Александр Казанцев - Третья сила. Россия между нацизмом и коммунизмом
Так наступило 19 января — кровавое воскресенье.
Утром после того, как охрана, состоявшая из поляков, отказалась проводить насильственную погрузку, приехал сильно вооруженный отряд мюнхенской американской полиции и плотным кольцом окружил помещения, занятые ротой. Движение в лагере было запрещено, нельзя было подходить к окнам. Большинство людей роты сняли с себя все и остались только в нижнем белье. Полицейские, выломав дверь, начали вытаскивать людей поодиночке. Солдаты и офицеры вели себя дисциплинированно. Сопротивление оказывали только пассивное — упирались, ложились на пол и т. п. Каждого из вытащенных людей два-три полицейских избивали во дворе палками и потом тащили к воротам лагеря, куда были поданы вагоны.
Давшие клятву умереть для спасения товарищей умерщвляли себя чем только можно — осколками оконного стекла перерезывали себе вены и горло, вешались, наносили самим себе ножами раны в область сердца. Некоторые были уже мертвы, другие при смерти.
Часть людей забаррикадировалась в конце барака № Д3. Полицейские разрушили баррикаду и ворвались туда. Помещение, залитое кровью, имело ужасный вид. На полу и на койках валялись люди с перерезанным горлом или венами. На перекладинах потолка висели повесившиеся. Оставшиеся в живых, во главе с полковником Беловым, молились перед столиком с иконами. Молящиеся пели. Полицейские направили на них оружие, но, не выдержав, отступили.
Один их присутствовавших советских офицеров посоветовал командующему полицией американскому офицеру разбить окна и бросить в помещение бомбы со слезоточивыми газами.
Сваленные газом на пол несчастные стали перерезать себе горло, помогая друг другу. Полицейские избивали палками обливающихся кровью людей и тащили их к вагонам. Одного раненого несли на носилках. Он сорвал с себя бинты и начал кричать американцам, что они не правы. Те забили его прикладами…»
Этот документ во всех деталях совпадает со сведениями, данными в американской военной газете «Старс энд Страйпс» от 23 января 1946 года.
В этой газете корреспондент-солдат в статье, озаглавленной «Русские предатели боролись как звери, чтобы себя убить», рассказывает до мелочей те же самые эпизоды. «Американские солдаты, — пишет он, — говорили, что эти сцены выглядели совершенно нечеловеческими…»
Момент, когда полицейские ворвались в барак № Д3, он описывает так:
«Американские солдаты стали быстро перерезать веревки, на которых уже многие успели повеситься. Но те, которые еще были в сознании, кричали по-русски, указывая на ружья стражи, просили пристрелить их на месте. Когда им пытались помочь и отправить их в больницу, они отказывались от попыток сохранить им жизнь…»
Дальше следует уже рассказанный выше эпизод:
«Вот один ударил себя в грудь кинжалом. Казалось бы, умер. Его положили и отнесли в грузовик. Но вдруг он снова вскочил и бросился бежать. При каждом его движении кровь потоками лилась из раны. Полицейские не могли с ним справиться. Двое из них сломали приклады об его голову…»
Польский офицер, бывший в охране лагеря в день отправки, описывая те же самые картины, говорит:
«Я видел много крови, но столько и в такой обстановке я не мог себе реально представить… Пытались покончить самоубийством 71 человек. Какую-то часть удалось спасти, перерезать петли, пока жертвы еще не задохнулись. Кроме покончивших с собой и унесенных в больницу всех остальных, избитых и перевязанных веревками, полицейские тащили по улице. Кровь лилась из людей ручьями. Обессиленные, они кричали по-русски: «американская демократия!»
Этот ужас вызвал протест даже у наблюдавших отправку эсэсовцев. Они с удивлением спрашивали: чем можно оправдать такую жестокость? — «Ну, пусть бы с ними поступили так же, как и с нами. Пусть дадут им по десять-двадцать лет принудительных работ, но как можно так поступать с людьми? Почему их отправляют на смерть?»
Когда американская стража сдавала в советской зоне привезенные полутрупы из Дахау, советский офицер использовал это, прежде всего, как пропагандный материал. Обратившись к собранным на митинг красноармейцам с речью, он начал так:
«Вот, товарищи, что ждет того, кто пытается бороться против советской власти, против Сталина…»
Приблизительно через месяц, 24 февраля 1946 года, такая же кровавая бойня, только в десять раз в большем масштабе, была проведена в лагере Платтлинг, где находилось около 3.000 человек — остатки второй власовской дивизии, как указывалось выше, еще не получившей даже оружия к моменту капитуляции Германии, и дети, мальчики из офицерской школы. Там называют страшную цифру жертв. Очевидец, присутствовавший при приеме эшелона в советской зоне, говорит, что в вагонах «советскому командованию было сдано около 400 трупов». Один из солдат, сопровождавших транспорт, рассказывал, что люди вскрывали себе вены, перерезали себе горло, вешались уже в вагонах. Число покончивших самоубийством в пути не могло быть проверенным, но, судя по настроениям, царившим в лагере в течение года, оно может быть вполне реальным. Тем более, что в вагоны на станции Платтлинг, по словам свидетелей, «грузили не живых людей, а куски рваного мяса». Вывезено было в два приема около 2.500 человек.
Этот скорбный список можно было бы продолжать без конца — расправа в Кемптене, расстрелянные из пулеметов 600 человек власовцев в момент их насильственной передачи в английской зоне, 300 трупов власовских офицеров под мостом в Будвайсе и сотни тысяч других жертв, ни имен которых, ни обстоятельств их гибели мы не знаем.
Этот скорбный список нужно закончить официальным сообщением ТАСС от 2 августа 1946 года:
«На днях военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело по обвинению Власова А. А., Малышкина В. Ф., Жиленкова Г. Н., Трухина Ф. И., Закутного Д. Е., Благовещенского И. А., Меандрова М. А., Мальцева В. И., Буняченко С. К., Зверева Г. А., Корбукова В. Д., Шатова Н. С. в измене родине и в том, что они, будучи агентами германской разведки, проводили активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против Советского Союза.
Военная коллегия приговорила обвиняемых к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение».
Они были выданы советским властям поодиночке в течение 1945-46 годов.
Обстоятельства и время выдачи каждого из руководителей движения установить было трудно. Из всех известных тяжелее всего сложилась судьба Михаила Алексеевича Меандрова. После попытки самоубийства (осколком разбитого оконного стекла он перерезал себе вены на шее) он долгое время лежал в госпитале. Когда раны стали закрываться и опасность смерти миновала, он был выдан органам НКВД. Это было в марте или феврале 1946 года.
Воинские части западных союзников, отдельные офицеры и солдаты, вынужденные принимать участие в выдачах советскому правительству его жертв, находили оправдание своим действиям в том, что этими последними жертвами — часто они понимали, что жертвами невинными, — покупается долгий, если не вечный мир во всем мире. Восточный союзник, так много давший для победы в войне, имел право на удовлетворение своих требований, тем более что они были оформлены, санкционированы и утверждены главами правительств в Ялте.
Один из офицеров американской армии, организатор вывоза в советскую зону первых полутора тысяч человек из Платтлинга, сказал: «Мы знаем, что эти люди ни в чем не виноваты, но для того, чтобы сохранить мир, чтобы избежать новой кровопролитной войны, я мог бы расстрелять их своими руками».
Он не знал, как не знали тогда и многие, что это были не последние требования коммунистического интернационала, а только их начало.
1952 г.
Примечания
1
Перевод В. Востокова (В. Д. Поремского). ― Ред.
2
А. Казанцев дал В. Штрик-Штрикфельду этот псевдоним, т. к. знал, что в то время последний не хотел большой гласности. ― Ред.
3
Приказ есть приказ. ― перевод с нем.
4
Николай Федорович Лапин. По позднейшим сведениям, отсидел 10 лет на Воркуте. ― Ред.
5
Матвей Константинович Мелешкевич. ― Ред.
6
Адъютанта звали Ножиным. Настоящая ли это фамилия, нам не известно. ― Ред.
7
Пан, дай хлеба! ― перевод с нем.
8
Жизненного пространства. ― перевод с нем.
9
Позже выяснилось, что Д. Брунст был захвачен советскими частями. — Ред.
