Валентин Бадрак - Офицерский гамбит
Сама книга может даже и не быть прочитана обывателем. Но глобальное общество третьего тысячелетия реагирует и на информацию о книге. Если, конечно, эта информация подана виртуозно и артистично, с учетом правил шоу. Книга тогда только играет роль зацепки, повода расшевелить воображение масс. Материалы о книге, как камень, брошенный в воду, порождают множество взаимосвязанных кругов воздействия на аудиторию. Первый круг составляют сообщения, появляющиеся тотчас в Интернете, охватывая множество порталов и социальных сетей. Второй берет начало из ежедневных газет с небольшими информационными публикациями. Еще один круг – еженедельные и ежемесячные аналитические статьи в крупных газетах и журналах. Следующий – публикации в специализированных изданиях. Затем все может снова повторяться, если вслед за презентациями пойдет серия блиц-интервью, чатов, круглых столов, конференций, рекламных роликов и широкоформатных щитов в людных местах. Очень часто эти круги воздействия направлены на совершенно разные, почти не пересекающиеся аудитории. Авторитетные исследования по медиапсихологии утверждают, что при обсуждении проблемы до трех четвертей участников пользуются как раз вторичной, более короткой, более «упакованной» информацией, где достаточно упоминания ключевого тезиса и его аргументации. И потому-то книга отнюдь не устарела со времен великолепного римского мифотворца. Напротив, она набрала вес, превратилась в яркий, могущественный и необычайно острый инструмент, обязательный механизм любой продуманной, тщательно выверенной во времени и в пространстве подрывной информационной войны.
Полковник российской военной разведки Алексей Сергеевич Артеменко был прекрасно осведомлен об особенностях книгопечатания на Святой Руси образца начала XXI века.
2– Алексей Сергеевич, ваша персональная роль в уничтожении антироссийского проекта под названием «Незалежная Украина» представляется мне… м-м… весьма весомой. Во всяком случае, в той части, о которой меня проинформировали ваши коллеги.
Модест Игнатьевич Никаноров говорил непринужденно, протяжно и, как казалось Артеменко, нарочито медленно, как люди, которые точно знают, что их перебивать не станут и выслушают до конца. Слово «незалежная» он произнес с таким коверканьем украинского произношения и с таким откровенным смакованием основательно смягченного «е», что даже опустил на глаза тяжелые шторки своих припухших век. Артеменко с первого взгляда убедился: это человек красивых жестов и вычурных поз. Создавалось впечатление, и, кажется, небезосновательно, что голова высокопоставленного чиновника покрыта лавровым венком. Впрочем, он имел на это полное право: как поговаривали, лично вхож к самому Путину…
Модест Игнатьевич, бегло пояснили Артеменко во время инструктажа перед встречей, являлся координатором всего загадочного похода на Украину по линии президентской администрации и для Алексея Сергеевича, по сути, был высшей инстанцией. Артеменко мог лишь догадываться, представителем какого ведомства был этот немолодой человек. Полковника не угнетало то, что собеседник знал о нем все, а сам он оставался в неведении о прошлом и настоящем своего ментора. Но если его деятельность, думал Алексей Сергеевич, замыкается на самом президенте, то он не может не быть представителем специальных служб, и этот факт является определяющим. Хотя он не преминул отметить про себя, что лоснящийся куратор украинского направления явно не походил на человека, имевшего за плечами военную школу…
Сам Артеменко в присутствии столь выдающегося господина чувствовал себя маленьким кроликом, которому для забавы распушили шкурку искусственным ветерком. Он теперь имел все возможности удостовериться, что между понятиями «целый полковник» и «всего лишь полковник» лежит глубокая, непреодолимая пропасть, и потому учтиво кивал на слова Никанорова, как бы говоря: «Благодарю-с, буду и дальше стараться оправдать доверие». Чем больше Алексей Сергеевич пытался оставаться раскрепощенным, тем больше чувствовал себя стиснутым каким-то невидимым корсетом, придавленным титулами, авторитетом и театральной монументальностью собеседника, которого он не знал и почему-то боялся.
– Я хотел лично познакомиться с вами и настроить вас на выполнение очень деликатной, очень творческой и… может быть, даже в чем-то несвойственной задачи, – продолжал между тем Никаноров, и Алексей Сергеевич чувствовал себя особенно неуютно под обстрелом его глаз, смотрящих оценивающе и испытующе поверх очков. – Но прежде хочу задать вам один вопрос, на который необходимо ответить с предельной честностью и профессионализмом.
– Я готов, – тихо и твердо вымолвил Артеменко. Он весь насторожился и напрягся, почувствовал, как каждая клеточка его тела сократилась и застыла в ожидании.
– Прежде вы должны ответить мне на один простой вопрос: что вы думаете о Владимире Владимировиче Путине?
У полковника ГРУ чуть не выпала челюсть. Вопрос был сродни удару бейсбольной битой по голове. Он готов был услышать что угодно, но только не это. Невиданное дело: один подчиненный расспрашивает другого, помельче, об их общем шефе, уже ставшем для многих неприступным богом. Не иначе как провокация. А вы, Модест Игнатьевич, тот еще прохвост!
– Я думаю, – ответил уверенно Артеменко, – что Путин – наш лидер, и лидер адекватный. Руки у него достаточно крепкие, чтобы удерживать штурвал. А голова достаточно ясная, чтобы осознавать направление движения.
Никаноров неодобрительно прищурился. Слащавое, сусальное выражение тотчас сползло с его лица, и оно стало таким, как всегда, – как у ладно выполненной восковой фигуры. Нахмурившийся, землисто-желтый аристократический профиль с нездоровой кожей и опущенными уголками губ стал еще более монументальным, будто бронзовым, и сакрально трагическим.
– Все мы, уважаемый товарищ Артеменко, люди, человеки. У всех нас есть недостатки, комплексы, скрытые или явные проблемы. И если бы я пытался проверить вас на вшивость, то, поверьте, избрал бы более изощренный способ. Я же проверяю сейчас реальный уровень вашего профессионализма. Потому повторяю вопрос: что есть Путин с точки зрения мишени?
Появившиеся в этот момент складки у подбородка придали Никанорову волевой вид, его глаза все так же пугающе блестели.
Да, этот в игре если и не ферзь, то точно его правая рука. А он сам, полковник Артеменко, кто? Солдатик? Офицер? Нет, наверное, конь, умеющий перескакивать через фигуры, внезапно ходить углом. Задуман, по меньшей мере, конем, которого держат до определенного момента, чтобы потом выгодно обменять на солидную фигуру. Таким вот конем быть и престижно, и неприятно одновременно.
Артеменко открыл рот для ответа, но тут распахнулись двойные двери и раздалось мерное цоканье каблучков по паркету. Алексей Сергеевич невольно обернулся на мгновение и приостановился, не решаясь говорить, пока проворные ручки второй секретарши закрывали двери: длинноногая, хотя далеко уже не свежая секретарша Вера, облаченная в тесную, несколько длинноватую для современного офиса юбку, несла чай на поблескивающем латунью подносе. На какое-то мгновение действия женщины помимо воли попали в фокус внимания обоих. Она отработанными движениями расставила чашки, конфетницу и пепельницу. Запахло терпким, устойчивым ароматом бергамота. Затем каблучки возвестили о том, что в помещении они снова остались вдвоем. Никаноров сделал едва видимый знак продолжать.
Но пауза позволила Артеменко впервые спокойно осмотреться. Беседа проходила в пугающе просторном кабинете Модеста Игнатьевича, в котором путь от двери до громадного письменного стола из красного дерева с резными узорами на ободках много длиннее, чем у иного министра. Было в этом кабинете почти несчетное множество других атрибутов влиятельности его хозяина, но главным из них, несомненно, являлся ряд телефонных аппаратов на приставном столике справа, которые напоминали застывших в ожидании команды вышколенных бульдогов. Их было так много, что любой посетитель этого кабинета должен был пребывать в уверенности, что эти пресловутые аппараты призваны связывать Модеста Игнатьевича с любой точкой планеты, куда он без сомнений и колебаний мог протянуть длань безоговорочного контроля и власти новой империи.
– С точки зрения современного украинца Путин являет собой агрессивный, динамичный тип, настроенный резко негативно в отношении развития украинского государства. Из того, что мне приходилось слышать о Путине от разных категорий населения Украины, следовало бы отметить уверенность в пренебрежении к государствам постсоветского пространства. Ему приписывают копирование царей – Ивана Грозного, Петра Первого. Его считают создателем жесткого авторитарного режима, демонической личностью, обладающей достаточной волей, причем для украинцев определенно злой волей, направленной на уничтожение их государственности и национального духа. О Путине говорят как о жаждущем воссоздать империю. Даже представители власти, которые симпатизируют Путину, считают его хладнокровным душегубом Украины, последовательным продолжателем политики царской России.
