Николай Кулаков - Доверено флоту
Над городом и бухтами барражировали теперь наши «ястребки», и, глядя на них, наверное, кто-нибудь думал: разве не могли истребители перехватить врага за пределами города, встретить его где-то над морем? Конечно, могли, если бы мы знали хоть немного раньше, что произойдет этой ночью…
Не дожидаясь вопросов, я заверил горожан, что черноморцы постараются не подпускать налетчиков к Севастополю и сумеют отомстить за сегодняшние жертвы. И с горечью сознавал: это еще только самое начало тяжких испытаний, выпавших советским людям.
Сильный взрыв был зафиксирован во время налета в районе Приморского бульвара, вблизи поднимающегося из воды Памятника кораблям, затопленным в Севастопольскую оборону прошлого века, чтобы закрыть бухты для неприятельского флота. Здесь пострадало выходящее на бульвар здание санатория, были раненые. Поврежден был и памятник, но не особенно заметно. Беломраморная его колонна, увенчанная бронзовым орлом с лавровым венком в клюве, как и прежде, возвышалась над волнами. [31]
При осмотре спуска к морю штабные специалисты, приехавшие сюда со мной, нашли крупный осколок металла закругленной формы. Он напоминал кусок крышки от торпеды. Это наводило на мысль, что с самолетов, быть может, сбрасывались торпеды - оттого и такая сила взрывов - и враг замышлял устроить нам «Таранто» (так называется порт на Средиземном море, у которого английские самолеты-торпедоносцы за один налет в ноябре 1940 года вывело из строя три итальянских линкора).
Предположение это, однако, не подтвердилось. Вскоре было установлено, что самолеты, появившиеся над Севастополем, сбрасывали не торпеды и не бомбы, а морские мины. Это они спускались на замеченных многими парашютах. Цель врага стала ясной: заминировав выходы из севастопольских бухт, запереть в них наши корабли, сковать таким образом Черноморский флот, а последующими налетами потопить и уничтожить все, что находится в главной базе. Но противнику не удалось застать нас врасплох, и его замысел сорвался. Самолетам, встреченным интенсивным огнем, пришлось прибегать к противозенитному маневру, уклоняться от курса, да и затемнение города, надо полагать, затрудняло ориентировку. И часть мин попала на берег или на мелководье (в том и другом случае они автоматически самовзрывались).
И все же сколько-то мин таилось под водой, и где именно - мы не знали. С пяти часов утра севастопольский ОВР - бригада охраны водного района главной базы, которой командовал опытнейший моряк контр-адмирал В. Г. Фадеев, получив соответствующий приказ, приступила к тралению в Северной и Южной бухтах и на подходных фарватерах. И тут мы встретились с новыми неприятными неожиданностями. Но об этом - немного дальше.
* * *
Как ни потрясены были севастопольцы внезапностью коварного вражеского удара, жертвами которого стали мирные люди, уснувшие вечером с мыслями о наступавшем летнем воскресном дне, жители города не проявили растерянности. Возмущение, гнев и готовность сделать все, что потребуется для отпора агрессору, - вот чем определялось настроение всех, с кем мне довелось встретиться тем утром.
Запомнился разговор с группой граждан на окраине, у развилки дорог, ведущих к Карантинной бухте и Херсонесу. Пожилой мужчина, вооруженный берданкой, - это он знаками руки остановил нашу машину, желая сообщить военным [32] о том, что здесь видел, - с жаром рассказывал, как, находясь на охране складов, заметил спускающийся парашют (ему казалось, что он различает в темноте и болтающуюся под куполом человеческую фигуру) и как бросился туда, где парашютист мог приземлиться, решив лично захватить врага. Но парашют отнесло к бухте, и старик был очень раздосадован тем, что ему не удалось настичь парашютиста.
По тому, как реагировали на рассказ ночного сторожа собравшиеся вокруг люди, нетрудно было понять: и они действовали бы на его месте столь же смело и активно, но страшась вступить в схватку с вооруженным врагом.
Добавлю, что в одну из последующих ночей над тем районом снова была сброшена на парашюте мина, опустившаяся на этот раз на берегу. Как доложили из штаба МПВО, при взрыве мины погиб охранявший склады сторож - он бежал к месту ее приземления, должно быть, все еще надеясь захватить парашютиста. Имя этого советского патриота мне, к сожалению, неизвестно.
Но севастопольцы, готовые самоотверженно защищать свой город вместе с военными моряками, хотели, конечно, побыстрее быть информированными о том, что, собственно, происходит. Необходимо было разъяснить обстановку и личному составу флота, который отражением налета на свою главную базу уже начал боевые действия. Не зная, когда сообщит о событиях этой ночи Центральное радио (как известно, правительственное заявление о нападении гитлеровской Германии было передано в 12 часов дня), Военный совет флота счел необходимым безотлагательно сказать свое слово и морякам, и жителям Севастополя.
Наскоро составленное обращение было передано по городской трансляционной сети и через внутренние радиоузлы кораблей еще на исходе ночи. В нем говорилось, что враг внезапно совершил воздушный налет, что есть человеческие жертвы; личный состав флота и все севастопольцы призывались быть готовыми к отражению возможных новых нападений. Горком партии и горисполком в свою очередь призвали население Севастополя соблюдать спокойствие и порядок, а всех работающих - встать в воскресенье 22 июня на трудовую вахту.
Кто он - напавший на нас враг, в этих первых обращениях Военного совета флота и городского руководства прямо не говорилось. Хотя было уже абсолютно ясно, что налет совершен гитлеровской военной авиацией, сказать об этом [33] во всеуслышание до правительственного сообщения, как и объявить, что началась война, мы не имели права.
Около пяти часов утра состоялся еще один телефонный разговор командующего флотом с начальником Генерального штаба РККА. Генерал армии Г. К. Жуков сообщил, что фашистская авиация произвела налеты также и на другие советские города и что у западных границ страны развернулись боевые действия на суше. Ф. С. Октябрьский доложил об отражении налета на Севастополь. Действия флота была одобрены.
После войны Маршал Советского Союза Г. К. Жуков напишет:
«Я хотел бы отметить, что Черноморский флот во главе с адмиралом Ф. С. Октябрьским был одним из первых наших объединений, организованно встретивших вражеское нападение»{3}.
Почти одновременно с отражением налета на Севастополь начала боевые действия развернутая на границе Дунайская военная флотилия - после того как с румынской стороны подверглись обстрелу наш берег, города Измаил, Репи, Вилково и стоянки кораблей. Командованию флотилии пришлось, не имея времени на запросы, самостоятельно принять ответственное решение об открытии огня по румынскому берегу (очень ответственное уже потому, что считались возможными пограничные провокации, на которые нельзя было поддаваться, о чем всех нас не раз предупреждали).
Флотилия, оперативно подчиненная армейскому командованию, имела задачу не допускать форсирования Дуная противником и прорыва в низовья, к Измаилу, его речных кораблей. Корабли и береговые батареи нашей флотилии совместно с армейскими частями отбили попытки врага переправиться через Дунай, предпринятые уже в первые часы войны. А при налете на Измаил гитлеровцы потеряли пять самолетов. Так показала себя в первые же часы войны приданная Дунайской флотилии 96-я Отдельная истребительная авиационная эскадрилья Черноморских ВВС. По одному самолету сбили командир эскадрильи капитан А. И. Коробицын, старший лейтенант Л. П. Борисов и лейтенант Н. В. Черкасов, а лейтенант М. С. Максимов - два. Мы поздравили дунайцев с этим боевым успехом.
Во второй половине дня боевое управление силами Черноморского флота было перенесено на флагманский командный [34] пункт - ФКП, развернутый в защищенных помещениях местной телефонной станции, врезанных в высокий берег Южной бухты. Из этой же штольни, защищенной многометровой толщей скалы, стало осуществляться несколько месяцев спустя управление обороной Севастополя (чего тогда, в июне, мы представить еще не могли).
Штольня была довольно длинная, но не слишком просторная. Кроме командующего и члена Военного совета, начальника штаба и начальника управления политической пропаганды, связистов, дежурной службы в ней смогли разместиться оперативный отдел и небольшая группа других работников. Мы с Филиппом Сергеевичем Октябрьским заняли вдвоем отсек, достаточный, чтобы поставить два стола, телефоны, походные койки.
Для остальных отделов штаба и управления политической пропаганды подыскали помещения в старинных подвалах. Но сидеть всем под землей, особенно в дневное время, пока не было необходимости, и за сотрудниками сохранялись также прежние рабочие места. Ближайшие день-два показали, что и тем, кто непосредственно связан с боевым управлением флотом, тоже не обязательно постоянно находиться в душной штольне (вентиляция оставляла желать лучшего). К ФКП было присоединено стоявшее неподалеку двухэтажное служебное здание, и мы смогли еще довольно долго работать большей частью там.
