Семён Данилюк - Остров незрячих. Военная киноповесть
— Ничего! Уж если в войну пронесло!
— Так в войну таким как ты выжить легче, — Полехин не принял облегченного тона. — Я, собственно, с этим заехал. Перевожусь в Москву, в Генштаб, — он отмахнулся от поздравления. — Хочу взять несколько самых надежных. С которыми от и до прошел. А ты подо мной с сорок второго. Разведчику в штабе всегда дело найдется. Короче, времени для сбора не даю. К вечеру пришлю замену. Сдашь роту и — сразу в корпус. Утром вылет. Он грозно, дабы пресечь возражения, вперился в подчиненного. Но тот очень знакомо упрямо покусывал нижнюю губу.
— Хочу все-таки демобилизоваться, товарищ генерал, — буркнул Арташов.
— С этим, что ли? — обозленный Полехин тряхнул листком. — Вот тебя с этим на гражданке и «закроют»! Думаешь, если Германию победил, так круче всех стал? Ан нет. Случись что, заслуги не помогут. Потому что в и ны награды всегда перевесят. А твои вины, — он вновь обличающе потряс листком, — из тебя сами прут.
— А может, теперь там другие? — протянул Арташов. — Все-таки такую войну прошли.
— Это мы с тобой прошли ! Генерал снял фуражку, большим платком протер изнутри, — он сильно потел, и по канту образовывалась засаленная кромка.
— Да ты пойми, дура! — рявкнул он. — С твоим норовом армия для тебя и крыша, и мать родная. Да и я, если что, подопру.
Арташов сконфузился.
— Всю жизнь под вами не просидишь, товарищ генерал. И потом, Вы же знаете, я обещал разыскать. Он решился. — Разрешите обратиться по личному вопросу? — Опять насчет своей девки? — Полехин поморщился. Дождался подтверждающего кивка. — Надо же, — так и не выкинул из головы. Ведь пол-Европы прошли. Ты на себя глянь, — каков гусар. Мадьярки да полячки, поди, головы посворачивали. А? Неужто ни одной не перепахал?
Арташов отвел смущенный взгляд. — То-то, — с удовольствием уличил комкор. — Так чего ж тогда дуришь?
— Я, товарищ генерал, в батю — однолюб, — Арташов упрямо напрягся. — Одна она для меня. Если не разыщу, больше такой не встречу. И потом, я докладывал, — она нам жизнь в сорок третьем спасла. Полехин в раздражении оттопырил сочную нижнюю губу. — Товарищ генерал! Вот был случай, чтоб вы мне поручили, и я не выполнил? — Ну, ты меня еще шантажировать будешь, — комкор пасмурнел. — Сам помню, что обещал. Только почем знаешь, что она в Германии?
Арташов оживился. — Точно не знаю. Но если жива, то здесь. Под пытливым взглядом Полехина он сбился, потому что даже теперь, спустя два года, не мог бы, не покривив душой, рассказать обо всех обстоятельствах той последней встречи с Машей.
Глава 5. В тылу врага
Давай обнимемся с тобой,
и пусть печаль тебя не гложет
— еще главой я не поник.
Там, за брезентовой стеной,
мне выжить, выдюжить поможет,
быть может, наш прощальный миг.
Курская дуга. Советские и германские войска застыли в противостоянии, готовые броситься друг на друга. Но кто, когда, где начнет? Штабы задыхались без информации. Нужны сведения. Языков. Языков! Любой ценой.
Разведка работала без устали. На цену не скупились, платили как всегда щедро — жизнями. Но результат низкий. Обе стороны в прифронтовой полосе сторожатся. Меры безопасности удвоены, утроены. В безуспешных вылазках потерял четверых поисковиков и командир взвода дивизионной разведки лейтенант Арташов. После очередной неудачи он предложил руководству дерзкую акцию — пройти прифронтовую полосу, углубиться в тыл противника на 60–70 километров, к городу Льгову, где, по оперативным данным, размещались тыловые службы немцев. И уже там, в районе железнодорожного узла, добыть ценного «языка». Добро было получено. И группа в составе трех человек, преодолев прифронтовую полосу, углубилась в немецкий тыл. Схитрил лейтенант Арташов. Потому что все аргументы, приведенные им в пользу маршрута на Льгов, были полуправдой. Истинная же, невысказанная правда заключалась в том, что в пяти километров от Льгова находилась деревенька Руслое, где проживала Машина мать, у которой гостили они вдвоем в сороковом. В июне сорок первого, сдав курсовые экзамены, Маша вновь уехала на месяц в Руслое. В Питер она не вернулась. И если мать осталась под немцами, Арташов рассчитывал от нее узнать о судьбе пропавшей невесты.
За двухдневный марш-бросок группа, старательно обходившая шоссейные дороги и населенные пункты, совершенно вымоталась. Люди нуждались в отдыхе.
Арташова догнал новичок — Сашка Беляев. — Отдышаться бы чуток, товарищ лейтенант, — прохрипел он. — Километров сто с гаком, считай, напетляли. Коснись заваруха, у Рябенького ноги не побегут.
В самом деле третий — коренастый сержант Рябенький — едва поспевал за остальными. Взять его в глубокий рейд было ошибкой Арташова. Незаменимый в ближнем бою, коротконогий Рябенький быстро уставал. И теперь всё ощутимее становился обузой.
Арташов оглядел измотанных людей. Достал карту.
— На четыре километра вас еще хватит?
Сашка и Рябенький обнадёженно переглянулись.
— Тогда идем в деревню Руслое, — Арташов внутренне ликовал — его тонкий расчет сработал. — Я там бывал до войны. Живет знакомая старуха. У нее и отдышимся.
Он почувствовал невысказанное колебание подчиненных.
— Тихая, заброшенная деревушка. По сути хутор. Ни немцев, ни полицаев там быть по определению не может. До утра оклемаемся и уходим на задание. Вопросы? Ответы на мои вопросы?..Тронулись.
Но через полчаса в сумерках, на проселочной дороге, разведчики заприметили одинокую «Эмку». Должно быть, что-то сломалось, потому что водитель копался под капотом. На заднем сидении разглядели пассажира в офицерской фуражке. Шофера Рябенький убил, даже не дав разогнуться, — коротким ударом ножа. После этого пожилой интендантский полковник, задыхаясь от паники, выложил всё, что знал: какие боеприпасы и продовольствие в какие части надлежит доставить в первую очередь. Несложный анализ услышанного позволял легко определить, когда и на каком участке фронта готовится первый удар. У Арташова аж дух заняло, — нежданно-негаданно в руки им легко упала стратегическая информация, добыть которую считалось за высшую, невиданную удачу. Закончив рассказ, полковник, жадно глотая воздух, достал портмоне, неловкими пальцами выудил из него семейную фотографию и с мольбой протянул Арташову. Не в силах видеть слезящиеся его глаза Арташов кивнул Рябенькому и отошел. Ему было искренне жаль больного старика. Обреченного на смерть, потому что провести добытого «языка» десятки километров по вражеским тылам было нереально. Задача изначально ставилась иначе — добыть, выпотрошить и уничтожить.
Заколотого астматика вместе с шофером оставили заваленными ветками в придорожных кустах в стороне от сброшенной в овраг «Эмки». Арташов заколебался. До захвата вражеского полковника маршрут на Руслое выглядел военной целесообразностью. Но теперь, груженные важнейшими, сверхсрочными сведениями, они обязаны были немедленно уходить подальше от рокового места, — ясно, что исчезнувшего полковника станут искать, и очень быстро обнаружат останки машины. После чего начнется прочесывание. Будто он мог уйти, даже не попытавшись узнать о судьбе любимой. И Арташов, подавляя сомнения, повел группу в прежнем направлении. Всё прибавлял и прибавлял шагу, заставляя задыхаться подчиненных и успокаивая себя тем, что в запасе достаточно времени. Только узнать что-нибудь о Маше и тут же уйти.
— Товарищ лейтенант… — осторожно напомнил о себе Рябенький. — Как бы нам это самое…
— Ничего, — перебил, стараясь выглядеть уверенно, Арташов. — Сейчас главное — маневр. Искать будут по прямой. А мы по дуге. Так что, подтянись, славяне!
Он прибавил ходу, ощущая себя последней сволочью.
Лесистая дорога к Руслому густо поросла по обочинам лопухами и подорожником. Сюда, похоже, и впрямь редко заглядывали, — на прибитой дождем пыли выделялся единственный след тележной колеи. Деревню они увидели на рассвете, с пригорка, выйдя на край березовой рощи. В узенькой, зажатой меж рощей и вялой речкой долине среди парящего тумана различалось десяток деревянных домов. Из крыш троих из них шел дымок, — деревня пробуждалась. Арташов поднес к глазам бинокль, волнение его усилилось, — одна из трех «оживших» крыш принадлежала Машиной матери. Во дворе различил он телегу и привязанную подле колодца чалую лошадку, — очевидно, именно эта единственная телега и проложила обнаруженную на пустынной дороге колею. Возле остальных домов не было ни движения, ни голосов, — всё вымерло. Патриархальная тишина не нарушалась даже собачьим брёхом. Будто и не было рядом войны.
Арташов поднялся. — Я спущусь на полчаса, — объявил он подчиненным. — Услышите шум, стрельбу, немедленно уходите. Главное, донести до наших полученные сведения.
