Богдан Сушинский - Путь воина
– Как же я выглядел бы в обличье политика, если бы не сумел убедить хранителя святейшего престола и половину Европы в своем ангельском миролюбии? – хитровато сощурился Мазарини. И нунций вдруг увидел перед собой загорелое, обветренное, загрубевшее от пыли и морщин лицо сицилийского крестьянина, только что неправедно сбывшего какому-то заезжему перекупщику свой залежалый товар. – Но ведь дело в том, что любой из моих генералов теряет свои награды и солдат. В худшем случае проигрывает сражение. А первый министр, если уж проигрывает, то всю войну, всю свою политическую карьеру, а возможно, и половину королевства. К тому же это мне, а не моим бездарным генералам, придется управлять страной, которая, скажем так, не выиграла войну, потеряв при этом на полях сражений десятки тысяч крестьян, виноделов, плотников и прочего мастерового люда.
– Но во время прошлой аудиенции вы настаивали на том, чтобы появилось послание папы…
– Я и сейчас настаиваю на этом, – не меняя ни тона, ни выражения лица, подтвердил Мазарини. – Кстати, где оно?
36
Дрожащими руками Барберини расстегнул золотые застежки и извлек из папочки портфеля тонкий свиток. Взорвав сургучные печати, Мазарини лихорадочно развернул его.
Опуская первые фразы, в которых папа, как обычно, с занудным угодничеством восхвалял Всевышнего, кардинал пробежал взглядом по той части, в которой хранитель святейшего престола призывал младовозрастного короля Людовика XIV, королеву-регентшу и правительство, вняв молитвам миллионов христиан и воле Господа, как можно скорее начать переговоры с Испанией и ее союзниками об окончании этой войны, охватившей весь христианский мир.
– Признаю, – молвил Мазарини, – это – одна из немногих молитв Непогрешимого, которые будут услышаны не только на небесах, но и в королевских апартаментах Парижа.
– Хотелось бы, чтобы вы обратили внимание на особые условия папы, при которых…
– … Ни в одной из ныне воюющих стран не пострадали интересы католической церкви, – вежливо склонил голову Мазарини, – и ни на монетку не уменьшился «грош святого Петра» [51] .
– Вы процитировали написанное в послании почти дословно.
– Хотя и не дочитал до этих строчек. Передайте папе, что святому престолу опасаться нечего. Чем разрушительнее войны, ослабляющие наши страны, тем могущественнее и увереннее становится власть Ватикана в этих странах. Так было и так будет. – И, не позволяя кардиналу Камелло Барберини собраться с мыслями для возражений, тотчас же добавил: – Но ведь мы оба знаем, что во всякой булле содержится лишь часть той святости, которую папа собирается донести до поверженных душ стада Христового. А потому говорите, что вам велено было передать на словах.
Нунций столь же поспешно извлек из папки еще один сверток и положил его перед Мазарини.
– Это не для оглашения. После моего ухода у вас появится возможность более внимательно ознакомиться с пожеланиями папы.
– Точнее, с пожеланиями его канцелярии.
– Но благословленными папой.
Мазарини помнил, что Камелло Барберини начинал свою карьеру как непот [52] усопшего четыре года назад папы Урбана VIII. Однако и с восхождением на святой престол Иннокентия Х, в миру – Джамбатисто Памфили, кардинал Барберини все еще чувствовал себя уверенно. Уже хотя бы потому, что нынешний папа не забывал, что и своей личной карьерой он тоже обязан покровительству Урбана, а род Барберини слишком влиятелен в церковных и светских кругах Рима, чтобы портить отношения с ним.
– Может быть, это и не к месту, ваша светлость, но во Франции сейчас немало говорят об удачном участии в войне против Испании и прочих ее врагов отряда польских воинов.
– То есть речь идет об украинских казаках, – уточнил кардинал.
– Значит, это не поляки? – вскинул брови нунций.
– Хотя и являются подданными польской короны. Чем, увы, они никогда не гордились. Кто и с чего вдруг заинтересовался ими в Ватикане?
– В Венеции, монсиньор, в Венеции. Но ведь вы же знаете, что нам не безразлична судьба римских земель, под чьим бы управлением они ни пребывали.
Мазарини задумчиво кивал. Конечно же казаками заинтересовались не в Ватикане, а в Венеции, как он не подумал об этом?! В канцелярии святейшего престола хотят как можно скорее погасить Тридцатилетнею войну Священной Римской империи. Слишком уж много церковных земель она разорила, слишком много убытков потерпели государства, а значит, и церковь Христова. Но из этого не следует, что папа способен отказаться от поддержки венецианских дожей и австрийского императора, которые как раз сейчас обостряют войну с Турцией и прочим мусульманским миром.
Одна из причин, по которым Риму хочется поскорее установить мир в Европе, как раз в том и заключается, что, высвободив силы, истекающие кровью в межхристианских сражениях, святой престол тотчас же попытается нацелить их на владения Османской империи.
– Украинские казаки в самом деле воевали настолько хорошо, как об этом твердит молва? – спросил нунций.
– Это хорошо обученные, закаленные воины. Контракт, по которому они сражались на стороне Франции, закончился, однако некоторые из этих воинов остаются, чтобы и впредь служить под знаменами Людовика XIV. Основная часть их полка отбывает или, может, уже отбыла на родину.
– Некоторая часть, вместе с князем Гяуром, отбывает со дня на день, – решил удивить его своей информированностью и в то же время исправить свою оплошность папский посол. – Однако полковник Сирко с сотней казаков все еще остается во Франции.
– Что ж, вам лучше знать, господин нунций, – ничуть не устыдился своей неосведомленности кардинал Мазарини.
– В последние дни мне приходилось пристально следить за Сирко, генералом Гяуром и их людьми. Кстати, мне известно, что князь Гяур отбывает в сторону польского порта Гданьска. Как считаете, он пожелает присоединиться к армии Хмельницкого?
– Скорее к армии польского короля, сражающейся против восставших казаков.
– Судя по всему, хан благосклонно относится к Хмельницкому, а значит, Стамбул тоже не прочь будет увидеть Речь Посполитую окончательно ослабленной. Неужели вы можете предположить, что участием в боях на стороне Польши князь Острова Русов решится нажить себе сразу трех могущественных врагов – в лице хана, в лице Хмельницкого и в лице султана Османской Порты? Что-то мне не верится в такую неосмотрительность нашего русича.
– Понимаю, князь еще может понадобиться Ватикану.
– Мечтая об освобождении Острова Русов, князь, скорее всего, охотнее станет сражаться с турками, нежели с казаками, а тем более – с поляками, на земле которых расположен его замок, и с аристократическим бомондом которых ссориться он не пожелает.
– Графиня де Ляфер. Вам известно это имя?
– Де Ляфер – не та женщина, при имени которой стоит стыдливо отнекиваться. Даже папскому нунцию.
И М?азарини вдруг показалось, что папирусно желтое лицо Барберини ожило и пропиталось едва заметным румянцем.
– Если в пределах нашего королевства и существует человек, способный знать о князе Гяуре все или почти все, так этим человеком как раз и является графиня. Вести в наш неспешный век, понятное дело, приходят с непростительной медлительностью. Особенно – со столь отдаленных столиц, как Варшава. И все же… Если вы действительно решите заполучить этого воина – лучше всего заманить его во Францию с помощью графини де Ляфер.
Вежливо склонив голову в знак признательности, нунций Барберини поднялся.
– С благословения святейшего престола мне велено было на словах передать вам следующее, – неожиданно произнес он совершенно иным, уже не светским, а хорошо знакомым Мазарини официально-соборным, почти заупокойным голосом. Словно собирался отпевать не только первого министра вместе со всей его Францией, но и святой престол со всеми его куриями и подносителями «гроша святого Петра». – Папа римский проникся величайшей озабоченностью тем небогоугодным кровопролитием…
– «… Которое продолжает ввергать в скорбь и смуту весь христианский мир», – завершил Мазарини теми словами, коими обязан был завершить свою речь сам нунций Барберини. Что поделаешь, нунций порой совершенно некстати забывал, что перед ним – предшественник на посту нунция папы во Франции. – Ни папа, ни тем более, вы, досточтимый нунций, не должны сомневаться в том, что, как и прежде, Франция считает себя наиболее верноподданной частью этого, осененного крестом и папской благодатью, мира, и скорбит по убиенным вместе со всем консисторатом [53] .
Все слова вежливости были сказаны. На столе Мазарини лежала булла папы, позволяющая ему вести любые переговоры с правителями любой страны, прикрываясь при этом обращением святого престола. Ибо теперь уже получалось, что это не он, от имени обессилевшей в войнах Франции, молит и молится о мире; это сам папа римский обращается к нему, как кардиналу, со словами о вселенском примирении.
