Клара Ларионова - Московское воскресенье
— Ну, красивым тебя не назовешь, но в общем ты ничего себе… Девчонкам должен нравиться.
Григорию хотелось поговорить с ним о Кате, поделиться своей тайной, но Александр был болтлив и не мог посочувствовать ему, еще, того и гляди, высмеет.
Каждую ночь Григорий выходил из палатки, тоскующим взглядом смотрел на Севастополь. Сейчас Катя полетит туда.
Он представлял весь ее трудный путь. Если они вылетели в десять, сейчас должны вернуться. Ну и жарко, должно быть, сегодня на передовой! Хоть бы командование догадалось и не выпускало сегодня девчонок! Только бы они не попали в эту огненную свалку. У них командир — чуткая женщина, она понимает, как сегодня опасно, и не выпустит их. А уж на рассвете штурмовики снова полетят на передовую и будут гасить огневые точки, будут работать не только за Катю, но и за всех ее подруг.
У Григория было много времени для размышлений, целая ночь. Он знал, что сейчас Катя готовится к полету, ходит по аэродрому или стоит, опершись о крыло, и, может быть, думает о нем. И он невольно улыбнулся ей. «Милая моя Катя, я с тобой. Слышишь ли ты меня?»
— Гриша, ты почему не спишь? — окликнул его Веселов. — Шевелишь губами — не то бредишь, не то поешь.
— Я просто думаю.
— А не лучше ли уснуть?.. С утра снова в бой, надо набраться сил.
— Набираюсь, — буркнул Григорий, досадуя, что прервали его мечтания.
— И у тебя глупейший вид, — не унимался Веселов, — можно подумать, что ты все думаешь о той, курносенькой.
— Именно о ней! — обрадованно воскликнул Григорий. — Скажи, она тебе понравилась?
— Ну, как все смелые девушки.
— Нет, она не как все, она умная, даже умнее меня.
— Да ну? — усмехнулся Александр. — Как ты это понял?
— Очень просто: мне приходилось с ней много беседовать в Кисловодске.
Веселов возмутился:
— Пошел ты к черту! У тебя от любви свихнулись мозги.
Широко открыв глаза, смотрел он на Григория. Вроде нормальный парень, смелый, решительный, а вот вздыхает, ночью не спит, считает, сколько самолетов назад вернулось.
Веселов отвернулся и начал засыпать.
На рассвете истребители и бомбардировщики совместно блокировали вражеские аэродромы, не подпускали стервятников к Севастополю.
Вместе с тремя летчиками Рудаков идет на правом фланге группы. Приближаются к аэродрому. Сейчас их встретят асы. Вот они! Идут «мессершмитты», они громоздятся один над другим, заполняя небо на всех высотах. «Гибкая тактика! Очень выгодная для них».
Рудаков в паре с Веселовым. Вот самолет командира покачивает крыльями — сигнал к атаке! Они устремляются вниз.
Выходя из пикирования, Григорий заметил в прицеле пару «фокке-вульфов», летящих значительно ниже. Все внимание Григория на прицеле: «Сейчас рассчитаемся с фашистами…»
Но враг словно разгадал его маневр. «Фокке-вульфы» начинают разворачиваться. Они заманивают самолет Рудакова, чтобы подставить под удар своих зениток. Григорий очередью настигает врага. Видно, как пули отдирают куски металла от корпуса, сероватый дымок скользит вдоль фюзеляжа. Но истребитель продолжает разворот. И в это мгновение снаряды зениток настигают Григория. Машину словно сводит судорога, пол кабины уходит из-под ног. Подбили! Ему уже не догнать своей группы.
Земля приближается. Григорий понимает, что успел проскочить линию фронта и сейчас находится где-нибудь возле Качи. Только бы благополучно приземлиться, он доберется до своего командного пункта…
Рудаков заметил зеленую полосу луга и, прикусив губу, пошел на посадку, не выпуская шасси: будь что будет!
Послышался резкий толчок, треск, грохот, посыпались приборы с доски, Григория сильно встряхнуло на ремнях, и самолет, проскользив еще несколько метров, остановился.
Григорий еле успел отцепить ремни и выскочить из кабины, как с горы скатился грузовик.
Грузовик остановился невдалеке, из кузова выскочили несколько девушек и побежали к нему. По форме он догадался, что они из полка Маршанцевой, и, шагнув навстречу, сразу узнал и Катю, и Дашу, и Марину.
— Уцелели! А мы за вами! — быстро заговорила Катя. — Мы видели вашу дуэль и даже аплодировали вам, когда вы «фоку» прострочили. Жалко только, что и вас подбили. Вы не ранены?
Григорий не удивился, что оказался поблизости от аэродрома, где базировался полк ночных бомбардировщиков, не удивился, что командир послала машину подобрать его, удивился только тому, что видел перед собой Катю.
Он не верил в любовь с первого взгляда и часто смеялся над товарищами, когда они посвящали его в свои тайны, но теперь ему казалось, что он полюбил Катю именно в тот день, когда увидел ее на Волге, на учебном аэродроме, когда она и внимания на него не обратила. Но сейчас он заметил, что она смотрит на него совсем иначе.
— Как я рада, что вы уцелели! — говорила Катя, помогая ему собирать выброшенные из кабины документы.
Девушки посадили его в кабину, а сами вскочили в кузов грузовика, но Григорий быстро выпрыгнул, вскочил в кузов и встал рядом с Катей, держа ее за руку. Смеясь, заглянул ей в глаза:
— Странные дороги на войне бывают, все ведут туда, куда человек стремится.
Катя, должно быть, поняла значение и слов и взгляда, но не ответила ему.
Он нагнулся и признался:
— Я так всегда беспокоюсь о вас, так хочу, чтоб война поскорее кончилась, хочу, чтоб вы уцелели. Мне хотелось сегодня уничтожить всех «фокке-вульфов», чтоб они не угрожали вам. Каждую ночь я беспокоюсь.
— И напрасно, — Катя с неудовольствием нахмурилась. — Работа есть работа.
— Не говорите так, — с тревогой перебил Григорий. — Я не понимаю вашей решительности. Ведь вы слабые девушки. Вам свойственно всего бояться, плакать…
— Плакать? Да, это естественно. Но не на войне. Война ожесточила нас. Нет слез.
Григорий угрюмо улыбнулся:
— А все же надо постараться обойти смерть.
— Согласна, жить лучше, потому я и не думаю о смерти.
— Катя, вспоминаете ли вы Кисловодск? — вдруг спросил Григорий, наклонившись к ее лицу, чтобы по глазам узнать, не рассердится ли она при этих воспоминаниях. — Простите меня, если я тогда наговорил вам лишнего… Я так волновался.
— Волноваться не следует, летчик всегда должен быть спокойным.
Сказав это, она качнула головой, отогнав неприятную мысль; что же, как не волнение, заставило ее, Марину, Дашу вскочить в грузовик и помчаться взглянуть, кто попал в беду. В тот миг она подумала о нем и заволновалась, и теперь, видя его перед собой, ощущала такое счастье, что если он сейчас не скажет, что любит ее, так она сама ему в этом признается.
Но только она подняла глаза, их взгляды встретились и все сказали.
Они подъезжали уже к аэродрому.
— Проводи меня, — сказал Гриша, — я хочу познакомить тебя со своим командиром.
— Ах, сейчас не до знакомств, — вздохнула она, — кто знает, встретимся ли мы снова…
Григорий даже испугался.
— Не думай об этом! — Он обнял ее за плечи, притянул к себе.
Григорий закрыл глаза, а когда открыл их, Катя уже спрыгнула с грузовика и вместе с подругами, стоя на обочине дороги, махала ему:
— До скорой встречи!
Глава сорок первая
После освобождения Крыма полк Маршанцевой опять вошел в состав Четвертой воздушной армии, которая теперь должна была действовать на Белорусском фронте.
Полк перелетел на новый аэродром. Повсюду расстилалось зеленое море лесов, снежные ромашковые луга сменялись алым ковром клевера. На опушках — белые березы в зеленых платочках. И кажется, что эти березы лукаво шепчутся, сообщая друг другу необычную новость — под их тенью приютились зеленые самолеты.
С двух часов начали облет района. Пролетая около Минска, Катя вспомнила, как три года назад московские студенты рыли здесь окопы, строили проволочные заграждения. Но за эти три года местность настолько изменилась, что ее трудно было узнать. Повсюду выжженные леса, поваленные деревья.
— Через десять минут будет моя деревня, — сказала Даша.
Катя напрягла внимание, но, сколько ни рассматривала землю, ничего, кроме черного квадрата выжженной земли, не увидела.
— Все сожгли фашисты, — грустно заметила Нечаева. — Даже места, где стояла деревня, не найду.
Ночью голубой луч прожектора встречает самолеты, в его свете ромашки сверкают, как звезды. Самолет делает коробочку над полем, заходит со стороны леса и опускается на землю. Он бежит, расплескивая зеленые волны; душистые цветы наматываются на шасси и тормозят пробег.
Летчицы не выходят из кабин: две минуты — и бомбы подвешены, самолет бежит по голубой траве и снова уходит в небо.
В лесистой местности хорошо просматриваются дороги, словно проборы в густых волосах. По дорогам тянутся вражеские войска, они скапливаются у переправ такой массой, что земля кажется живой, она шевелится.
