Игорь Болгарин - Расстрельное время
Зотов, похоже, заранее знал, о ком пойдет речь, и был готов к этому.
— Жихарева? — равнодушно переспросил Зотов. — Опоздали. Он уже расстрелян.
— Откупился? — в лоб спросил Кольцов.
Пушистый херувим Зотов вдруг побагровел, все настороженное спокойствие сплыло с его лица.
— Под трибунал хотите меня подвести, комиссар? — И, повысив голос, он угрожающе добавил: — Я буду жаловаться! За меня есть кому постоять! К Розалии Самойловне обращусь! До Льва Давыдовича дойду!
— Под трибунал вы сами себя подвели, Зотов, — спокойно сказал Кольцов. Он был уверен, что попал в десятку. Но как это доказать? У него никаких фактов, он ничего не может выставить против Зотова, лишь одни слова. Единственное, что он может сделать, это сблефовать, нагнать на Зотова страха. Если он правильно вычислил, Зотов может с испуга нечаянно раскрыться.
И Кольцов продолжил:
— Насколько я знаю, Жихарев жив и здоров.
— Он расстрелян.
— Нет. Он сейчас, в это самое время, находится в Джемете. Не дождавшись шхуны, он отправится в Батум.
— Какое Джемете? Какой Батум? О чем вы, комиссар?
— У меня есть свидетели, Зотов, — спокойно сказал Кольцов и, глядя ему в лицо, жестко добавил: — Те трое жихаревских бандитов, которых вчера привезли из Судака к вам. Думаю, им уже нет смысла что-либо скрывать.
Лицо Зотова слегка изменилось, исчез страх. Он постепенно брал себя в руки
— Я же сказал: бандитов мы долго в тюрьме не держим. С ними было все ясно, и ночью их расстреляли.
— Хорошо прячете концы в воду, Зотов. Но остался ещё один свидетель.
— Блефуете, комиссар.
— Нет. Вы забыли про рулевого.
— Мне ваши выдумки не интересны, — равнодушно ответил Зотов.
— Семен Алексеевич, — обернулся Кольцов к Красильникову. — Пригласите товарища, которого сейчас очень не хотел бы видеть господин Зотов.
— Никакой я вам не господин, — обозлился Зотов.
— Извините, но и товарищем называть вас у меня не поворачивается язык, — сказал Кольцов.
В коридоре, куда вышел Красильников, под охраной двух особистов из команды Кольцова сидел Лагода. Вид у него был довольно испуганный. Как его не уговаривали, что ему не сулили, он продолжал бояться.
— Ну, пожалуйста, не бойся, — попытался приободрить его Красильников. — Это они должны тебя бояться.
— Постараюсь, — кивнул Лагода и встал.
Зотов с деланным равнодушием перебирал на столе бумаги, но время от времени бросал короткий беспокойный взгляд на дверь.
Когда в кабинет вошел Лагода, он не сразу поднял на него глаза: продолжал разыгрывать спокойствие.
— Ну, посмотрите, Зотов. Вы ведь недавно встречались.
Зотов оглядел Лагоду и, похоже, действительно его не узнал, потому что успокоился и равнодушно сказал:
— Первый раз вижу.
— Второй, — поправил его Кольцов.
— Не помню.
— Я вам напомню. Это тот самый Андрей Лагода. В вашем гроссбухе написано, что он расстрелян.
— Ну и что?
— А он, оказывается, живой. Да-да! Это он и есть, тот самый Андрей Лагода. Был расстрелян. Выжил. Случайно оказался на шхуне. Надеюсь, он удовлетворит любой суд.
Зотов молчал. Он немигающее смотрел на Лагоду. Быть может, он вспомнил его, посланного им на смерть. Он стоял перед Зотовым живым укором.
Кольцов поднялся.
— Идемте, Андрей Макарович! Оставим господина Зотова наедине со своей совестью. Если, конечно, она у него есть.
* * *В тот же день Кольцов со своим отрядом выехал во Владиславовку, к Кожемякину. Оставаться в Феодосии он не хотел, да и опасался за Лагоду. Смертный приговор был «тройкой» подписан, но по вине расстрельной команды не исполнен. А Зотов злопамятен. К тому же ему не нужен живой свидетель его связи с Жихаревым. Поэтому он может поднять гарнизонную комендантскую роту, чтобы исправить ошибку
В пути Красильников вдруг вспомнил:
— Забыл тебе отдать. Это — тот листочек, что мы отвоевали у Зотова.
— Что там?
— Прочти, не пожалеешь Может, пригодиться, если начнутся неприятности.
После напряженных дней в Феодосии Кольцов почувствовал себя у Кожемякина легко и комфортно. Только здесь он извлек из кармана листок, переданный Красильниковым, и стал читать. Его поразила холодная бесстрастность и циничность текста, словно бы речь шла не о живых людях, а о дровах или металлических заготовках.
«Начособого отдела 8 декабря 1920 г.
Южюгзападфронтов
тов. Манцеву
Донесение
Начальника Особого отделения
9 стр. дивизии Зотова П.
Керченский полуостров от Судака до Керчи включительно до настоящего времени занимала 9 дивизия, а посему Особотделению пришлось при занятии произвести регистрацию в двух городах Керчи и Феодосии всех оставшихся белогвардейских офицеров и чиновников. Во время регистрации прибыл уполномоченный ударной группы тов. Данишевский с данными ему инструкция ми о белогвардейцах.
Приступив к выполнению, Тройка в составе Данишевского, Добродицкого и Зотова произвела следующую работу:
1. Из первоначально зарегистрированных и задержанных в Феодосии белогвардейцев в количестве приблизительного подсчета — 1100, расстреляно 1006 человек. Отпущено 15 и отправлено на север 79 чел.
2. Задержанных в Керчи офицеров и чиновников приблизительно 800 человек, из которых расстреляно 700, а остальные отправлены на север или отпущены.
Расстрелянных по приблизительному подсчету можно подразделить в процентном отношении так:
1. Генералов расстреляно всего 15 человек. Не мешает отметить из них двух: бывшего губернатора Екатеринославской губернии Шидловского и председателя корпусного Военно-полевого суда генерал-лейтенанта Троицкого.
2. Полковники и подполковники — 20% общего количества.
3. Капитаны и штабс-капитаны — 15%.
4. Поручиков и подпоручиков — 45%.
5. Чиновников военного времени — 10%.
6. Полицейских, контрразведчиков, приставов, стражников и других — 10%.
По окончании регистрации и облав в городе, приступаю по всему Керченскому полуострову к облаве людей с целью выявления скрывающихся офицеров и бежавшей буржуазии.
Начосободив и член Тройки П. Зотов».
Кольцов хотел позвонить Менжинскому еще вечером, после прочтения донесения. По из-за душевного дискомфорта решил отложить этот разговор до утра. Понимал, разговор будет тяжелый и к нему надо хорошо подготовиться.
Но ночью, взволнованный всем происшедшим, Кольцов подробно рассказал Кожемякину о своих последних днях в Феодосии, о схватке с Зотовым.
— Я думал, ты обо всем осведомлен, — нисколько не удивляясь, сказал Кожемякин. — Съездил бы в Керчь, там творится примерно такое же. Я так думаю, нигде столько крови не пролито, как в эти дни в Крыму.
— И вы так спокойно об этом говорите! — упрекнул Кожемякина Кольцов.
— Я пытался что-то предпринять. Написал довольно подробное письмо Менжинскому, изложил ему все свои соображения. Тишина. Написал Троцкому — тот же результат. А тут узнаю: Троцкий сказал, что он не приедет в Крым до тех пор, пока не будет ликвидирован последний контрреволюционер. Что Крым отстал в своем революционном движении на три года, и большевики обязаны быстро продвинуть его к общему революционному уровню России.
— Ну и как это должно выглядеть на практике? — спросил Кольцов.
— Вот Зотов и продвигает. На практике. Он — добросовестный исполнитель чужой воли. Но все идет не от него, а от верхов. От Землячки, Куна, Гавена, Маметова — людей, не без крови на руках. Ну и, вероятно, от Ленина, Троцкого.
— Что вы такое говорите! — упрекнул Кожемякина Кольцов.
— Хотел бы думать иначе, но факты не позволяют. — И, помолчав немного, добродушно проворчал: — А вы меня не слушайте! Старческое брюзжание!
Позвонил Кольцов Менжинскому утром. Начал рассказывать о серьезной размолвке с Зотовым, но Менжинский остановил его:
— Не трудись, я все знаю, — мрачно сказал он. — Звонила Землячка. Сообщила, что Зотов ночью покончил с собой. Она винит тебя, ждет твоих объяснений. Забирай всю свою команду и выезжай в Симферополь.
Глава десятая
До Симферополя они добирались почти сутки. Особый отдел фронта отыскали без большего труда. Он уже сворачивал здесь свою работу.
Спутников Кольцова, которых в свое время передал ему Миронов, сразу же прикрепили к Особому отделу Южфронта. Гольдман вернулся в хозуправление и уже через короткое время с головой ушел в работу. Лагоду Гольдман оставил при себе, и гот старательно паковал ящики с бумагами и ставил их в угол.
Красильников, мучаясь от безделья, ходил по коридорам, заглядывал в кабинеты, отыскивая своих давних товарищей по прежней службе в разведотделе.
Кольцов ждал Менжинского, который куда-то выезжал по делам. Возвратился он незадолго до полудня. Увидев Кольцова, сразу же пригласил к себе. За то короткое время, что они не виделись, Менжинский осунулся, похудел. Наступившее мирное время, судя по всему, не убавило ему ни работы, ни забот.
