Георгий Косарев - Сердце прощает
Прижимаясь грудью к прохладной стенке окопа, Цыганюк не сводил глаз смедленно ползущего на траншею танка. В полуметре от него цокнули,вонзившись в насыпь бруствера, пули, он невольно отпрянул, но тут же,смерив взглядом расстояние до отполированной землей, мелькающей в егоглазах гусеницы танка, метнул навстречу ей связку гранат и упал ничком надно окопа. Он слышал, как над его головой оглушительно прогрохотало, потомдо него донесся частый звонкий стук металла о металл, будто пневматическиммолотком били по листу железа. Он нутром чувствовал, что смерть в этуминуту отступила от него, и проворно поднялся на ноги.
— Есть, есть один!.. — закричал он и осекся — прямо на негоподнимался второй танк.
— Ложись! — крикнул Лавров.
Цыганюк увидел, как комвзвода бросил гранату, и в тот же миг издлинного черного орудия танка полыхнул свет, и Цыганюк успел толькозажмуриться. На него навалилось что-то тяжелое и дважды сильно тряхнуло.«Неужели конец?» — мелькнуло в его сознании. Но тут же услышал далекийосипший голос младшего лейтенанта:
— Все... Захлебнулись гады!..
Вечером, после эвакуации раненых, младшего лейтенанта Лаврова срочновызвали в штаб полка. Наскоро построенный блиндаж был освещен желтымогоньком коптилки. На самодельной скамье у стены сидело несколькокомандиров. За столом трое, сдвинув головы над картой, что-то озабоченнообсуждали. Узнав командира полка, Лавров бросил ладонь к виску и доложил:
— Товарищ майор, младший лейтенант Лавров прибыл по вашемуприказанию.
— Добро, — подняв голову и внимательно посмотрев на него, сказалкомандир полка и опять склонился над картой.
Через минуту он взглянул на часы, распрямил спину и, обращаясь сразуко всем присутствующим, сказал:
— В вашем распоряжении, товарищи, ровно полчаса... Совещаниеокончено. Прошу всех по своим местам... Вы, младший лейтенант, — обернулсяон к Лаврову, — давайте сюда, поближе. Садитесь.
Командиры, откозыряв, один за другим покинули блиндаж, а Лавров, чутьробея, подошел к столу, на котором была расстелена карта-километровка.
— Садись, младший лейтенант, — повторил майор, узколицый, с темнымивислыми бровями, и сел сам. — Мне докладывали о вашей умелой и упорнойобороне... Два танка подбили. Верно?
— Так точно, товарищ майор!
— Молодцы твои ребята! — Майор слегка сдвинул брови. — Вам, товарищЛавров, со своим взводом предстоит выполнить сложную задачу... Обстановкатребует, чтобы полк отошел на новый рубеж. Будете прикрывать отход полка.Ясно?
— Ясно.
Майор зорко глянул из-под кустистых бровей на Лаврова.
— Вы что кончали?
— Досрочный выпуск училища... двадцать восьмого июня аттестовали. Вотдали один кубик, — сказал, смущаясь, Лавров. — Вообще-то я учитель попрофессии, но военным делом увлекался всегда, занимался в кружкахОсоавиахима.
— Ну, вы можете считать себя вполне военным человеком и грамотнымкомандиром. Это вы сегодня убедительно доказали... Так вот, товарищмладший лейтенант, я уже распорядился усилить ваш взвод людьми, выделилвам дополнительный ручной пулемет, боеприпасы... Учтите, если немецобнаружит наш отход — бросит следом танки. Поэтому ведите непрерывныйбеспокоящий огонь, рассредоточте людей так, чтобы у противника не возниклоникаких подозрений... Словом, действуйте, как положено в этом случае.
— Сделаем все возможное...
— Немцы могут и не заметить нашего передвижения. Тогда к утру мызаймем новый рубеж обороны, — продолжал майор и снова глянул на наручныечасы. — Сейчас двадцать три часа пять минут... Сверили свои? Если состороны противника все будет тихо — в два ноль-ноль можете сняться иследовать по маршруту... — Он взял у Лаврова раскрытую планшетку и легкимпунктиром нарисовал стрелку, обращенную острием на северо-восток. — Овыполнении задания доложите мне лично.
— Слушаюсь.
— Иди, Лавров... Ни пуха, как говорится. — Командир полка вышел из-застола и протянул руку младшему лейтенанту. Тот быстро пожал ее.
С наступлением полной темноты подразделения бесшумно оставилипозиции, на которых ожесточенно дрались с врагом в первую половину дня, иначали отход. Лишь командиру полка было известно, что главный удар немцынаносили севернее в полосе обороны соседней армии, и снова глубоковклинились в расположение наших войск. Теперь, чтобы не дать противникуразвить успех, на северо-восток подтягивали несколько стрелковых частей иизмотанную непрерывными боями кавалерийскую бригаду...
Вернувшись в расположение взвода, Лавров собрал командиров отделенийи каждому поставил задачу. По мере того как пустели траншеи, оставляемыесоседними стрелковыми подразделениями, усиленный группой автоматчиковвзвод Лаврова расползался в темноте и в тиши тревожной июльской ночи. Вполночь младший лейтенант обошел все посты, проверил, как установлен новыйручной пулемет на правом фланге, и вернулся в свой окоп, где былаоборудована площадка для Станкового пулемета и ниша для боеприпасов. Здесьон застал несколько бойцов, которые тихо разговаривали между собой, а сего появлением умолкли. Это его насторожило.
— Как самочувствие, друзья?
— А к чему об этом спрашивать? — с раздражением, как почудилосьЛаврову, ответил один из бойцов. — От этого самочувствие не улучшится.
— А может быть, и улучшится, — возразил Лавров.
— Все нормально у нас, товарищ командир, — спокойно, низкимглуховатым голосом сказал немолодой красноармеец.
— Верю, что нормально... Не спускайте глаз с немцев. Нам осталосьздесь пробыть всего два часа.
Бойцы промолчали, и Лавров подошел к первому бойцу.
— Кто тут у нас затосковал так?
— Это я, рядовой Косолапый, — вполголоса доложил боец и, вероятно, попривычке добавил: — Это у меня такая фамилия — Косолапый.
— Ну как же, знаю вас и по фамилии, и в лицо, не первый день вместевоюем...
Взвившаяся неподалеку немецкая ракета осыпала едким светом мгновеннооцепеневших людей, и Игнат Зернов увидел у бойца, назвавшегосяКосолаповым, темную ямку на подбородке. Игнат узнал в нем тогокрасноармейца, который вчера рядом с ним рыл окоп и жаловался, что емутошно.
Когда ракета, прошипев и рассыпавшись на излете, погасла и сталовроде еще темнее, Игнат тронул Косолапого за плечо:
— Ты, друг, вот что, ты скажи лучше командиру прямо: страшновато...Товарищ младший лейтенант такой же человек и поймет, не осудит. Всем,может, страшновато, а что поделаешь...
— Конечно, я понимаю, — тихо произнес Лавров. — Надо перебарывать всебе страх, не падать духом, тогда и смерти меньше будешь бояться.
— А верно, товарищ командир, что мы все должны здесь умереть? —неожиданно спросил еще один боец, и Лавров понял, что до его прихода людиобсуждали этот вопрос.
— Товарищ Цыганюк, кажется? — справился Лавров. — Вы?
— Цыганюк, — подтвердил боец.
— Вы, товарищ Цыганюк, будете представлены к правительственнойнаграде за то, что подбили фашистский танк, мне об этом сказал командирполка... — Лавров прервал себя, прислушался и договорил: — Но на войне,конечно, не только награждают, на войне и умирать людям приходится... Авообще-то, Цыганюк, откуда у тебя такие скорбные мысли?
Боец помялся с ноги на ногу и шепотом ответил:
— Неравные силы, товарищ командир, вон их сколько! — махнул он рукойв сторону немцев. — А там, где сила, там и верх. Разве нам удержать их,если попрут?
— Обязаны удержать, Цыганюк, обязаны. Знаешь, что говорил в такихслучаях Суворов?
— Нет, не знаю.
— Русские воюют умом, а не числом. Умом — значит, умением. Ясно?
— Да это как не ясно.
— Остается меньше двух часов. У нас и пулеметы и автоматы... да игранаты имеются, Цыганюк. Гранатами ты хорошо действуешь. Все понял?
— Понял, товарищ командир... А вы не хуже политрука разъясняете.
— Спасибо за похвалу. А теперь по местам, ребята.
Ночь была темной, мглистой. Немцы по-прежнему кидали над своимпередним краем осветительные ракеты. В их холодном мертвящем зареве четкообозначались контуры двух подбитых и полусожженных танков, грудыразвороченной земли, изуродованный, иссеченный стальными осколкамиберезняк. То тут, то там потрескивали короткие автоматные очереди, порой,будто проснувшись, басовито отстукивал тяжелый пулемет, и снова, оставляяза собой дымный хвост, взвивался слепящий шар осветительной ракеты.
В редкие минуты наступавшей вслед за тем полной тишины и сгустившейсямглы до слуха Лаврова долетало отдаленное громыхание артиллерийскойканонады. Оно доносилось не то с востока, не то с северо-востока.Вероятно, бои там не прекращались и в ночное время. Лавров тревожился вдуше и за свой полк, и за вверенных ему людей, которых надо было привестипосле выполнения задачи в расположение своего батальона.
Когда погасла очередная немецкая ракета, Лавров подумал, что порадать о себе знать; полное молчание с нашей стороны противник могистолковать двояко: или как подготовку к контратаке, по меньшей мере — кразведке боем, или как попытку уйти от соприкосновения с противником,оторваться от его головных сил; в обоих случаях враг мог перейти кактивным действиям, а этого как раз и не следовало допускать.
