Валерий Поволяев - Список войны (сборник)
Он отдал девушке той, всё, что у него имелось, весь хлеб, и не только хлеб — полкило сахара и кулёк с сухарями, который держал как НЗ…
Откуда-то из-за деревьев, раздвинув плотную серую массу, потянул ветерок, сдвинул в сторону горку комаров, сбившуюся около человека, Мустафа полной грудью всосал в себя свежий воздух, выдохнул — он словно бы хотел освободиться от прошлого, от воспоминаний, от тяжести, накопившейся в душе, услышал за спиной слабый хруст раздавленной ветки и стремительно, держа автомат перед собой, развернулся.
К нему шёл Арсюха Коновалов — смена, — катился колобком, разгребая руками рассветную муть. Подкатившись к Мустафе, бросил по сторонам несколько быстрых, скользких, но очень цепких взглядов и поинтересовался шелестящим шёпотом:
— Ну как?
— Всё вроде бы тихо.
— Можешь быть свободен, — Арсюха не удержался, зевнул, так широко зевнул, что чуть не вывернул себе нижнюю челюсть, в скулах у него даже что-то заскрипело, он со стуком сомкнул зубы и махнул рукой. — Давай!
Было время самого сладкого сна — слаще не бывает, да и сон рассветный — самый крепкий — разбудить может только стрельба.
В военном городке действительно располагался штаб какой-то крупной части, по улицам разъезжали мотоциклисты с пакетами, ходили патрули с оловянными бляхами на груди, из открытых окон доносился стрекот пишущих машинок.
— Перехватить бы одного мотоциклиста и — назад, — озабоченно проговорил Арсюха Коновалов. — Неплохо было бы… А?
— Обязательно перехватим, — добродушно прогудел старшина, — если не мотоциклиста на дороге, то повара на кухне.
— Тихо! — предупреждающе произнёс старший лейтенант.
Они лежали на мелком, поросшем остролистным кустарником взлобке и наблюдали в бинокль за городком.
Немцев на улицах было много. С одной стороны это плохо — отжать и изолировать от общей массы «языка» будет сложно, а с другой стороны, хорошо: если удастся захватить какого-нибудь фрица в офицерском чине, то его не сразу и хватятся.
Горшков следил за тем, как выезжают гитлеровцы из городка и как въезжают в него, гадал, есть ли кроме широкой облюбованной фрицами дороги какие-нибудь боковые дороги, тропы, и невольно мрачнел лицом — ничего этого не было, будучи людьми организованными, немцы пользовались только просёлком, никаких боковых стёжек-дорожек не признавали — видимо, так повелело начальство.
— Будем выдвигаться к дороге, брать «языка» там, — старший лейтенант опустил бинокль. — Иного нам не дано.
Для того чтобы пробраться к дороге, им пришлось здорово отклониться в сторону, отыскать заросшую молодым ельником низину, по ней спуститься в замусоренный распадок, а уж из распадка, напрямую, по старой сухой колее подняться к просёлку. Здесь, среди деревьев, близко подступавших к дороге, сделали засаду.
Место для засады было выбрано удачное. Арсюха Коновалов даже руки потёр от удовольствия, будто в карточной игре — такое хорошее место…
На дороге показалась колонна грузовиков, шли машины медленно, окутанные пылью, ревели так, что казалось — вот-вот задохнутся в собственном рёве и остановятся, кузова были плотно затянуты брезентовыми пологами.
— Интересно, интересно, — задумчиво проговорил Горшков, — что они везут? Не манную же кашу для детских садов городка… — он глянул на Соломина и едва приметно повёл головой в сторону.
Соломин кивнул ответно. Когда последняя машина поравнялись с деревьями, среди которых засели разведчики, сержант поспешно вскочил, в несколько прыжков догнал грузовик и вспрыгнул на задний буксирный крюк, руками вцепился в край борта. Через несколько секунд он соскочил с крюка и стремительно откатился в сторону, на обочину, перемахнул через неё и скрылся в высоких запыленных кустах.
Колонна грузовиков, нещадно пыля, проследовала дальше.
— Молодец, Соломин, — похвалил сержанта Горшков, — цирковой артист! По проволоке научился ходить… Ни одной ошибки.
— В кузове — ящики со снарядами, — доложил запыхавшийся Соломин, появившись через несколько минут. — В каждой машине примерно сорок ящиков…
Машин было пятнадцать. Остаётся только помножить… Получится конечный результат: немцы готовятся к наступлению.
— Выводы делать не будем, но на ус намотаем, — Горшков проводил взглядом лихого мотоциклиста — было видно, что порожним идёт, без ценного груза, — промахнувшего в пыли мимо. — Пока продолжаем следить за дорогой. Старшина, — позвал он, не оборачиваясь, — приготовься, старшина!
Старшина молча вытащил из кобуры убойный, ловко сидящий в руке ТТ — тяжесть родного оружия всегда бывает приятна, обхватил рукоять пальцами, медленным движением приподнял пистолет, опустил, приподнял, опустил…
— Я готов, — сказал он.
По дороге той порою пронеслась легковушка, окрашенная в зеленовато-мышиный цвет, с салатовыми пятнами на боках. На легковушку нападать не резон — слишком много мороки, да и машину трудно спрятать, нападать лучше на мотоциклиста. Легковушка благополучно проследовала дальше.
Горшков выжидал. Следом прошёл мотоцикл с двумя седоками, но и его трогать не стали, поскольку сзади неторопливо пылил, по-утиному переваливаясь с боку на бок, широкомордый грузовик с грохочущими, плохо закреплёнными железными бортами, потом снова прошла легковая машина.
Пыль на дороге улеглась, проклюнулось нежаркое, покрытое белёсой плёнкой солнце. Разведчики продолжали сидеть в засаде. Старшина держал на коленях ТТ, поставленный на предохранитель, не убирал в кобуру — готов был в любую секунду выстрелить.
Воздух постепенно наполнялся каким-то тягучим, похожим на банное, теплом, густел на глазах, от утренней прохлады уже и следа на осталось. День обещал быть жарким.
Из городка выползла колонна машин, порожняя, шла она неторопливо, на малом газу, то, что она шла пустая, без груза, было видно по посадке автомобилей (на эту колонну старший лейтенант даже бровью не повёл, не то, чтобы повернуть голову), она проследовала дальше, потом пропустил несколько легковушек и мотоциклов, затем на одном из мотоциклов всё-таки задержал пристальный взгляд.
Скомандовал едва слышно:
— Егор Сергеич, приготовься!
Охворостов, казавшийся совсем окаменевшим, ожил, взялся за пистолет, лежавший у него на коленях. Мотоцикл одышливо стрелял мотором, пылил густо. На водительском сидении горбился худощавый эсесовец в танковом шлеме, нахлобученном на самые глаза, с длинным унылым носом, в коляске вальяжно развалился офицер с витыми серебрянными погончиками на мундире. Обеими руками офицер держался за борта коляски.
Без всяких пояснений было понятно — тыловик.
— Вот этого субчика мы и захомутаем, — сказал старший лейтенант и скомандовал: — Группа, приготовиться!
Старшина поднял пистолет, для надёжности обхватил его второй рукой, прицелился в мотоциклиста. Тот сделал перегазовку, трубный звук пулемётным грохотом всадился в стволы деревьев, заставил задрожать листву, хлопок выстрела увяз в нём, растворился, за первым выстрелом Охворостов сделал второй, для надёжности — мотоциклист оторвал руки от руля, вскинул их над собой, задрал голову, будто высматривал прореху в небе, куда можно было унестись, и полетел головой в дорожную пыль.
Мотоцикл, лишённый управления, резко вильнул, проехал задним колесом по своему хозяину и скатился вниз, в канаву.
Седок, видя, какой неприятный оборот принимает рядовое, как ему казалось, путешествие из одного воинского городка в другой, выпучил по-филиньи глаза и заорал что было силы.
— Вперёд! — подал команду Горшков.
Из-под деревьев выскочили трое разведчиков, следом, немного замешкавшись, — четвертый.
Орущего немца выдернули из люльки, в рот ему, чтобы не верещал, сунули заранее свёрнутый кляп, мотоцикл затащили в кусты, чтобы он не был виден с проезжей части, валявшегося в пыли длинноносого мотоциклиста также заволокли в заросли. Был мотоцикл с двумя седоками и не стало его.
Офицер-колясочник оказался тучным мужчиной с объёмистым животом и тройным подбородком. Он пугливо пучил глаза, обильно потел и мычал что-то невнятное.
— Выдерните у него изо рта затычку, — приказал Горшков.
Кляп выдернули. Немец икнул обречённо, затем дрожащим голосом выдавил из себя несколько смятых слов.
— Что он говорит? — спросил старший лейтенант у Довгялло.
Тот поправил на носу очки.
— Просит его не убивать.
Старший лейтенант с сомнением оглядел рыхлого, истекающего потом немца.
— Это что ж получается, — проговорил он недоумённо, — мы эту тушу поволокём на себе за линию фронта? Сам он не дойдёт.
— А что, если это очень ценный «язык», товарищ командир? А? Игра может стоить свечек.
— Посмотрим, Игорь, посмотрим… Пока спроси, из какой он части, где конкретно служит и кем, как его фамилия и имя? В общем, ты сам знаешь, что нам надо.
