Алим Кешоков - Долина белых ягнят
— Как много… — шептала над ухом Данизат. — Тьма. Все идут и идут. Откуда набрали столько парней, а говорили, что их уже нет в аулах.
— У войны брюхо бездонное. Сколько туда ни пихай, все проглотит, — ответила Хабиба, не спуская глаз с парада, потому что боялась прозевать сына.
После парада прощанья, как было названо это торжество, прошло всего несколько дней. И снова, на этот раз уже негласные, вести всколыхнули все аулы и города. Но не все теперь потянулись в Нальчик, потому что разные части дивизии должны были грузиться на разных железнодорожных станциях. И не все одновременно. И каждый по какому-то беспроволочному телеграфу узнавал, на какой станции и когда можно проститься с братом, сыном и мужем.
От Нальчика до Прохладной на всех станциях и полустанках погружалась на платформы и в вагоны Национальная кавалерийская дивизия, погружалась спеша, потому что фронт не ждал, на фронте ожесточались бои, фронт гремел, и гром его подкатывался к подножию Кавказа.
Апчара глядела на погрузку и не узнавала солдат, которые так строго прошли тогда мимо нее на параде, а теперь деловито суетились.
Паровоз оттягивал уже загруженные платформы. Между фургонами, ящиками, под грузовиками устраивались бойцы, укладывали свои вещички, мешки с домашней еще едой.
Подвижный, несмотря на возраст, полковник звенел шпорами, которые он не снимал с времен первой мировой войны. Антону Кубанцеву еще не было пятидесяти, но выглядел он старше своего возраста. Кавалерист-рубака, восполнявший отсутствие образования незаурядным опытом командира, продвигался он тем не менее по крутой служебной лестнице медленно, хотя был безупречным командиром. Ордена и нашивки на груди подтверждали, что и в этой войне он был отнюдь не в обозе. В штабе военного округа долго выбирали, кого назначить комдивом нового необычного национального формирования, чтобы дивизия не затерялась в огромной массе войск, сражающихся на фронтах Великой Отечественной войны, а ее боевой путь был отмечен победами. Назывались многие имена, высказывались разнообразные суждения, в том числе и такое, что этим соединением должен командовать представитель одного из тех народов, из которых состоит личный состав дивизии. Но подходящего человека не нашли. Антон Федорович Кубанцев в это время лечился в госпитале в городе Нальчике. Штаб военного округа посоветовал Кулову познакомиться с ним. Кулов знал полковника с того самого дня, как тот попал в нальчикский госпиталь. В штаб округа пошла телеграмма: Комитет обороны просит утвердить полковника Кубанцева командиром Национальной дивизии.
Кулов поторопился послать такую телеграмму. В Комитете обороны шли споры: создавать такую дивизию или не создавать. Зулькарней Кулов стоял за создание Нацдивизии, хотя бы уже потому, что сама идея создания ее принадлежала ему же, Кулову. Таким способом он хотел выразить безграничную преданность кабардинцев и балкарцев делу дружбы с другими народами и лично вождю народов. Он надеялся показать всем решимость горцев стоять насмерть перед грозной силой врага и тщетность надежд фашистов на распад многонационального государства, на измену отдельных народов общему делу и общей борьбе.
Но были и противники создания Нацдивизии. Они говорили, что война эта общая, не кабардинская, не калмыцкая, не ингушская, но Великая Отечественная, общенародная война. Представители каждого народа и без того участвуют в ней, находясь вместе с другими бойцами в составе многочисленных полков и дивизий. По конституции, говорили противники Кулова, не каждый маленький народ защищает свою маленькую республику или область, но все народы вместе защищают свое общее, единое отечество. И надо бы лучше сосредоточить свое внимание на других обязанностях перед страной и перед фронтом, а формирование воинских соединений предоставить тем, кому назначено этим заниматься.
Но в споре победил Кулов. Тогда возник второй вопрос: какую дивизию создавать — стрелковую или кавалерийскую. Опять разделились голоса. Приверженцы и радетели национальных традиций ратовали за кавалерийскую дивизию. Приводились примеры, как еще в войсках Суворова и Кутузова служили кабардинцы, составляя отдельные эскадроны. Да и во все другие времена участвовали в походах и кампаниях русских войск. Противники кавалерии возражали, ссылаясь на то, что в современной войне этот род войск отходит на второй план. Если кавалерия раньше успешно действовала на степных просторах, то ныне танки и мотопехота вытесняют ее. На одно из совещаний Комитета обороны Зулькарней пригласил раненого полковника Кубанцева, убежденного приверженца кавалерии, и тот доказал, что кавалерия не устарела, на фронтах действуют румынские и венгерские кавалерийские части, против которых может быть выставлена Нацдивизия.
Кубанцев выздоровел, когда дивизия уже проходила боевую подготовку по ускоренной программе. По заданию Кулова старейшие мастера золотой чеканки наносили тончайшие узоры на серебро, украшая ножны и рукоять сабли командира дивизии, а известный седельщик Бекан Диданов всю свою любовь к коню и к своему ремеслу вложил в седло, сделанное им для человека, который поведет в бой славных сынов Кабардино-Балкарии. Но кроме шашки и седла требовалось еще много другого, чтобы дивизия стала реальной силой, способной решать боевые задачи. Однако положение на фронте не позволяло держать ее в глубоком тылу. Да и невозможно было больше содержать ее на иждивении маленькой республики, когда в колхозах не стало ни зернофуража, ни другого провианта.
Пока Кубанцев и Кулов осматривали готовый к отправке эшелон, начподив Солтан Хуламбаев приказал выкатить грузовик с откинутыми бортами на середину товарного двора, поскольку люди все равно уж собрались. Предполагался небольшой митинг перед тем, как дернутся вагоны и лязгнут тяжелые буфера.
Кулов и Кубанцев уже по четыре раза успели выступить на четырех других станциях. Надо было выступить и здесь, перед толпой, заполнившей всю пристанционную площадь и даже улицы и переулки, выходящие на нее.
Все посты сняли, и народ хлынул, мгновенно заполнил товарный двор, растекся вдоль железнодорожного полотна, окружил импровизированную трибуну.
Хабиба тоже оказалась здесь. Она взяла с собой ту пару сапог, в которой воевал еще в партизанах покойный Темиркан. Слава богу, сапоги оказались счастливыми. Пусть и Альбиян, уходя на войну, возьмет с собой эти счастливые сапоги. Что из того, что они старинной, дореволюционной еще, модели. Голенища блестят, как новые, а каблуки сразу прибавят пять сантиметров роста.
Альбиян помнил эти сапоги с детских лет. Отец в них как будто никогда и не ходил, они всегда висели на стене, и Хабиба время от времени стирала с них пыль сухой тряпкой. Однажды Альбиян ради смеха попробовал их надеть. Но куда там! Каблуки словно у женских туфель, подошва пересохла, не хватит на один хороший танец, разлетится в порошок. Так сапоги и висели на стене.
— Бери, не обижай маму, — взмолилась Ирина. — Что тебе стоит?
Альбиян передал сапоги бойцу из своего взвода и велел где-нибудь спрятать. Может, и правда пригодятся.
Все, кто наблюдал за погрузкой, давно обратили внимание на высокого капитана. Трудно было бы его не заметить. Он опирался на палку и этой же палкой показывал, куда ставить какую повозку или машину. Одна нога у него была в сапоге, а другая в бинтах. Это был замкомандира полка капитан Локотош. Он тоже, как и комдив, лечился в госпитале в Нальчике, но, узнав о формировании дивизии, не стал долечиваться и добился нового назначения.
Альбиян пошутил, кивнув головой на капитана:
— Видите, ему и одного сапога хватает, а вы мне всучили вторую пару.
Но шутки не получилось. Ирина поскорее перевела разговор. Она заговорила об Апчаре и о том, что девочка втайне мечтает уехать на фронт и что недаром же ее звали в школе «боевая наша Апчара»… Никто не заметил за разговором, как исчезла Даночка.
Вдруг рядом раздался густой мужской голос:
— Это чья тут девочка хочет ехать с нами на фронт?
Все обернулись. Рядом стоял, улыбаясь, тот самый хромой капитан с Даночкой на руках.
— Ваша? Заберите ради бога, не лягнула бы лошадь. Бродит у самых копыт.
— И пять минут на месте не постоит. Только сейчас была здесь. — Ирина взяла у капитана дочку. — Спасибо вам!
— Товарищ капитан, познакомьтесь, — остановил Альбиян уже повернувшегося уходить Локотоша. — Мои родные. Мать. Жена. Сестренка. Между прочим, не замужем, но жених уже есть. Это я для ясности обстановки.
Апчара покраснела.
— Что болтаешь. Никакой он мне не жених. Просто вместе работаем.
— Познакомьтесь и вы, — обратился Альбиян к родным. — Капитан Локотош. Недавно из госпиталя. Вместе поедем туда…
— Ах, сынок! — запричитала Хабиба, словно читая молитву. — Да не пожалеет аллах для тебя здоровья. Пусть рука аллаха, которая уводит тебя, приведет и назад целым и невредимым. Пусть будет легка твоя рана. Аллах наказал твою мать, подал ей чашу горя, пролил твою кровь… Где она, твоя мать, сынок?
