Джеймс Джонс - Только позови
— Ну ладно. Давай одеваться. Надо еще ему звонок сделать.
— Только не отсюда, хорошо? Я не хочу, чтобы Стрейндж и все остальные…
— Не бойся. Давно уже догадалась обо всем. Ты не хочешь, чтобы Джонни-Странь знал, где ты и что. И сержант Уинч тоже. Верно? Сейчас поедем ко мне. Я оттуда при тебе позвоню в Барлевилл. А потом провожу тебя на автобусную станцию. Не возражаешь?
— Нет, почему же… — пробормотал Лэндерс. Он чувствовал какое-то непонятное беспокойство, хотя виски в номере было хоть залейся и он уже порядком принял для храбрости. Его поражало, с какой щедростью Энни предлагала свою помощь, и оттого он лихорадочно искал слова. — Слушай, а почему ты так — всей душой ко мне? — спросил он, силясь изобразить усмешку. — Можешь объяснить?
— Попробую, — откликнулась она с улыбкой. — Во-первых, потому что я не еду с тобой в Барлевилл. Чувствую себя немного виноватой. Во — вторых… — Энни посерьезнела, — во — вторых, мне самой приходилось раза два убегать. Я знаю, что это такое. Особенно когда бежать некуда.
— Давай-ка уточним, — обиделся Лэндерс. — Я не бегу. Я отступаю.
— Я о том и говорю. А кроме всего прочего, ты — правильный парень, Марион. — Она вздохнула. — Только подумай хорошенько, может, не стоит, а?
— Думал уже, — отрезал Лэндерс. — И не раз.
Пока они одевались, Энни продолжала рассказывать о своей сестренке Люсин. Могла бы и помолчать, думал Лэндерс, не до разговоров сейчас. Но Энни как будто прорвало, едва она затронула семейную тему. Она рассказала, что, забеременев, Люсин приехала к ней, но ей так не понравилось в Люксоре, что через два месяца она решила: будь что будет — и вернулась домой.
— И ее никто ни о чем не спрашивал? — полюбопытствовал Лэндерс, завязывая шнурки на ботинках.
— А чего тут спрашивать? Эка невидаль — незамужняя девчонка с животом. Таких теперь не меньше, чем замужних. — Энни старательно подкрашивала губы. — Времена знаешь как переменились. Даже пока тебя в Штатах не было. Из-за войны все кувырком пошло.
Лэндерс понимал, что она права, но сейчас ему было не до рассуждений, и он не стал развивать тему.
— Стрейнджа вот нужно еще обработать. Ты в это не вмешивайся, — сказал он.
Но такому, как Джонни-Странь, запросто очки не вотрешь. Как ни уговаривал его Лэндерс, что они с Энни всего на несколько деньков смоются, что в роте его покроют, Стрейндж не унимался.
— Ах ты сукин сын! Ты чего мне голову морочишь? Я же тебя насквозь вижу. Как же ты не соображаешь, что поймают тебя, поймают? Что тогда будет? Нет, одного я тебя не пущу. — Стрейндж схватил с вешалки свою шинель. — Раз ты спятил, придется тебя сторожить, психа ненормального.
Народ забавлялся вовсю, наблюдая эту сцену. Только самим Стрейнджу и Лэндерсу было не до смеха.
— Тебе что, жить надоело? — орал Стрейндж. — Не позволю, и все тут!
Кто-то пытался перекричать Стрейнджа. Лэндерс с трудом вырвался из его рук и вышел в коридор. Энни и Фрэнсис едва удалось удержать Стрейнджа в номере.
— Джонни, мы сейчас ко мне едем, — убеждала Энни. — Я позвоню оттуда! Честное слово, позвоню.
— «Ко мне», «ко мне»! Никто и не знает, где ты живешь! — кипятился Стрейндж. — Где мне его искать?
— Это точно, никто не знает, — как отрубила Энни. — И не узнает. Должна же девушка иметь покой и личную жизнь помимо вашей паршивой ватаги.
Взяв с них твердое слово позвонить, Стрейндж в конце концов отпустил Лэндерса и Энни.
Слово они сдержали, позвонили — сразу же после того, как Энни вызвала Барлевилл и поговорила с отцом. Стрейндж потребовал к телефону Лэндерса, и тот в который раз тщетно уверял приятеля, что идет в обыкновенную самоволку. Только железно обещав, что позвонит завтра же, Лэндерс наконец отделался от Стрейнджа.
— До чего же противно врать ему, — мрачно сказал он, кладя трубку.
— Пойдем, — торопила Энни, — а то опоздаешь на автобус.
Лэндерс долго махал Энни из окна автобуса. Потом машина откатила от стоянки, и ее лицо пропало из виду, растворившись в море чужих лиц. Началось его одинокое опасное плавание. Осталась позади и сразу же забылась Энни — как будто ее и не было. Лэндерсу было слегка не по себе, но внутри держалось убеждение, что он поступает правильно и по совести. И тут же мелькало в голове: интересно, какой он из себя, этот Чарли Уотерфилд?
Глава двадцать седьмая
Было три часа утра, когда «борзая», в которой ехал Лэндерс, сделала остановку в Барлевилле. Он не имел ни малейшего понятия, что делать дальше, но это его не волновало. По главной площади городка гулял ветер, ни единого огонька в витринах, ни одной живой души. Водитель покидал к закрытому киоску несколько кип газет, затем тяжелая дверь автобуса затворилась, раздалось шипение пневматических тормозов и стихло в холодном воздухе.
В этот же момент из-под навеса какой-то лавки появилась мужская фигура в пальто из овчины и в широкополой, напоминающей ковбойскую, шляпе.
— Марион Лэндерс?
Лэндерс подтвердил, что это он.
— Чарли Уотерфилд, отец Энни, — представился мужчина. Он был высок, сухощав, но даже под овчиной угадывалось брюшко, какое бывает у любителей выпить.
— Посидим, где теплее и люди есть.
На углу улицы перед зданием суда — невзрачным сооружением из крашенного белым теса на кирпичном фундаменте — стояла служебная машина. Сквозь голые ветви раскидистых деревьев у входа виднелась табличка «Шерифское управление», и Лэндерс подумал, что Чарли мог бы преспокойно ждать его у себя в теплом закутке, а не торчать на ветру у закрытой лавки. Остановившись у машины, Чарли Уотерфилд покосился на здание.
— Проклятые кассики. Опять под крышу набились. Каждую зиму так.
Он уселся за руль и захлопнул дверцу. Как только Лэндерс сел рядом, Уотерфилд протянул ему бутылку виски: «Хлебнешь?» Лэндерс с радостью взял бутылку. Уотерфилд тоже сделал хороший глоток и убрал ее к себе под сиденье.
Он не спешил трогаться. Целую минуту просидел неподвижно, положив руки без перчаток на баранку и глядя на пустынную площадь. Лэндерс дивился поразительной молчаливости этого человека и догадывался, что его неразговорчивость не от тупости или косноязычия, а от понимания того, как чудовищно трудно выразить что-либо словами. Потом Уотерфилд так же молча включил стартер и отжал педаль сцепления.
Они выехали на окраину, и Уотерфилд остановил машину у приземистого строения, которое на Севере назвали бы «заезжаловкой». Дом был погружен во тьму и казался вымершим. Уотерфилд постучал, дверь открыли мужчина в рубашке с расстегнутым воротником и женщина в вечернем платье. Их провели внутрь. Там был уют: низкие бра, негромкая музыка, длинный бар вдоль левой стены, а в глубине пятачок для танцев. Пластинка играла «Мужчину под зонтом» в исполнении Веры Линн. Когда они подъехали, Лэндерс заметил у дома с десяток машин. Их пассажиры были здесь.
Уотерфилда встретили дружескими восклицаниями. Кто-то поинтересовался:
— Эй, Чарли, это кто с тобой?
— Знакомый моей старшей. Из Люксора. Погостить приехал.
Никто не допытывался, что и как. Сказано, и точка. С гостем Чарли Уотерфилда надо держать себя так же, как с ним самим. При свете Лэндерс увидел у своего хозяина большие круги под глазами. Они придавали ему сходство с охотничьей собакой. И глаза смотрели также, как у хорошей гончей, — понятливо, печально и настороженно.
Для Уотерфилда быстро накрыли стоящий поодаль стол, подали бутылку виски, стаканы, лед, графин с водой. Все делалось, очевидно, по раз и навсегда заведенному порядку.
Они сидели, пили и разговаривали. Чарли больше расспрашивал об Энни, а Лэндерс отвечал.
Как она там, в Люксоре? Как выглядит, здорова ли? Житьем довольна? Развлекается? И работу не бросила? А знакомые — порядочные?
Это был единственный раз, когда неторопливый Чарли замялся, споткнувшись о слово «порядочные», потом поправился и сказал «хорошие». В окончательном виде вопрос звучал так: «А знакомые — хорошие?»
Лэндерс отвечал со всей обстоятельностью, на какую был способен, хотя мало что знал об Энни. Он, к примеру, не знал, работает она или нет. Он не понимал, как можно неделями шляться с вояками и одновременно работать. Своими сомнениями он, понятное дело, с ее родителем не поделился.
— Ни к чему ей эта работа, — заявил Уотерфилд. Сквозь его настороженный взгляд проглянула улыбка. — Денег я ей посылаю в достаток. Но ей нравится, я так понимаю.
Лэндерс счел за благо промолчать. У него не было сомнения, что Чарли является владельцем или совладельцем заведения. Один раз к столику подошла женщина в вечернем платье — она, видно, и вела дела — и что-то спросила насчет бара. «Потом поговорим», — сказал Уотерфилд, подняв печальные и настороженные глаза. Та мигом испарилась, а он продолжал расспрашивать об Энни.
