Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)
– Не комплексуй. И не играй по чужим правилам.
– Уговариваешь меня.
– Уговариваю. Получил как-то письмо от Лехи Ромашина, одно время мы переписывались, а там, в письме, настоящая личная катастрофа. И как ты думаешь, какое он делает резюме? Хочу в Афган! Сколько помню его, всегда открытый, честный, жизнерадостный. Хотел в спецназ попасть – добился своего. Красавчик, стиляга, всегда начищенный, наглаженный, а сам мягкий, добросердечный. – Ремизов выискивал и находил лучшие слова, чтобы рассказать об их общем друге.
– Да уж, добросердечный, любимое занятие – подраться с местной шпаной.
– Ну это так, хобби. На самом деле он любил не драться, а побеждать. Таким я его и запомнил – кубанский казак Леха на зависть всем окрестным девчонкам. И ведь лучшую девчонку в Омске отцепил. И вдруг…
– Или она его. Я немного в курсе этой истории. Романтическая драма. После свадьбы он уехал в Чехословакию один, ей оставалось закончить институт, но юная жена без него быстро утешилась… Ничего нового, все уже было в этой жизни. Но ты ведь знаешь Леху, он все воспринял болезненно… – Сугров опустил голову.
– Характера не хватило.
– Может, и не хватило. Прилетел в Омск, хотел разбор полетов учинить. Если бы застал ее с кем, так ведь убил бы обоих. Хорошо, что его наши ребята встречали в аэропорту. Объяснили, что из-за таких, как она, не стоит ломать судьбу.
– Наверное, после этого я и получил от него письмо. Конечно, в тот момент не понял я всей его трагедии, виню себя, но мы следующим утром в рейд на неделю уходили, я спешил ответить. – Ремизов с сожалением вздохнул, понимая всю тщетность своих поздних оправданий. – Какой я мог дать ответ, когда вокруг люди гибли каждый день? Я и написал, что ему со своими эмоциями здесь нечего делать, здесь люди серьезными делами занимаются. Вот такой я оказался друг.
– Кажется, ты пережал.
– Так и есть. Я это понял, когда он не ответил на письмо, обидел я его.
– Все началось с женщины, правы французы. Cherchez la femme.
– Бабы нас погубят. – Ремизов был пьян и сосредоточен. Он даже удивился, как раньше не пришел к такому простому, естественному выводу.
– Слушай, а может, шлюх снимем? – Вопросительное выражение лица Сугрова не выражало порыва страсти, но весь ход разговора и долг гостеприимства обязывали его включить в меню и девиц. – Отомстим за Леху Ромашина.
– Ты серьезно? – Ремизов с большим трудом пытался понять, в каком состоянии находится его приятель. – Это одни проблемы. Надо, чтобы они с квартирой были. Давай лучше еще выпьем.
– Не вопрос, и выпьем, и повеселимся. А что нам в этой жизни осталось? Вот Леха и вот его безумная любовь. Какие еще нужны примеры? – Тут Сугров понял, что примеров недостаточно. – Брось, Артем, жизнь коротка. Прости, что я говорю так свободно, но ведь мы друзья, и ты возвращаешься на эту долбаную войну, надо же что-то успеть в жизни. А у тебя там, в этой твоей Рухе, есть кто-нибудь?
– В этом смысле – нет. У нас на весь полк всего-то девять женщин. Есть, правда, среди них одна очень любопытная дамочка, но, увы… Она не моя.
– Я тебе сочувствую. А теперь давай за милых дам!
Вечер приближался к концу, оркестр играл только на заказ, а когда Ремизову захотелось услышать что-нибудь из современных итальянцев, то даже сподобился изобразить что-то из Рикардо Фольи, потом и Сугров заказал Тото Кутуньо, лишь бы вездесущие грузины не оплакивали в очередной раз свою Сулико. Их заметили, и вот довольная, заинтригованная официантка подошла к ним семенящей походкой и мягким таинственным голосом произнесла:
– Мальчики, а вами интересуются.
– Кто нами интересуется? – быстро и вальяжно отреагировал Сугров.
– Две дамы у выхода из зала, они сейчас смотрят на вас.
– Вижу их, да они кокетки, они нам машут. – Сугров сходу оценил ситуацию и принял решение: – Дамочки очень даже ничего, Артем, ну что скажешь?
Ремизов с удивлением и недоверием раскрыл глаза, не находя для отказа ни слов, ни оснований. Две стройные дамы, аппетитные, в самом соку, совершенно среднего женского возраста, как бы сказал старый взводный Хоффман, такие, что слюнки текут, смело улыбались им, пытаясь при этом казаться скромными.
– Сегодня твой день, ты все знал. Надо же, и снимать никого не пришлось.
– Так что, мальчики? Что им передать?
– Мы трепещем от нетерпения. Пусть ждут у стоянки такси, мы идем.
– Олег, – Ремизов наклонился к уху своего приятеля, – ты уверен?
– Уверен, ты посмотри, какие конфетки в обертке. А если без обертки? Вот то-то! – Он многозначительно поднял палец. – Пять минут под ледяным душем, и ты будешь, как юный пионер, всегда готов. Проверено на практике.
Провести ночь в мягкой, теплой постели со сноровистой, ласковой да еще оказавшейся «голодной» женщиной – это не то же самое, что давящая ребра кровать в офицерской гостинице со скромным набором удобств и обязательным запахом краски из коридора. Но зачем она задала этот нелепый, этот бессмысленный вопрос? Может быть, все женщины повернуты на нем, а их тщеславие и самолюбие тешатся им, как сладкой местью, может быть, они представляют себя великими артистками и куртизанками, чей талант все еще ждет достойного режиссера?.. Никто из мужчин не проникнет в тайну, не узнает всей ее генетической глубины. Вот и Алена, как она сама назвала себя, утомившись от грубоватых ласк и закурив сигарету, спросила:
– Ты женат?
Он хотел соврать, как воришка, пойманный на месте преступления с украденным персиком, и из-за этого ответил не сразу:
– Женат. А тебе зачем? Коллекционируешь или статистику ведешь?
Он хотел щелкнуть ее по носу, чтобы она не возомнила себя победительницей и не лезла в душу. У каждого человека найдется своя жажда, этот странный соленый привкус в глубине гортани, чтобы сделать глоток чистого кислорода и понять, что все еще жив. И также уязвим. Движение по краю, над бездной окрыляет до слез. Обрести или потерять. Нужно быть готовым потерять, такова плата за дерзость. И у Ремизова была своя бездна. Она разделяла два его мира, тот, благополучный, из которого он сейчас бежал, и другой, тревожный, который он и хотел обрести. Этот другой мир хранил ответы на все его вопросы, первый из которых был очень понятен и прост: и зачем же я так напился?
– Нет, – она обиделась, – просто ты ничего не умеешь.
Ремизова бросило в краску, и он почувствовал, что это его щелкнули по носу. Она женщина, и она не врала – только чуть преувеличивала – иначе почему так блестели в темноте ее глаза.
– Очень вежливо с твоей стороны.
– Не обижайся. Ты же совсем молодой. Молодые вообще мало что умеют. Тем более такие, как ты, женатые.
* * *Друзей нет. Нет никого. Одноклассники – не друзья. Свидетели детства. При воспоминании о них можно легко улыбнуться, легко погрустить о минувшем. Да что там! А какие были проблемы! Директор вызывает родителей в школу, мальчишки разбили стекло в коридоре второго этажа! Антон влюбился в Ольгу, и у них роман, и все перешептываются с благоговением, они уже живут, у них такие глаза! Ольшанский собрался поступать в МГУ, а у него средний балл всего четыре с половиной, с ума сошел!
Прошло-то всего пять лет, чуть больше, а мир перевернулся. Страшно? Да, иногда страшно. Оттого, что ничто не возвращается. Мы все стали другими. Что сказать им при встрече? Живу, служу да вот женился, детей пока нет. Будут, конечно, будут. Про Афган? Нет, это табу, не затем столько офицеров, солдат погибло, чтобы тревожить их прах в мимолетной уличной болтовне. Им, конечно, интересно, как там, как что… Извините, разговор не получится.
Ремизов никого из одноклассников встретить не хотел. Но его желание не исполнилось, обычное дело. Как-то ближе к концу отпуска, когда выдалась солнечная, но не очень морозная погода, проходя у городского парка, он даже не услышал, а уловил, что его зовут. Оглянулся – надо же, человек двенадцать его одноклассников, девчонок и парней, заряженные портвейном, живо обсуждали свою почти случайную встречу.
– Артем!
– Братан, здорово!
– Какие люди в Голливуде…
– Артемчик, привет.
– Сто лет жить будешь, вспоминали только.
– Я чертовски рад. – Он растерялся от приветствий, он же не предполагал и не хотел их видеть. – Только зачем мне столько. Эй, с кем поделиться?
– Ты никогда не был жадным.
– Был, был, не льстите, контрольные я не часто давал списывать.
– Мы всей компанией решили приобщиться к ресторанной кухне. Посидим, выпьем коньяку под разговор, под ностальгию. Мы знаем, где ты подвизался последнее время, вот и расскажешь о своих приключениях.
Это тот самый Ольшанский, который всегда был заводилой в классе, который все-таки поступил в МГУ, на журфак, и успешно его закончил, говорят, с красным дипломом. Пышная ухоженная шевелюра, выбивающаяся из-под норковой шапки, очки в металлической оправе, заграничные ботинки на толстой подошве, ну и, конечно, правильная речь вполне определенно выдавали в нем москвича. И когда успел? А теперь, оказавшись в командировке в родном городе, ему не составило труда собрать всех, кто не разъехался, как будто сам никуда не уезжал. Два-три телефонных звонка, и бывшие одноклассники, жаждущие новостей и чужой удачи, уже в сборе.
