были уничтожены.
На кузьмичской улице, на высокой колючей груше-дичке был повешен партизанами изменник Родины бургомистр Дубик.
В партизанской войне служба связи имеет исключительно важное значение. Перед уходом в подполье нам говорили в ЦК КП(б)Б: «От хорошо налаженной связи будет зависеть многое. За организацию этого дела надо браться с первых же дней борьбы с врагом».
Мы так и поступили. Почти с каждым заводом, фабрикой, почти с каждой деревней у нас была хорошо налаженная связь.
Тут, как и во всей нашей работе, помог богатейший опыт конспирации и организации подполья большевистской партией в дореволюционный период. Были у нас свои явочные пункты и квартиры, «почтовые ящики» в дуплах старых деревьев и «почтовые работники». Причем с одним и тем же пунктом нас связывала не одна линия, а две, а то и три.
В первые месяцы партизанской борьбы чаще всего нас выручали наши боевые испытанные подпольщики. Мы поручали им передачу очень важных донесений и всегда были уверены, что они не попадут в руки врага. Следует отметить, что крупных провалов у нас вообще не было.
Служба связи хорошо послужила нам, сыграла очень важную роль в первые месяцы партийного подполья и организации партизанского движения в Белоруссии. Но с каждым днем все более широким и могучим становилось партизанское движение. Изменялись условия борьбы, возникали новые сложные задачи. Нам стало тесно в рамках нашей первоначальной нелегальной связи, она уже отставала от наших потребностей. Назревала необходимость широкого использования технических средств. В начале мая 1942 года мы получили рацию. Белорусский штаб партизанского движения стремился к тому, чтобы в каждой области, в каждом партизанском соединении и даже в бригадах, а позже и в отрядах были свои рации. Это помогало поддерживать непосредственную связь с нашими фронтами и отдельными армиями, координировать действия, регулярно сноситься с Москвой, Центральным штабом партизанского движения и ЦК КП(б)Б. Позже мы узнали, что Центральный Комитет КП(б)Б получал наши донесения. Но вот беда, некоторое время посланные к нам люди по тем или иным причинам не доходили до нас.
Какова же была наша радость, когда одна группа достигла цели. Связисты спустились на парашютах в партизанской зоне, неподалеку от деревень Убибачки и Кузьмичи Любанского района. Два дня люди блуждали по лесу и наконец наткнулись на наши заставы.
В это время мы после осуществления одной операции шли по направлению Старые Дороги — Осиповичи. Отряды остановились на привал возле деревни Озерное, а штаб — у деревни Бариково. В штаб прискакали трое верховых и доложили, что возле деревни Убибачки задержаны двое неизвестных людей с пакетом на мое имя. Люди одеты в немецкую форму, вооружены немецкими пистолетами.
Я взял с собой группу конников, сел в тачанку и поехал в деревню Убибачки. Путь не близкий — по прямой дороге около сорока километров, а объездами так и того больше. На место прибыл уже утром. Задержанные оказались людьми мне известными. Один — бывший председатель Узденского райисполкома Жариков, а другой — бывший директор средней школы Старобинского района Скалабан.
Когда встал вопрос о непосредственной технической связи с Минским подпольным обкомом и партизанским соединением, товарищ Пономаренко приказал подобрать десантную группу из людей, которые знали меня, хорошо ориентировались на местности и могли бы пользоваться доверием населения.
Это дело было поручено товарищу Авхимовичу, который был тогда секретарем ЦК КП(б)Б по кадрам. Позднее он сам побывал в Минском, Полесском, Пинском и Гомельском подпольных обкомах, оказал большую помощь в подборе руководящих партийных кадров и своей деятельностью способствовал развертыванию всенародной партизанской войны.
Занимаясь подбором десантной группы, товарищ Авхимович вспомнил о Скалабане, который в то время работал в Москве. Он вызвал его в ЦК, и Скалабан согласился лететь на Минщину. Когда стали думать о втором человеке, Скалабан рекомендовал Степана Жарикова, с которым он познакомился в Москве. Во время одной из встреч Жариков рассказывал ему, что знает меня.
Но хотя я знал обоих, суровое время требовало бдительности. Я не знал, как они вели себя во время войны, поэтому до выяснения решил быть крайне осторожным. Они радостно бросились обнимать меня, а я поздоровался сдержанно, больше того, холодно.
Письмо от секретаря Центрального Комитета КП(б)Б мы внимательно, прочитали. Хотелось бы порадоваться и порадовать других, но мы не могли сразу, без должной проверки признать подлинность письма. Кто знает, Пономаренко писал его или нет? Гестапо придумывало различные провокации. Мы уже получали письма с подписью секретаря ЦК КП(б)Б. Однажды мы получили письмо, адресованное всем партизанам Белоруссии, с просьбой оказывать всяческую помощь работнику разведотдела Красной Армии. С ним к нам пытались пробраться гитлеровские шпионы. Все провокационные письма, сфабрикованные гестаповцами, были нами разоблачены.
Вскоре привели третьего человека. Это был парнишка с открытым, немного наивным лицом, с живыми, веселыми глазами. Звали его Володей, фамилия — Февралев. Он родом из станицы Цимлянской Ростовской области и попал в группу после окончания курсов радистов в Москве.
Всех троих мы допустили к работе, только на всякий случай Бондарь установил за ними наблюдение.
Я составил радиограмму для передачи в Москву, в Центральный Комитет КП(б)Б и штаб партизанского движения. Радисты передали. На другой день получаю ответ:
«Рады, что связались, поздравляем, желаем успехов…»
«Что ж, — думаю, — первая радиограмма могла быть и такой, нет ничего удивительного». Передаем еще раз и просим конкретных указаний в работе. Вскоре приходит ответ и опять:
«Поздравляем, крепко жмем руку, желаем успехов».
Тут уж мы насторожились: не может быть, чтобы из ЦК КП(б)Б послали нам две одинаковые радиограммы?! Ведь там знают, что не поздравления и добрые пожелания нам нужны, а действенная помощь в работе. Видимо, здесь попахивает провокацией.
Мы решили послать в ЦК еще одну радиограмму, в которой поставили несколько конкретных вопросов. Опять те же приветствия, поздравления и пожелания.
Что делать? Рация есть, а связи с Москвой, с Центральным Комитетом КП(б)Б как не было, так и нет. Снять радиста, поставить своего, так он не знает кода и шифра. А Жариков специально готовился для работы шифровальщика.
Вызываю его в штаб.
— Скажи, — говорю, — Степан Сергеевич, правильно ты расшифровываешь радиограммы?
— А почему выспрашиваете? — отвечает. — Конечно, правильно.
— Почему же все три радиограммы одинаковые?
— Не знаю, — отвечает, — они не совсем одинаковые. Должно быть, там так писали, я за это не отвечаю.
Тут у меня уже не хватило терпения.
— Будешь говорить правду или нет? — крикнул я. — Говори, кто вас сюда послал?
