Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич
Сейчас мы с командиром проведем собрание, a потом дело за вами: побеседуйте с каждым человеком, узнайте, у кого какие заботы. Объясните, что эта война справедливая, за освобождение угнетенных народов, против милитаристов и колонизаторов. Она прокладывает путь к миру…
Все правильно. Даже мы, рядовые матросы, молодые ребята хорошо понимали, что победа в Великой Отечественной войне была бы не полной, если бы на востоке сохранилась та напряженная обстановка, которая существовала здесь многие годы. Мы знали о разбойничьем нападении самураев на Порт-Артур, о гибели 1-й и 2-й Тихоокеанских эскадр. В чужих руках оставались исконные русские территории: часть Сахалина и Курильские острова. Японцы контролировали пути выхода нашего флота на просторы Тихого океана.
Среди населения Приморья свежа была память о зверствах японских интервентов на Дальнем Востоке в годы гражданской войны. Хорошо знали об этом и мы, молодые ребята. Мало кто из нас не читал «Разгром» и «Последний из Удэге» Фадеева, мало кто не слышал воспоминаний бывших подпольщиков и партизан. Во время учебы в школе связи мы, будущее радисты, ЖИЛИ В ТОЙ казарме, в которой выступал когда-то перед солдатами большевик Сергей Лазо. Этого коммуниста и патриота японцы сожгли в паровозной топке.
А непрерывные провокации на границе после гражданской войны?! Бандитские нападения па мирные села, бои у Халхин-Гола?! У нас на корабле служили моряки, свидетели хасанских событий. Они говорили, что самураям в тот раз «вложили хорошо, да мало», следовало бы побольше. Особенно много зла причинили нам самураи в ту пору, когда их союзники, немецкие фашисты, напали на Советскую страну. Формально японские милитаристы соблюдали нейтралитет. А фактически готовились одним ударом захватить Приморье и двинуться дальше, на запад. Ждала только, когда гитлеровцы возьмут Москву, когда Красная Армия ослабнет в боях.
В Маньчжурии, в оккупированной Корее японцы сосредоточили свои основные сухопутные силы: огромную, хорошо оснащенную Квантунскую армию. Из-за этого советскому командованию даже в самые трудные месяцы войны с гитлеровской Германией пришлось держать на восточных границах значительное количество войск.
Одно время советским пограничникам запрещено было открывать огонь даже по явным нарушителям границы, чтобы не вызывать провокаций. Пользуясь этим, самураи совсем обнаглели. Они открывали стрельбу по красноармейцам. Стреляли и смеялась, зная, что им не ответят. А наши ребята только до хруста в суставах стискивали кулаки.
Не лучше было и на море. Когда уходило из порта торговое судно, никто не знал, вернется ли оно к родным берегам. Пиратские нападения самураев стали делом обычным. Таков был их нейтралитет.
И вот — война! Казалось, сразу произойдет что-то из ряда вон выходящее, грянут необыкновенные события. Однако ничего подобного не случилось. Возбуждение, вызванное сообщением о НАЧАЛЕ военных действий, постепенно улеглось. Минули сутки, потом вторые, а в нашей жизни почти ничего не изменилось. Делали то, что запланировано было раньше. Только тревоги теперь стали не учебно-боевыми, а боевыми. Спали не раздеваясь: по ночам приходилось часто вскакивать и бежать на боевой пост. В небе шарили лучи прожекторов. Изредка стреляли зенитки. Говорили, что к побережью пытаются прорваться японские самолеты.
Верхней команде выдали спасательные надувные жилеты. Матросы метко окрестили их «паникерками». Радистам жилетов не хватило, но мы не печалились. Таскать на себе резину — удовольствие ниже среднего.
Как и в мирное время, мы несли вахту, делали приборку, изучали матчастъ. А вокруг совершалось такое, что дух захватывало! Военные действия развернулись на огромном пространстве — от Байкала до Курильских островов. Преодолевая горные хребты и пустыни, стремительно продвигаясь вперед войска Забайкальского фронта под командованием Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского. Левее наступал 2-й Дальневосточный фронт во главе с генералом армии М. А. Пуркаевым. Взаимодействуя с Краснознаменной Амурской флотилией, его дивизии вступили во внутренние районы Маньчжурии. В то же время из Приморья, прорывая сильно укрепленные позиции японцев, неудержимым потоком хлынули на юго-запад войска 1-го Дальневосточного фронта, возглавляемые Маршалом Советского Союза К. А. Мерецковым. Ни ожесточенное сопротивление противника, на глухая горная тайга, раскинувшаяся на сотни километров, ни бездорожье не смогли ослабить их натиск. С 1-м Дальневосточным фронтом взаимодействовал наш Тихоокеанский флот под командованием Адмирала И. С. Юмашева.
Мы на «Вьюге» завидовали морякам торпедных катеров, которые, возвращаясь в базу, салютовали выстрелами по числу потопленных кораблей. Завидовали и десантникам, которые, по слухам, уже дрались на причалах вражеских портов Юки и Расин.
А мы слушали по радио военные СВОДКИ, жадно читали свежие газеты и нетерпеливо ожидали своего часа.
Особое задание
Ждали своего часа и два офицера-чекиста: капитан Семин и лейтенант Крыгин. Им было приказано находиться в полной готовности и никуда не отлучаться из служебного помещения.
Большое кирпичное здание стояло на краю мыса, возле крутого обрыва, под которым плескались волны Босфора Восточного. Днем офицеры сидели на каменных глыбах, подставляя лица теплому соленому ветру. Отсюда, с высоты птичьего полета, далеко было видно окрест. Вход в Золотой Рог, бухты Диомид и Улисс — как на ладони. Одиноко и гордо высился над водой остров Скрыплева, а за ним до самого горизонта голубело море. Справа — Амурский залив. Прямо пород глазами — громадный зеленый массив Русского острова и вход в узкую, укрытую среди сопок бухту Новик. За островом, значительно южнее его, пролегла морская граница, где-то там развернулись бои, туда ухолили военные корабли.
Чекисты — народ молчаливый. Приказано ждать — значит, ждут, не пускаясь в бесполезные рассуждения. Однако каждый из офицеров задавал себе вопрос: почему их держат без дела сейчас, в самое горячее время? И почему начальство выбрало именно их, совершенно несхожих характерами?
Михаил Петрович Крыгин молод, подвижен, самолюбив. Обижается, если ему поручают легкую работу, всегда рвется на опасные задания. Смелости и дерзости в нем столько, что старшим товарищам приходится иногда сдерживать лейтенанта. А Николай Иванович Семин — человек иного склада. Нетороплив, рассудителен. Мужество сочетается в нем с умением все подчинить одной цели — выполнению полученного приказа. Его ничем не отвлечешь от главной задачи, он будет добиваться своего последовательно, обдуманно, терпеливо.
Даже сейчас, в часы томительного ожидания, резко заметна разница между ними. Лейтенант Крыгин не может долго сидеть на месте. Походит, почитает газету, опять сядет. А капитан Семин как устроился на камне, так словно и прирос к нему, сосредоточенно размышляет о чем-то. Порой Крыгину кажется, что капитан просто дремлет.
Ночью офицеры спали на столах в служебном кабинете. Точнее сказать, спал капитан Семин. А Михаил Крыгин то и дело вскакивал, заслышав в коридоре шаги. Не за ними ли это? Нет, опять мимо. И странное дело: когда действительно вызвали их, первым поднялся капитан Семин. Проснулся будто от внутреннего толчка. Крыгин открыл глаза и, увидев Семина на ногах, стремительно, словно подкинутый пружиной, соскочил со стола.
Капитан 1 ранга, начальник контрразведки флота, принял их в своем кабинете. Спросил, поздоровавшись:
— Как самочувствие?
— Отличное, — ответил Семин. — Готовы на любое задание.
— Готовы, — подтвердил Крыгин.
Начальник контрразведки раскрыл пухлое дело, нижние страницы в котором пожелтели от времени. Из кармашка на обложке достал несколько фотографий.
— Наш старый знакомый полковник Минодзума, он же Спрут. На этом снимке он еще совсем молод. Приятная улыбка, белые зубы. Очень вежливый лейтенант. Вот тут — тридцатые годы, Сейсин. А это — последние снимки. Постарел Минодзума на своей хлопотливой работе, — усмехнулся капитан 1 ранга. — Были у него удачи, да нечасто. За чет
