Валентин Бадрак - Родом из ВДВ
– Если патроны выдали, считай, бабахнем! Только с кого шкуру снять надо? – весело крикнул первый и, ловко поднявшись по мостку, скрылся внутри блестящей воздушной машины.
– А какая, на хрен, разница… С кого скажут, с того и снимем, – рявкнул юный богатырь уже в пустоту и с трудом, покачиваясь на мостке, как закованный в латы тяжеловесный рыцарь, поспешил в самолет.
В тот же миг взревели двигатели, словно подгоняя воинов. Игорь бросил короткий взгляд вдоль взлетной полосы – погрузка почти всех семьдесят шестых завершалась, и самолеты, задрав хвосты до облаков, были похожи в этот момент на ревущих драконов, готовых лететь за добычей.
«Откуда в нас такая самонадеянность, и что заставляет так страстно верить в свою богоизбранность?» – думал Игорь, принимая доклады ротных о завершении погрузки и готовности к выполнению боевой задачи. Он заглядывал им в глаза и видел блеск неукротимой решимости, который его и радовал, и пугал. В маленькой, специально подготовленной для полевых условий книжечке, которая в свернутом состоянии легко умещалась на ладони, он отмечал остро отточенным карандашом количество офицеров и солдат, боевых машин, оружия, всяческих грузов – вся панорама предстоящего вторжения уже в который раз прокручивалась у него в голове, и он, сам не понимая отчего, леденел. И почему-то перед глазами всплывал розовощекий витязь, образ задорного русского богатыря, ничуть не изменившийся со времен Куликовской битвы. «Эти прорвутся где угодно, – подумал он, – главное, вовремя подсказать направление».
2Батальон ворвался на аэродром на рассвете. Так, словно на эту обреченную местность неожиданно обрушилось цунами, сметающее на своем пути все живое и способное двигаться. Высекаемые пулями искры, снопы огня, звуки перекрестных автоматных очередей, перекрываемые более мощным и грузным гулом пулеметного боя, беспорядочные крики рвущихся вперед разъяренных, доведенных до бешенства десантников и вездесущий, вдохновляющий, изводящий, переворачивающий сознание терпкий запах. Новоиспеченный комбат еще не знал природу и название этого запаха, в котором смешались порох, кровь, дым, пот, угар и выбрасываемые в пространство снопы неистовой энергии человеческих тел – то был влекущий, оглушающий запах войны. И Игорь, закрепившись на броне боевой машины десантной, впервые чувствовал себя сверхчеловеком, полубогом, управляющим коллективной судьбой, проводящим высшую волю. Он имел невероятную и пьянящую власть, как будто доверенную ему на время Всевышним. И вместе с ней обладал хмельной неуязвимостью, нечеловеческой способностью разрушать и уничтожать. Беспричинный озноб, доставшийся, очевидно, в наследство от улюлюкающих дикарей, загонявших мамонта, бил его всякий раз, когда он проявлял невиданную жесткость. Комбат чувствовал, как он сам твердеет и звереет, словно в мультфильме, когда вместо пальцев вырастают когти дракона, а зубы превращаются в клыки. Он отдавал команды, сведя брови, уверенным твердым голосом даже тогда, когда внутри его сотрясали сомнения. Бросал короткие, отрывистые фразы ротным по радиостанции через находящегося рядом сержанта-связиста, порой перекрикивая рев моторов, орал ближайшим к нему офицерам-взводным, которые, как и он, восседали на разгоряченной от человеческой энергии бронемашине. И с удовлетворением видел, как периодически поглядывают на него подчиненные, в ожидании новой команды, в надежде на похвалу. Он воочию убеждался, что скорость порой не только компенсирует не до совершенства отработанные навыки, но и устрашает, создает эффект неотвратимо надвигающейся, несокрушимой глыбы. Ох, как ему нравилось быть командиром, лидером! Ради таких минут стоило терпеть четыре года в училище и служить в дырявом от ветров гнойном Кировабаде.
Собственно, на аэродроме никто не думал оказывать им сопротивление – это было бы невозможно. С их неожиданным, феерическим появлением в районе Гудауты вокруг возникли беспорядочная стрельба, дикое улюлюканье, громкие крики, внезапно возникающие и тут же пропадающие на траектории движения батальона мрачные тени, зажигающееся и гаснущее пространство, царство хаоса, не подчиняющееся никаким законам. И порой Игорю самому было неясно, перестрелка ли это абхазцев и грузин или это его фланг вмешался и языком безумной, лютой ярости слизывал все живое вокруг. Скорость и ритм боевых действий, право уничтожать всех, кто окажет сопротивление, доводили кровь в жилах десантников до кипения. И сам Игорь, который в самолете еще испытывал смешанные чувства, признаваясь себе, что глубоко внутри у него засел скрываемый за внешней суровостью страх, с изумлением заметил, что этот страх то улетучивался, то опять беспричинно возникал по мере приближения к объекту захвата. Но в конце концов воинственный дух искусственно доведенной до исступления роты охватил и его, увлек своей непобедимой мощью. Стремительно вклинившиеся в пространство десантники отличались беспощадной и, как он отметил вдруг, безжалостной силой убийц. В одном месте, у самого аэродрома, он видел, как один из его спешивших десантников в упор расстрелял человека в темном одеянии, внезапно вынырнувшего из подворотни. Игорь поразился убойной силе автомата, от очереди которого тот был отброшен на несколько метров и после коротких конвульсий застыл, никому не нужный, с разорванными пулями одеждой и телом. Но никто в пылу боя не обращал внимания на убитого, никто не задумался о том, что, может быть, этот человек явился всего лишь случайной жертвой, оказавшейся в запретном месте в неугодный для себя час. И, уже проезжая мимо, Игорь оглянулся и отчетливо увидел, что человек тот был без оружия, по меньшей мере, автомата у него не было, а значит, он вряд ли мог принадлежать к одной из воюющих сторон. Убиенный был шагах в двадцати пяти – тридцати, и все-таки в одно мгновение молодой комбат успел рассмотреть откинутую голову, открытый рот, черную копну волос и закатившиеся, совершенно жуткие, застывшие в ужасе глаза. «Вот она, первая нелепая смерть, – мелькнуло у Игоря в голове, и волна стыда и угрызений совести прокатилась через сознание, – хоть бы глаза ему потом закрыли».
А смертоносный клин буйным напором двигался дальше, выступая и судьей, и палачом. «Война все спишет», – сами собой, мимолетно пронеслись в сознании Игоря слова старого преподавателя по тактике, над которыми они ни разу не задумывались. И вот уже он убедился, что, в самом деле, война все спишет…
Перед въездом на аэродром одна из тяжелых, разогнавшихся БМД на всем ходу сшибла стоявший у дороги автомобиль «жигули». В нем, кажется, никого не было: весть о появившихся в Гудауте десантниках молнией распространилась в округе, и даже враждующие стороны стали тише и разборчивее – так приостанавливаются дерущиеся собаки, ошеломленные появлением озлобленного, разбуженного шумом своры медведя. Легковая машина, смятая и сплющенная, как консервная банка после удара по ней молотком, щепкой отлетела в кювет и, перевернувшись на бок, затихла. И опять с этим необязательным, даже ненужным ударом Игорь ощутил новый прилив необъяснимой силы, принадлежности к некоему сообществу, которому никто не способен дать отпор.
Запах крови и близости смерти захватил его целиком. Он метался по аэродрому, отдавая приказы и в считаные мгновения, с несвойственным ранее лихорадочным азартом корректируя направленные действия взводов, хотя те и так прекрасно справлялись с захватом. Он жаждал смешаться с солдатами и сержантами, чтобы встретиться лицом к лицу хотя бы с одним врагом, которого – это явственно чувствовал – он был способен в этот момент разорвать на части руками. Не спрашивая о его вине, не утруждая себя выслушиванием ненужных объяснений, лишь на том основании, что этот кто-то оказался на линии его наступления. И только командирская ответственность за выполнение общей боевой задачи, обязанность охранять жизнь мирных жителей да контроль за боевой обстановкой удерживали его от какого-либо опрометчивого шага.
Новоиспеченный комбат, хоть боялся себе в этом признаться, тайно жаждал наказать защитников аэродрома за сопротивление. Но таковых на аэродроме не было – когда бойцы в тельняшках и заломленных на затылки беретах, разбивая двери, вышибая их ногами где только можно, врывались в административные здания, обещанные экстремисты там просто не находились, а немногочисленный аэродромный персонал на всякий случай молчаливо падал ниц. Вся операция была завершена с невероятной быстротой, изумившей самих атакующих. И вдруг наступило мгновение какой-то странной, даже неуместной тишины. Только что все звенело, грохотало, повсюду царствовал хаос, а теперь, когда только-только разгорелось пламя борьбы, оно сразу же погасло. И десантники, некоторые уже с лихо закатанными рукавами, с перекошенными от напряжения лицами, ходили вокруг неприкаянные, вопросительно поглядывая то друг на друга, то на поникшие боевые машины, которые разом по команде заглушили моторы. Немного дальше шумела двигателями еще только подходившая к аэродрому артиллерия, да в нескольких километрах от аэродрома временами раздавались очереди, выпускаемые из автоматического оружия.
