Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4
В начале 50-х годов он эмигрировал в США.
Возвращаюсь к описанию дальнейших событий моего возвращения в лагерь Пеггетц и встречи с мамой. Увы, мои злоключения не окончились в этот день, как я по молодости и неопытности полагал, когда мы втроем ранним утром распрощались с Петером Миллером и спустились с гор, чтобы начать новый отрезок нашей, теперь уже эмигрантской, жизни.
Кажется, около полудня мы заметили, что возле главного пролома в лагерном заборе, как раз возле нашего барака, был поставлен британский пост. Он состоял из нескольких солдат во главе с офицером. Тут же был человек среднего роста в гражданском пиджаке, говоривший, как оказалось, по-русски.
Также и все другие выходы из лагеря охранялись вооруженными солдатами. А еще через некоторое время жителям нашего барака передали страшную весть: живущие в нашем бараке советские граждане будут сегодня переведены в репатриационный лагерь, а оттуда их отправят в советскую зону Австрии.
Почему-то эта акция британских властей распространялась только на наш барак, остальные бараки не трогали. Страх охватил всех — и советских, и старых эмигрантов. Не все старые эмигранты имели на руках документы, а без документов, когда попался под горячую руку, пойди и докажи, что ты не верблюд, как говорилось в советском анекдоте 30-х годов, периода чисток и террора.
Первым делом я побежал в барак, в котором остановились оба Володи, спросить их, что они намерены предпринять. Но в их барак я войти не смог.
Жители других бараков решили никого из нашего барака к себе не впускать, чтобы не навлечь беды на себя. Двери в барак были заперты.
Ужас перед выдачей в Советский Союз преодолел чувство солидарности и сознание общей судьбы. Тогда я обежал барак вокруг и нашел окно комнаты, в которой остановились оба Володи.
На мой вопрос, что они собираются делать, Володя Король сказал, что он никуда не пойдет, он говорит по-польски и сможет доказать свое эмигрантское происхождение. Второй Володя предпочитал бы уйти, но не хочет рисковать и, пока их барак не трогают, будет выжидать.
Несолоно хлебавши, я вернулся в свой барак, порвал мои военные документы (о чем сейчас очень сожалею). Настроение было подавленное, мама мне сказала, чтобы я уходил, а остальные решили выжидать, и как Бог даст. Уходить, но как? Я вышел из барака. О ближнем проломе в заборе нечего было и думать. Зато на северной стороне лагеря возле небольшого отверстия в заборе стоял на посту один единственный солдат, и я решил попытать счастья с моим золотым кольцом. На первых порах мне повезло, за кольцо он готов был выпустить меня из лагеря и провести к Драве. На этом, однако, удача кончилась. Нас заметили постовые у большого пролома, офицер поманил нас, что-то резко сказал сопровождающему меня солдату, а меня оставил стоять рядом со штатским русским, который держал себя, как лицо, облеченное властью.
Я настолько в эту минуту растерялся, что повторил уже по-русски мое предложение променять кольцо на свободу. Он посмотрел на меня с некоторым изумлением и тоже по-русски ответил: «Вот ты какой! Хорошо. Когда будешь в нашем лагере, придешь ко мне, и мы поговорим».
Нечего и говорить, что этой глупостью я выдал себя с головой, и оставаться здесь мне было никак нельзя. Я отступил к своему бараку, меня никто не задерживал. От барака я направился к мосту через Драву. В этот раз я решил применить другую уловку. На мосту стоял пост из двух солдат, они потребовали предъявить документы. Не моргнув глазом, я разъяснил им при помощи скудного запаса английских слов в комбинации с немецким, что я западный украинец из Польши и работаю батраком у австрийского крестьянина недалеко отсюда. Я слышал, что в лагере есть мои земляки, и я решил разыскать их.
Сегодня воскресенье, и я надел мой выходной костюм, поэтому забыл взять с собой удостоверение личности, которое всегда ношу в кармане рабочей одежды. Я пришел в лагерь, но вместо встречи с земляками я попал в ситуацию, которая угрожает мне высылкой в Советский Союз. У меня нет с собой документов, а без них я не могу доказать, что я родился в Польше. В Советском Союзе мне делать нечего, я не советский человек, поэтому прошу пропустить меня через мост и в благодарность я отдам мое золотое кольцо.
Солдаты терпеливо выслушали меня и как будто почувствовали ко мне симпатию. Один из них дружелюбно сказал, что кольцо они не возьмут, но и пропустить меня без документов не могут. Посоветовал мне пойти к английскому офицеру в барак у главных ворот лагеря, рассказать ему все, и тот выпишет мне пропуск.
Что делать? Никаких других возможностей я больше не видел, мне оставалось только идти напропалую. Я решительно зашагал в направлении главного барака. На улице лагеря не было ни души. Когда я проходил мимо одного барака, меня кто-то окликнул, но я не остановился и пошел дальше.
Вот и главные ворота, а барак администрации лагеря направо от них. Я вошел в него. Первая дверь с левой стороны, на двери табличка с именем коменданта. Я постучал в дверь, но никто не ответил, и я вошел без приглашения. Кабинет был пуст, я стоял в недоумении, но в эту минуту вошли два офицера: один высокий, плотный, с красноватым лицом и рыжеватыми волосами, а другой пониже — брюнет. На правильном и беглом немецком языке высокий офицер спросил меня, чего я желаю. Я также по-немецки рассказал мою только что придуманную историю. «Ну, что ж», — сказал он, — Вашему делу легко помочь. Здесь в конце коридора вы найдете представителей польской армии Андерса, обратитесь к ним, и если они письменно подтвердят, что Вы из Польши, я выпишу вам пропуск».
Я поблагодарил офицера и вышел в коридор, мне стало не по себе. Я не говорил по-польски. Если же я буду говорить по-украински, они подумают, что я пренебрегаю их языком, а это только восстановит их против меня. Но что же мне оставалось делать? Даже в безвыходном положении не следует терять надежды и присутствия духа. Пан или пропал!
Я приблизился к последней двери и постучал. Мне ответили, и я вошел. В комнате сидело три-четыре молодых офицера в английской форме, но с польскими знаками различия. Тут же находился человек в штатском костюме, по возрасту старше офицеров. Они с почтением называли его «пан профессор». Как я узнал потом, представители армии генерала Андерса летом 1945 года посещали беженские лагеря и разыскивали в них поляков с целью вербовки в свою армию. Вероятно, поляки не верили, что их союзники допустят советизацию Польши и готовились, как казаки РОА генерала Власова, к освободительному походу на восток.
Когда я вошел, они замолкли и спросили меня, что мне угодно. Я в третий раз изложил мою историю, но теперь на чистом украинском языке и попросил дать мне для «пана коменданта» (так я назвал британского офицера) записку с подтверждением, что я украинец из Польши.
Моя просьба вызвала разгоряченный спор. Я внимательно следил за его ходом, хотя я не всегда понимал польскую речь, я сразу заметил, что офицеры высказывались против меня, а профессор был на моей стороне и старался урезонить их. Это ему, однако, не удалось. Один из офицеров повысил голос и произнес приговор: «Они резали нас, а теперь просят нас спасать их. Так пусть он едет к большевикам и получит по заслугам». Я не знаю, кого имел в виду поляк, говоря «они резали нас», но, очевидно, историческая вражда между поляками и украинцами взяла верх в его сознании. Мне отказали. Профессор сочувственно посмотрел на меня и развел руками. Все было кончено… Пропал!
Нет, не совсем, Бог не без милости, казак не без счастья! Я решил поставить на последнюю карту, возвратившись в кабинет англичан, на вопросительный взгляд пославшего меня офицера, ответил, что после беседы со мной поляки готовы подтвердить, что я рожден в Польше. Но так как у меня нет с собой письменных документов, они не хотят давать письменного подтверждения. Если господин офицер пойдет со мной к ним, они устно подтвердят сказанное мной. Офицер посмотрел на меня, я ответил на его взгляд. Наши глаза встретились. Наконец, он взял небольшой листок бумаги и сказал: «Идите!» Я взял листок, на нем широким почерком было написано: «Please let this man out».
Помню, как я был поражен, что офицер обращается к своим подчиненным со словом please — прошу. Под текстом неразборчивая подпись и овальная печать, на которой мне запомнилось всего одно слово — Intelligence.
Через минуту я был уже у моста, подал пропуск солдату, который послал меня к начальству. Тот прочитал, возвратил листок и сказал: «Я же Вам говорил. Теперь все в порядке, идите, а кольцо оставьте у себя».
Вскоре я уже стучал в дверь дома Петера Делахера в Амлахе. Я отдал ему пропуск, так как на нем не было ни имени, ни фамилии и поэтому его можно было неоднократно использовать. Сообщил ему, что Володя из Советского Союза хотел бы уйти из лагеря.
В Бургфридене Петер Миллер встретил меня приветливо, сказав: «Я же предупреждал тебя не уходить». Поздно вечером вернулся Володя. Старшая дочь Делахера, красивая и смелая девушка, подъехала на велосипеде к мосту и попросила солдат пропустить ее по делам в лагерь. Солдаты пропустили ее, она сразу нашла Володю и передала ему пропуск. Остаток дня Володя провел у гостеприимных Делахеров.
