Игорь Никулин - Добро Пожаловать В Ад
Сняв короткой очередью «пулеметный расчет», отвел затвор, демонстрируя Черемушкину пустой казенник и, как бы сожалея, отрапортовал:
— Стрельбу окончил.
Он неспешно отряхнулся от снега, забросил на плечо автомат, от горячего ствола которого исходил пар, и потопал на исходную.
— Ты откуда родом, ворошиловский стрелок? — спросил его Черемушкин, когда взвод возвращался в гарнизон.
Бурков ответил солидно:
— Из Забайкалья. Деревня Барсуково.
— А на гражданке кем был?
— Промысловиком.
— Н-да… А в нашу команду за какие грехи угодил?
— За патроны.
— За какие патроны?
— За обыкновенные, — по-мужицки степенно ответил солдат.
… Мужское население затерянной в глухой тайге деревеньки Барсуково издревле занималось промыслом: шишковали и брали ягоду, когда приходил сезон; месяцами высиживали в урмане, добывали зверя, сдавали меха наезжающим дважды в год заготовителям.
В семье Бурковых шестеро: дед Сафрон, которому недавно стукнуло семьдесят пять, Иван — старший внук, его мать и три сестренки. Отец пропал в чащобе еще пять лет назад, а когда и Ивана призвали, кормилец остался и вовсе один — дед. И все бы ничего, тайга не даст сгинуть с голоду, да настала напряженка с патронами к карабину. В магазинах цены задраны непомерно, продавцы требуют охотничий билет, а его старый Сафрон отродясь не имел.
Съездив в Читу, дед впервые за свою жизнь угодил в милицию. Попал на барахолке под облаву, а когда милицейский чин заглянул в его потрепанную сумчонку, аж руки затряслись: там три с половиной сотни патронов. Следователь и так и эдак крутил старика, допытываясь, чьей криминальной группировки он курьер. Старик твердил одно: купил для охоты. А то, что калибром они подходят под снайперскую винтовку, не его в том вина.
Прокурор деда Сафрона пожалел и не подписал арест, ограничившись подпиской. Выйдя на свободу, тем же вечером старик по-молодецки рванул в родное Барсуково, а оттуда — прямехонько в тайгу, где свой закон и свои прокуроры.
Безнадега вылилась в слезное письмо внуку: чай, в армии, проще с патронами, выручай…
Служа плотником на мишенном дворе, Бурков стал втихую собирать оставшиеся после стрельб патроны. Но нашелся в батальоне трезвон, нашептал замполиту про тайник в столярке, и нагрянула проверка — Зверев с начальником вооружения и понятыми — солдатами из третьей роты.
Перевернув столярку вверх дном, отыскали тяжеленный посылочный ящик, полный патронов.
Зверев лично, с рвением, взялся за дознание, «колол» рядового, давил, требуя выдать сообщников. Иван молчал.
Закончилась история почти полюбовно. Замполит получил благодарность и премию за проявленную бдительность. Буркова из сержантов разжаловали в рядовые, сняли с теплой должности и готовили к отправке в тмуракань. Доносчик был жестоко избит земляками-питерцами, а те, в свою очередь, готовились предстать перед трибуналом…
* * *Втащив флягу с плескавшейся, через неплотную крышку, водой в дом, Черемушкин устало присел на пороге. Детская ванна, свободные ведра и тазы наполнены. Раздевшись, он ушел в спальню и лег на продавленный, застонавший скрипучими пружинами, диван.
«Два часа провозился», — подумал, глянув на часы.
— Знаешь, Ир, — повернувшись к жене, гладившей детскую кофточку, сказал он. — Может так статься, что скоро съедем из этой халупы.
Она радостно встрепенулась, выдернула шнур из розетки и присела к нему.
— В самом деле? Ты не шутишь?.. Знаешь, Тоша, какая у меня мечта? Горячая вода! Какое это удовольствие мыть посуду вольной водой! А залезть в ванну…
Черемушкин приподнялся на локте, обнял рукой ее теплые плечи и мечтательно продолжил:
— А я не буду таскаться с флягами, печку кочегарить по три раза на дню. Ведь классно, когда батареи постоянно теплые, нет ни копоти, ни пыли от золы.
— Подожди… — уловив подвох, насторожилась Ира и внимательно посмотрела на мужа. — С чего бы такая щедрость?
— Потом объясню. Васнецов обещался выделись комнату в гостинице. Целых двадцать квадратов!
— Честно, мне даже не верится.
— Просто так ничего в этой жизни не дается, — сказал Черемушкин и завалился на подушку. — Всему есть цена.
Радость слетела с ее лица. В васильковых глазах засветилась тревога.
— И какая цена э т о м у?
— Командировка на полтора — два месяца.
— Что-то серьезное?
Черемушкин промолчал. Воспользоваться киношными советами и брякнуть, что едет на учения, куда- нибудь в Воркуту? Врать жене — самому близкому человеку?.. А вдруг сам проболтается, или по его отъезду она правду узнает от чужих людей?.. Лишние вопросы. Если скрыл, значит, что-то не так, значит, есть что скрывать.
— Еду на курорт, — он попробовал перевести неприятный разговор в шутку. — Помнишь, мы мечтали слетать в Пятигорск на нарзаны? Вот и выпал случай, да еще за казенный счет. Там почти лето, грецких орехов, груш вам с Машкой привезу… Есть, правда, во всем этом минус. Новый год придется порознь встречать.
— Курорт… Телевизор включишь, не Кавказ, а большая «горячая» точка… Пятигорск, Теберда… Когда все это было?… Ох, смотри, Тоша, как бы дочь сиротой не оставил.
Вскочив с дивана, Черемушкин ушел на кухню. Подсев к печи, приоткрыл дверцу, задумчиво глядя на пламя, лижущее оплавленные кирпичи.
«А куда деваться? — мог бы он ей ответить. — Свои же воины подставили. Неужели лучше еще месяцев шесть бегать в лейтенантах с запятнанной репутацией, потому как Васнецов отступного не простит?..»
Отшвырнув бычок в огонь, обжигая пальцы, закрыл заслонку и вернулся в комнату. Подсев к Ире, крепко обнял ее.
— Не бери в голову. Прорвемся! Как поговаривала бабка Пьера Безухова, можно и с печи вусмерть расшибиться, а можно и с войны вернуться без царапины…
* * *Похожие разговоры в это же самое время велись в расположении второй роты между Юрой Турбиным и Кошкиным.
Развалившись на кровати, Володька царапал пальцем по панцирной сетке и рассуждал:
— Что нам, Юрка, терять, кроме оков? Верно?.. Здесь нас сгноят, уж помяни мое слово. И главное, все будет законно, по уставу. Не придерешься. В наряды через сутки. В промежутках между ними — гнилье на складах перебирать да сортиры чистить…
— Ты прав, — отвлекся Турбин, пришивавший на рукав нового камуфляжного бушлата шеврон. — Я через такое уже проходил. Хватит!
— Это когда ты успел?
— Ба! — Юра перекусил нитку. — Забыл, как летом полк с дизентерией слег? Вы тогда по караулам долбились, а наше отделение — по столовой. Мне больше всех повезло, определили в посудомойку. Руки постоянно в кипятке, в соде, вот и поразъело. На ладонях ожоги вздулись, крошечные, вроде прыщиков. Врач во время осмотра криком кричал: «В столовую не допущу! Будет заразу разносить». Я сдуру обрадовался. А он, медик хренов, подначил: «А в свинарник можно». Вот и послали с бинтами таскать парашу, свиней кормить, пол от дерьма чистить. Грязь, вонища, крысы. Ожоги полопались, загноились. Потом еще месяца на перевязки ходил.
Закончив шитье, он прикинул, ровно ли нашит шеврон и повесил бушлат на плечики.
— Казарму хоть не видеть… Опостылела хуже горькой редьки. Да и что мы, в самом деле, теряем? Черный список? Штрафкоманду?.. Да, может, со льготами я без проблем в любой институт поступлю?
— Все бы ничего, — Володька заворочался на кровати, почесывая пятку. — А Черемушкин? Душу из нас вытрясет. Видел, как в штабе зыркал? Думаешь, простит залет?
— А по-моему, он мужик нормальный. А залет… так из-за нас он без вины виноватый.
Глава шестая
В Грозном, уже обозначенном на армейских картах опорной базой мятежного генерала Дудаева и его вооруженных, незаконных с точки зрения Москвы, формирований, к которому кольцом — через Дагестан, Северную Осетию и Ингушетию стягивались федеральные войска, время текло в ином измерении.
Город жил обособленной, за его пределами мало кому понятной жизнью. С высоты птичьего полета он сильно напоминал встревоженный неразумными туристами муравейник.
На аэродроме ДОСААФ валялись обгоревшие обломки учебных самолетов, расстрелянных с воздуха налетевшими из-за гор штурмовиками без опознавательных знаков…
Черные дымы тянулись в хмурое небо из объятых пожарами пятиэтажек в восточной части города, заселенных поровну и чеченцами и русскими…
Распугивая легковушки, с лязгом проносятся по улицам танки с зелеными флагами на антеннах…
Митинг у президентского дворца…
Возня на окраинах. Ополченцы, используя автокраны и тягачи, стаскивают, загромождая дороги, бетонные блоки и отслуживший свое железный хлам. Там же роют окопы, готовя передовые рубежи обороны…
Людьми движет единый порыв — подготовка к войне. Большой Кавказской войне с имперской Россией. И день ото дня эта война из призрачно далекой принимает все более отчетливые очертания.
