Игорь Болгарин - Расстрельное время
Поздоровавшись с Кольцовым, он сказал:
— Ну, вот! Скандал разрастается! — и, присев к столу, Менжинский стал тщательно протирать носовым платком очки. — Я имею в виду скандал, связанный с самоубийством Зотова. Землячка уже побывала у Фрунзе, в смерти Зотова винит вас. Вспомнила еще какую-то историю, тоже со смертью ее человека. Тоже винит вас. Настаивает на том, чтобы предать вас военному трибуналу.
Павел подумал: Землячка всё же решила с ним расквитаться за гибель Греця под Каховкой.
— Да, был такой случай. Мы возвращались с Корсунского монастыря на правый берег Днепра. С левого берега нас обстреляли, погиб один-единственный человек: сотрудник Землячки, которого она приставила ко мне соглядатаем. Вот, собственно, и вся история.
— В самоубийстве Зотова Землячка тоже обвиняет вас.
— Её дело. Впрочем, в самоубийстве Зотова я действительно виноват.
Менжинский вскинул на Кольцова удивленные глаза.
— Косвенно. Я уличил его в измене.
— Вот как?
— Это не просто слова. У меня есть доказательства, есть свидетель. Зотову ничего не оставалось, кроме как покончить с собой. В связи с этим, я хотел бы встретиться с Михаилом Васильевичем, объясниться. В конце концов Землячка высказала свою версию, у меня же есть своя.
— Встретиться с Фрунзе вам в эти дни не удастся. Михаил Васильевич перебазировался в Мелитополь. Туда временно передислоцировался штаб пока ещё не упраздненного фронта. Война-то продолжается. Теперь с бандами. Большими и малыми. Их расплодилось неимоверное количество, — и Менжинский попросил: — Расскажите мне все о Зотове. Как можно подробнее. Что бы я был готов к разговору с Землячкой.
И Кольцов стал рассказывать о бессудных расправах над военнопленными. При этом он положил на стол перед Менжинским копию донесения Зотова Манцеву.
Менжинский бегло просмотрел донесение. Кольцов ждал, как он отнесется к этой бумаге. Но Менжинский спокойно сказал:
— К сожалению, это происходит во всех городах Крыма.
— Но это же истребление народа! Это дикие бессудные расправы над поверженным врагом.
— Пытаемся остановить. Об этом уже знают Ленин и Троцкий. Но, к сожалению, пока никак не реагируют… Продолжайте!
Кольцов рассказал Менжинскому о банде Жихарева, о награбленных ценностях, которые он намеревался вывезти в Турцию, и о шхуне, которую группе Кольцова удалось перехватить уже в море. Зотов находился в прямом контакте с Жихаревым. И когда того арестовали, Зотов освободил его из тюрьмы. Шхуна должна была подобрать его где-то под Анапой.
— Я думаю, Зотов поступил правильно, что так завершил свою жизнь, — закончил свое повествование Кольцов. — Я готов доказать это не голословно. Сегодня же встречусь с Землячкой.
— Сегодня не встретитесь. Она сегодня утром со следственной группой ЧК выехала в Феодосию, — сказал Менжинский. — Мне кажется, вам лучше не встречаться. У вас, вероятно, взаимная антипатия.
— Но придется же.
— Во всяком случае, не в ближайшие дни. Вас здесь уже второй день ждет человек, по фамилии… — Менжинский заглянул в лежащий перед ним блокнот, куда имел обыкновение записывать фамилии и имена всех своих собеседников, — по фамилии Колодуб. Насколько я помню, вы с ним знакомы.
— Да, конечно. Это связной Нестора Махно.
— Я уже собрался отозвать вас из Феодосии. Повстанцы находятся сейчас в Евпатории. И они, и даже Нестор Махно просят вас приехать туда, к ним.
— Махно там?
— Он — в Гуляйполе. Но прислал тебе записку, — и Менжинский передал Кольцову четвертушку бумаги, на которой старательно, крупными буквами, было выведено:
«Павло Андреевич, дорогой мой комиссар! Посылаю до тебя моего ординарца известного тебе Петра Колодуба. Он расскажет тебе все в подробностях, чего я писать не хочу. Похоже, пироги мы пекли вместе, а есть их будут только одни твои дружки-приятели. От и душит меня обида-гадюка, шо идет все совсем не так, як мы в Старобельске друг дружке клялись. Где ж тогда тая справедливость, про якую вы, большевики, на своих знаменах пишете? Разберись. С тем остаюсь, Нестор Махно. Гуляйполе».
Письмо было тревожное. Нестор не очень любил писать, и уж коль он прибегнул к эпистолярному жанру, происходящее в Евпатории серьезно его взволновало.
— Вы не знаете, что там случилось? — спросил Кольцов.
— Бузотерят. По приказу Троцкого все, находящиеся в Крыму войска, объединяются в составе Четвертой армии. Махновцы отказываются подчиняться приказу. Говорят, что у них есть своя армия и подчиняться они будут только своим командирам.
— Ну и что же дальше?
— Дело конечно же не в переподчинении, — задумчиво сказал Менжинский. — Дело в Крыме. Но и в неподчинении приказу тоже.
— Но есть ведь Старобельское соглашение. Обещали…
— Нет. На словах, верно, обещали. Но в соглашении о Крыме ни слова.
— И как теперь быть? — въедливо допытывался Кольцов. Он и раньше понимал, что рано или поздно наступит час, когда надо будет сказать правду. И получается так, что сказать эти слова должен будет он.
— Это тот случай, который не нам дано решать.
— Но ведь вы просите меня поехать к повстанцам. Значит, я должен им что-то сказать?
— Можете не ездить. Я вас не посылаю. Вас просит Нестор Махно. Я же, честно говоря, хотел отправить вас туда, чтобы вы не влезали в эти дрязги с Землячкой. Я так понял, она намерена выпить много вашей крови. Уверен, что отобьемся. Но нервов нам это будет стоить.
— Ну, положим, я ее не очень боюсь, — сказал Кольцов, и долго сидел так, в задумчивости.
Менжинский не нарушал тишину, он перекладывал на столе какие-то свои бумаги, понимая, что Кольцов решает для себя, как поступить.
— Я поеду! — решительно сказал Кольцов. — Встречи с Землячкой я нисколько не боюсь. И поеду я к повстанцам вовсе не из-за того, что не желаю с нею встречаться. Я там, под Сивашом, съел с ними пуд соли. И они в моей жизни стали что-то значить. Я поеду, чтобы поддержать их. И слезная просьба Нестора Махно тоже — не пустяк. Не могу от нее отмахнуться.
— Я уже сказал вам, это не приказ. Решение принимать вам.
— Еду.
* * *В небольшим особняке, покинутом каким-то важным чиновником, разместились сотрудники Особого отдела пока еще не расформированного фронта. Там и отыскал Кольцов Колодуба
Увидев Кольцова, Колодуб как ребенок обрадовался. Они обнялись.
— А я уж хотел не солоно хлебавши вертаться. Третьи сутки тут бока отдавливаю. А душа болит. Хлопцы там, в Евпатории, живуть, як трава. Нихто не презжае, ниякых приказов не спускають. Вроде, як нас и нема.
— Как там Нестор Иванович? — поинтересовался Кольцов.
— Стрыбае, сменив костыли на палку. Тоже не понимае, почему про нас забыли, — обстоятельно объяснял Колодуб. — Когда в Евпаторию посылал, сказал: «Чуе мое сердце, шо-то недоброе большевики против нас затевають». И попросыв: «В случай чого, пошукай там нашего комиссара. Из всех большевиков я только одному ему доверяю». Вас имел в виду. «Он — при штабах, може, знает, шо там на уме у большевиков насчет нас», — и он вопросительно посмотрел на Кольцова.
— Ничего не знаю, — сказал Кольцов. Он догадывался, но точно ничего не знал. А врать не хотел. — И в штабах…Я так думаю, у них не вы на уме. Война кончилась, новую жизнь налаживать надо. А дело это не быстрое. Нигде, ни в какой книжке не написано, как ее, эту новую справедливую жизнь наладить.
— Во! — поднял палец Колодуб. — А батько Нестор Иванович знает. С ним бы посоветовались. Он другой раз як затеет рассказывать про будущу жизню, часами б слухав. Жизня буде, як песня.
Менжинский, конечно, знал, но ничего не сказал Кольцову о том, что командующий южным фронтом Фрунзе, в соответствии с указаниями Троцкого, в эти дни издал следующий приказ:
«В связи с ликвидацией Врангеля надо в кратчайший срок очистить территорию Украины от бандитских шаек. Предлагаю совместно с войсками внутренней службы (командующий Р. П. Эйдеман) поставить данный вопрос в порядок дня и выработать соответствующий план».
В нем ничего не говорилось о Повстанческой армии, но, похоже, этот приказ касался и ее. А, возможно, ее в первую очередь.
Если бы знал Кольцов об этом приказе, поехал ли бы он в Симферополь? И что сказал бы он повстанцам? Кто знает… На этот вопрос Кольцов не мог ответить даже самому себе.
* * *Из Симферополя в Евпаторию в мирное время ходили пассажирские омнибусы, но их еще деникинцы мобилизовали на нужды фронта, и где-то там, на фронте, они и закончили свою жизнь. И сейчас добираться в Евпаторию пришлось на попутках: кто десять верст подвезет, кто — две версты. А от Сак до Евпатории и вовсе шли пешком по узкой пересыпи, отделяющей Сасык-Сивашское озеро от моря.
Зимняя Евпатория произвела на Кольцова тягостное впечатление. С оплетенных виноградной лозой домов слетела листва, и их стены даже в центре города, даже на Лазаревской улице выглядели неопрятно. Они были будто густо опутаны толстыми канатами. Лишь древняя мечеть Джума-Джами, построенная в незапамятные времена ханом Давлет-Гиреем, была едва ли не единственным украшением Лазаревской улицы.
