Валентин Бадрак - Офицерский гамбит
Артеменко умолк. Он мог бы еще много говорить, но опасался, что скажет лишнее или совсем не то, что ожидал услышать Никаноров. Тот же странно и как-то зловеще молчал, уставившись куда-то вдаль и будто обдумывая слова разведчика. Возникла неловкая пауза, нарушать которую Алексею Сергеевичу теперь уже казалось кощунственным. В ожидании развязки он стал разглядывать баснословно дорогой письменный прибор из слоновой кости с замысловатым сюжетом резной работы: упряжка сильных широколапых лаек, прижав от скорости и напряжения уши, тащила груженые сани с мужественным обитателем Севера. В приборе небрежно брошенным копьем торчало золотое перо. Так сталось, что солнечный пучок света метнулся от окна к письменному прибору и скользнул по золоту пера, заставив его заблестеть ярко и чуть насмешливо, может быть, даже глумливо. Алексей Сергеевич подумал вдруг, что есть в этом человеке что-то символичное, как вдруг его осенило: да ведь он подражает, и подражает очень настойчиво, стремясь во всем походить на своего всемогущего шефа. Особенно это бросалось в глаза, когда он с неподвижным, непроницаемым лицом твердил о славянском, о русском единстве.
Наконец Никаноров повернулся к Алексею Сергеевичу и пристально посмотрел на него. Под этим едким, пронизывающим взглядом Артеменко стало мерещиться, что он сжимается, ежится и вот-вот станет маленьким-маленьким, лилипутом, почти незаметным взгляду. Вместо слов Модест Игнатьевич придвинул к себе чашку с чаем и жестом указал своему посетителю на его чашку. Но Артеменко сидел не шелохнувшись. Ему теперь показалось, что он сказал совсем не то, испортил дело.
– Да вы пейте чай… – приободрил его Модест Игнатьевич, и оттенки суровости в его голосе сменились более мягкими, более дружелюбными. – Теперь уже ближе к реальности. Хотя я ждал от вас большего, все то, что вы сказали, имеет право на жизнь. Я думаю, для человека с вашим уровнем профессионализма не станет открытием утверждение, что существует гигантский разрыв между реальной личностью и созданным для нее образом, упаковкой, как любят говорить наши психологи. – Артеменко кивнул в знак согласия, глядя на собеседника, как студент на экзамене смотрит на профессора. Тот же, все более увлекаясь, продолжал: – Так вот, когда людей на Украине будоражит мысль о том, что черный ворон будет клевать у них печень, что некий сатрап будет душить и уничтожать их, реальное дело обстоит, мягко говоря, не совсем так. Мы с вами знаем, что Путин на самом деле является эффективным кризисным менеджером, каким он был и при Собчаке в петербургской мэрии, и при советской власти, когда осуществлял надзор за советской колонией в Германии. Но дело вовсе не в этом. А в том, каким способом убедить в этом украинского обывателя. Именно обывателя, потому что тех, у кого мнение уже сложилось, ни в чем убеждать не стоит. А обыватель украинский нам очень еще пригодится, и не только во время выборов нового президента. Как вы думаете, какой способ нам подойдет лучше всего?
– Массированная информационная кампания? – наобум выпалил Артеменко, чтобы не молчать.
– Допустим. Но она и так уже проводится. А что нового? Креативного?
Полковник ГРУ думал лишь мгновение, в общении с такими людьми нужно действовать оперативно и динамично, в этом он был убежден. Он не знал, что ждет от него этот могущественный чиновник, но очень хотел произвести на него позитивное впечатление. Потому начал рассуждать вслух, надеясь зацепить нужный ответ по ходу. Это была его привычная тактика под названием «Ввяжемся в бой, а дальше посмотрим», и он непременно произнес бы эту фразу, если бы только было время.
– При нынешнем контроле за телеканалами со стороны действующей украинской власти внедрить адекватный фильм вряд ли удастся… Использовать наших шоу-кукл со сцены? Это реально, но работа трудоемкая, поскольку требуется индивидуальный подход к каждой фигуре. Книга? Книга, пожалуй, вариант, принимая во внимание, что из продаваемой литературы на территории Украины добрых две трети – книги из России.
– Превосходно! – удовлетворенно выдохнул Никаноров. – Теперь наконец-то вижу: ко мне пришел тот человек, которого я ожидал. Книга, книга и еще раз книга. Статья в Интернете живет от силы день, в газете – от дня до недели, в журнале – в лучшем случае месяц. Книга, если ее правильно оформить и преподнести, способна жить годы!
Чувствовалось, что Модест Игнатьевич глубоко проникся тем, что говорил, глубоко верил в собственные сентенции, как в давно обнаруженные аксиомы; его широкие, мешковатые скулы при этом особенно ярко подчеркивали монументальность и одновременно с нею какую-то болезненность. Его незыблемость и схожесть с памятником усиливали два ряда неестественно ровных искусственных зубов, обнажавшихся всякий раз, когда он с презрительной полуулыбкой вспоминал явно нелюбимых украинских лидеров.
Артеменко тихо, незаметно для собеседника, выдохнул с облегчением из легких воздух, который не давал ему ровно дышать.
Дальше разговор пошел оживленнее, и напряжение Алексея Сергеевича стало понемногу спадать – он ощутил теперь даже признаки обманчивого тепла в строгом, почти всегда официальном взгляде Никанорова. Модест Игнатьевич бегло пояснил офицеру концептуальный книжный замысел Кремля:
– Нужна сильная книга о Владимире Путине, которая с триумфом пройдет по всей Украине. С его фотографией крупным планом, непременно в военной форме. В книге должны быть постоянные противопоставления. Во-первых, сам Путин предстанет как выдающийся менеджер, который сплотил нацию, возродил былую веру россиянина в великую силу нашей державы, заставил поверить, что от нас зависит благополучие всей Европы. И противопоставление тут должно быть бестолковым, постоянно ссорящимся украинским лидерам. Преимущество единства власти и единоначалия должно противопоставляться разрозненности и распорошенности власти на Украине. (Ого, невольно подумал Артеменко, а как же Медведев? Или он не игрок? Или игрок фантомный, подставной?) Во-вторых, должно быть противопоставление на уровне детей. Найти и показать беспечных, бестолковых детей украинских политиков. Побольше дать картинок, ну там, отдыхающих на пляже, забавляющихся, наслаждающихся жизнью. И в-третьих, обязательно должно быть противопоставление мощи. Показать, что Россия – это реальная сила, а Украина – вследствие как раз бестолковости ее управленцев – трухлявая, гнилая, неспособная вести диалог на равных.
Когда Модест Игнатьевич произносил эти слова, он подался вперед, стал похож на ветхозаветного судью, и впервые от явного возбуждения по его доселе бесстрастному лицу прокатилось нечто похожее на легкую волну эмоций, нечто среднее между самодовольством и самолюбованием. Зрачки под линзами очков в этот момент расширились и округлились. Очевидно, идеи эти выношены давно, освящены на самом верху политического олимпа и волновали его возбужденное сознание подобно тому, как сознание писателя или художника полностью заполняется готовой к реализации идеей. Импозантный и манерный, он выглядел много моложе своих шестидесяти лет. И чем-то походил на колдуна. Алексей Сергеевич подумал, что, несмотря на всю его аристократичность и придворную холеность, есть что-то в нем от шамана, который бьет в бубен у костра, завораживая публику. Любопытно, пришла к Артеменко еще одна мысль, а знает ли этот всемогущий полубог Никаноров, что перед ним коренной украинец? Он рассматривает целый народ как муравьев под микроскопом, тщательно изучая реакции на раздражители, повадки. Интересно, что ему обо мне рассказали? Знает ли он, что я представляю именно ГРУ? Если и не знает, то, верно, догадывается. Да и разве для его уровня это принципиально: ФСБ, СВР, ГРУ? Главное – жесткая вертикаль, железная дисциплина и безоговорочная преданность идее.
Когда Модест Игнатьевич умолк, Артеменко с осторожной вежливостью спросил, может ли он задать вопросы. Никаноров утвердительно кивнул.
– Мне абсолютно все понятно. Идея, на мой взгляд, великолепная, такая книга может стать настоящей дубиной. – Точеный рот Модеста Игнатьевича с тонкими губами едва видимо скривился в полуулыбке, и Алексей Сергеевич убедился, что не ошибся – всякое человеческое существо, даже такое возвысившееся над миром, как Никаноров, с радостью принимает похвалу. Даже когда чувствует лесть. В этом Артеменко убеждался множество раз. – Как быть с детьми?
– Да, тут есть нюанс, – быстро ответил Никаноров, слегка поморщившись, как от слишком резкого запаха. Он был отлично осведомлен, как сложно согласовать с Путиным вопрос эксплуатации темы его личной жизни. И если работа с образом самого Путина благодаря умело выстроенным имиджмейкерами акцентам на его пристрастие к спорту, впечатляющую обывателя физическую форму и отсутствие алкогольной зависимости казалась делом несложным, любое внедрение в семью несло целый ворох дополнительной работы. – Мы этот вопрос детально проработали. Чтобы не было вопросов, направьте фокус внимания читателя на военную сферу, на отношение к военной службе, воспитание дисциплины, воли. Возьмите детей европейских монарших семей, охватите Британию, Испанию, Норвегию, Швецию… И сравните с сыновьями Ющенко, Януковича, ну и там других подберите, из тех, что помельче, но периодически на слуху…
