Павел Ермаков - Все. что могли
«Дорогой мой Андрюшенька, — читал он на последней страничке, — все думаю, когда же эта проклятая война кончится? Когда мы дождемся тебя? Хочется быть вместе. Где угодно, только вместе. Родной мой, любимый, как я тоскую по тебе.
А это сынок шлет привет своему папе».
Ниже — обведенная карандашом маленькая ладошка с растопыренными пальчиками.
«Милые вы мои, и я тоскую о вас. Верю, будем вместе. Мечтаю об этом, во сне вижу», — мысленно разговаривал он с Надей.
Скоро газик мчал его по неровной зимней дороге, снежинки били в лобовое стекло. Где-то впереди, за вихревой снежной пылью, чудились ему, возникали словно наяву жена Наденька и сынок Андрюшка, которого он еще не видел, но уже вылепил в своем воображении.
10
Приезды генерала Рябикова в полк вызывали у Стогова ощущение зыбкости собственного положения. Он знал, что Рябиков любил нагрянуть внезапно, все равно куда: в штаб полка или батальона, в заслон или пост на шлагбауме, поразить проницательностью, умением вскрыть изъян в службе, ошарашить взысканием. Стогова выводило из равновесия непостоянство Рябикова в требованиях, шараханье из одной крайности в другую. Если наряд на дороге останавливал машину и спрашивал, как у всех проезжающих, документы, генерал возмущался, почему подчиненные не знают своих командиров и начальников. Если же предупрежденный предыдущим постом караул не проверял его, поднимал шлагбаум, Рябиков вскипал: потеряли бдительность, готовы пустить в прифронтовую полосу, в расположение части первого встречного.
Припоминались случаи, когда Рябиков по каналам, одному ему ведомым, узнавал, что где-то в подразделении солдат вовремя не накормили горячим обедом или не помыли в бане. Тогда он изображал дело так, будто в полку только и ждали его приезда, чтобы он лично занялся тыловым обеспечением солдат. Рябиков ловко выхватывал такие факты, возводил их в степень, называя при этом чуть ли не сознательным вредительством. Стогов не раз убеждался, на генерала не действовали никакие объяснения. Нередко дело-то не стоило выеденного яйца. Что на войне не случается? В роте снарядом разбило полевую кухню, пока подошла другая, солдат снабжали сухим пайком. Или баню устраивали тогда, когда находили подходящее помещение во вновь занятом селе.
Такие пояснения распаляли Рябикова, командиру полка он учинял разнос, будто тот, по меньшей мере, сорвал масштабную боевую операцию.
В этот раз генерал, вопреки своим излюбленным правилам, по пути никуда не заезжал, не набивал полевую сумку фактами об устрашающих недостатках, а нагрянул прямо в штаб. Был мрачнее тучи. Умостившись за столом в штабной хате, предложил всем офицерам, кроме командира полка, удалиться. Стогов, судя по нахмуренному виду генерала, решил, что в полку стряслось нечто кошмарное, о чем он еще не знает, но командованию войск по охране тыла фронта о ЧП известно, и это усугубляло его положение. Стало быть, клади, полковник, голову на плаху.
Как всегда, Рябиков был безупречно одет. Генеральская форма на нем сидела, как влитая, подворотничок отсвечивал голубоватой белизной, сапоги сияли. Будто не в боевые порядки собирался, а на строевой смотр. Нахмуренный, занятый своими мыслями, Рябиков, закуривая, тем не менее, не забыл, прежде чем сунуть папиросу в рот, обжечь ее мундштук пламенем спички. Пустив струйку дыма сложенными трубочкой пухлыми губами, поиграв крутыми, в скобочку, бровями, он огорошил Стогова неожиданным вопросом:
— Вы в своем уме, полковник?
Озадаченный, тот пожал плечами, но ответил невозмутимо:
— До последней минуты полагал себя в здравом рассудке.
— Да? Я сомневаюсь.
— Прошу пояснить, когда, где, по какому поводу я «свихнулся».
— Вы оставьте ваше ехидство при себе. Соберитесь с мыслями, чтобы оправдываться. Ваш начальник штаба майор Ильин попал в плен, побывал в руках противника, а вы его представили к присвоению звания Героя.
Так вот в чем дело, вот что вынудило Рябикова сорваться с места, выехать, что он делал без особой охоты, из отдаленного от фронта городка на передовую. Стогов вспомнил все, что писал в своем представлении на Ильина, упрямо тряхнул головой:
— Майор Ильин совершил подвиг, который не всякому по плечу. Захватил плацдарм и удержал его… по сути, ценой собственной жизни.
Рябиков сморщился, недовольно глянул на собеседника.
— Только не надо меня агитировать, проводить со мной политбеседу. Ваше «творение» я читал. Мне странным кажется, что вы не понимаете всей серьезности вопроса — ваш офицер оказался в плену. Не кто-нибудь, начальник штаба.
Чтобы не взорваться, не наговорить дерзостей, окончательно не испортить отношений, Стогов помолчал минуту, поразмыслил и, взвешивая каждое слово, убедительно заговорил о том, что еще не известно, как повели бы себя другие, окажись они на месте Ильина. В плен он не сдался, а был захвачен в бессознательном состоянии, когда вызвал огонь артиллерии на себя и получил контузию.
— Мы речь ведем не о других — о майоре Ильине, — наставительно заметил Рябиков. — «Другие» — на кого вы намекаете? — генерал сузил глаза, полыхнул на Стогова злыми огоньками. — Вы не дали себе труда проанализировать, что выстроилась некая цепь: раньше Ильин проболтался целый год в тылу противника, теперь этот плен…
Стогов понимал, разговор заходил в тупик. У Рябикова сложился определенный вывод, очевидно, он обкатал его с командованием войск по охране тыла фронта, может быть, и выше. Поэтому действовал по принципу: есть два мнения — мое и неправильное. Вот так. Покидали волейбольный мяч через сетку. Не по игре, а по признаку власти перевес у Рябикова.
Стогов пытался ухватиться за последнюю возможность:
— Об Ильине хорошо отзывается командующий армией. В представлении к награде он это подтвердил: сделал приписку и поставил свою печать. А имя командующего сейчас широко известно, не раз отмечено в приказах Верховного…
Рябиков передернул плечами. Понимай так, при чем тут командующий? Он может давать оценку своим людям, пограничный полк ему напрямую не подчинен. Инструкция Наркомата внутренних дел запрещает вмешиваться кому бы то ни было… В таком серьезном документе, как представление к награде, недопустимы никакие приписки, тем более посторонние. Наградной лист испорчен.
Пока, оседлав своего привычного конька, Рябиков вразумлял несговорчивого командира полка, тот с досадой думал: «По инструкции… Мы. Они… Тут фронт, и многое происходит вопреки вашим инструкциям. Перед опасностью смерти здесь все равны, независимо от того, к какому наркомату отнесены. Чем чваниться, поняли бы эту простую истину. Ишь ты, испорчен документ. Да если бы в вашем наградном листе появилась такая приписка, как у Ильина, до неба подскочили бы. За честь почли бы оказаться так высоко оцененным столь прославленным военачальником».
Чем дольше размышлял Стогов, тем больше ожесточался. Мысленно спрашивал Рябикова, за какие такие заслуги он сам получил звание генерала, когда поехал на фронт? Кажется, ни по прежней его должности в главке, ни по теперешней генеральство штатом не предусмотрено.
Обжигая мундштук очередной папиросы спичкой, Рябиков как бы между делом, но очень значительно, заметил, что последним пленом Ильина заинтересовались следственные органы.
«Что значит последним? — забеспокоился Стогов. — У него не было другого плена. Не с вашей ли подачи, генерал Рябиков, возник этот самый интерес?»
— Вообще, полковник Стогов, складывается впечатление, — неприязненно заключил Рябиков, — что в оценках своих подчиненных вы слишком мягкотелы и либеральны. Вам изменяет политическое чутье. Командование войск не намерено далее терпеть подобное положение.
11
Полк Стогова готовился к наступлению в составе стрелковой дивизии. Комдив передал ему напутствие командующего армией — первым выйти на государственную границу. Генерал-полковник уверен, скоро, очень скоро очистим нашу землю от оккупантов. Чтобы быстрее это случилось — вперед на запад, пограничный Днепровский!
Стогов, вспоминая свою последнюю встречу с Рябиковым, втайне торжествовал. Кажется, кончалась власть его над пограничным полком. Теперь не помашет перед носом командира заветной инструкцией, за которой чувствовал себя, как за каменной стеной. К счастью, в составе командования войск по охране тыла нашлись люди умней и дальновидней Рябикова, за инструкцию прятаться не стали.
Задачи полка коренным образом менялись. Подразделения его пополнялись до штатной численности и даже сверх того: людьми, оружием, боеприпасами, горючим. Стогов не раз видел, как солдаты в предвидении боев, вместе с консервами клали в вещмешки патроны и гранаты. Командир и штаб круглые сутки не знали покоя.
