Илья Маркин - Курский перевал
Внезапно грохот взрывов смолк. Набирая скорость, взревели позади танковые моторы, из края в край призывно пронеслось: «В атаку! Вперед!» — и вся лавина лежавших людей вскочила, перемешалась с обгонявшими их тридцатьчетверками и, паля из автоматов, винтовок, пулеметов, покатилась в еще не рассеявшийся дым.
Когда, вскочив и побежав вслед за стрелками, расчет Василькова приблизился к темному, изрытому воронками углублению, Алеша понял, что это была та самая первая траншея противника, на которую с трепетом и затаенным страхом смотрел он больше четырех месяцев. Он хотел было приостановиться, хоть бегло оглядеть это знакомое издали место, но Саша Васильков, громыхая бившими по его спине и груди патронными коробками, повернул распаленное лицо с огромными сверкающими глазами и властно прокричал:
— Не задерживаться! Вперед! Не отставать от стрелков!
Перетаскивая пулемет через траншею, Алеша заметил только какие-то обрывки ядовито-зеленой одежды, расплющенную немецкую каску и бесформенное сплетение обожженного металла с торчавшим куском тонкого ствола.
Уже прошло не меньше получаса, как началась атака, уже остались позади четыре развороченные взрывами траншеи и неисчислимое множество пустых окопов, а противник огня еще не открывал. Только в разных местах сгрудились кучки грязных, оборванных, обезоруженных немецких солдат с землистыми, искаженными страхом лицами.
В низине, в длинной, пересекавшей движение атакующих балке вспыхнула было перестрелка, но туда из разных мест сразу же ринулись с десяток тридцатьчетверток, и через несколько минут все стихло. Разлив людей и танков опять неудержимо покатился на юг. В этом общем, всепоглощающем движении Алеша ничего не видел, кроме бежавших впереди, справа, слева и позади товарищей, ничего не слышал, кроме гула моторов, топота ног и гомона людских голосов, ни о чем определенном не думал, находясь в каком-то странном опьянении, стараясь только не отстать от Саши Василькова и не выпустить из руки горячего хобота пулемета. Не было ни страха, ни усталости, ни ощущения самого себя. Всем его существом властно завладело одно-единственное стремление вперед и вперед, туда, где еще далеко-далеко пласталась приднепровская равнина и мягко шелестели воды седого Днепра.
XXII
Трое суток после прорыва вражеской обороны северо-западнее Белгорода, преследуя в беспорядке отступавшие немецкие части, полк Поветкина без серьезных задержек продвигался на юг, с каждым днем все убыстряя движение. Вчера в полночь впервые за всю войну московское небо расцвело огнями исторического салюта в честь освобождения Орла и Белгорода. В эту августовскую ночь ликовала и праздновала вся страна. Ликовал и праздновал весь поветкинский полк. Стремительному, безудержному движению вперед, на запад, казалось, не будет конца. И вдруг прошло всего полночи, и у затопленного садами села Березня праздничное торжество померкло. Еще на рассвете выскочившие далеко вперед разведчики Поветкина побывали в Березне, захватили там двух немецких шоферов, которые показали, что в селе боевых частей нет и размещаются только армейские склады горючего и боеприпасов. Поэтому Поветкин сразу же приказал своим батальонам овладеть селом с ходу, охватывая его справа и слева.
Подразделения ринулись вперед и, не дойдя до села и высот, встретили такой плотный и организованный огонь, что роты сразу же отскочили назад, в лощину, залегли и начали окапываться. Генерал Федотов, заметно нервничая, сердито отчитал Поветкина за непредвиденную задержку наступления и потребовал немедленно овладеть селом. Поветкин и сам понимал всю важность перекрестка шести дорог, которые узлом стягивались в Березне. От этого зависело наступление не только дивизии, но и всего корпуса. Подтянув артиллерию и минометы, Поветкин еще дважды поднимал батальоны в атаку, и оба раза стрелки откатывались назад.
С востока, со стороны города Богодухова, где наступали корпуса и бригады танковой армии Катукова, доносилась сильная канонада. Видимо, и там противник начал оказывать серьезное сопротивление.
— Черт знает что, — падая рядом с Поветкиным, озлобленно проговорил Лесовых, — я был и в первом и в третьем батальонах. Сила огня неимоверная. Кажется, сплошь пулеметы и пушки понаставлены.
— Как наши? — встревоженно спросил Поветкин.
— Рвутся вперед, но… — Лесовых смолк, рукавом гимнастерки вытер вспотевший лоб и, склоняясь к уху Поветкина, вполголоса сказал: — Уже полсотни раненых. Два взводных командира погибли. Еще одна такая атака, и…
Он опять не договорил, судорожно дернул головой и беспокойно взглянул на Поветкина.
— Может, до ночи подождать? — помолчав, сказал Лесовых и сам же отверг свое предложение: — Никак нельзя. Это же задержит все, что позади нас.
— Нужно брать как можно скорее, — согласился Поветкин, — но как, как? Если бы танки были, но они ушли на Богодухов и Харьков.
— Что это? — вскрикнул Лесовых, напряженно прислушиваясь. — Смотри, смотри, стрельба в селе! Кто же это?
Из укрытого садами села отчетливо доносились автоматные очереди, треск одиночных выстрелов, приглушенные взрывы гранат. Не успели Поветкин и Лесовых определить, что произошло, как впереди, где лежали стрелки первого батальона, пронеслось раскатистое «ура» и широкая цепь всех трех рот россыпью бросилась к селу. Все резче и ожесточеннее хлестали автоматные и пулеметные очереди, перекатывались из края в край села гулкие взрывы, где-то позади церкви взметнулся черный клуб дыма и жарко запылали длинные языки пламени.
— Паника в селе, — поспешно прокричал по телефону Чернояров, — видимо, наши партизаны там. Мои роты уже ворвались на окраину.
Пожар в селе все разрастался. Взвился в небо второй клуб смрадного дыма. Из лощины к северной окраине, не ожидая команды, хлынули стрелки второго батальона.
По всему селу вразнобой ударили артиллерия и минометы, а из дальних садов и с высот на окраинах высыпали темные фигурки вражеских пехотинцев. Группами и в одиночку они бежали прямо полем, видимо намереваясь скрыться за холмами.
— Я в село, там сейчас самое главное! — прокричал Лесовых, выпрыгивая из окопчика.
— Подожди, вместе поедем, — остановил его Поветкин и вскочил в подъехавший вездеход.
Всего несколько минут назад безлюдное село кишело народом. Из подвалов и щелей вылезали женщины, детишки, старики, спеша навстречу бежавшим солдатам, обнимая, окружая и задерживая их.
— Наступать по левой дороге, не дать противнику опомниться! — приостановив машину, крикнул Поветкин командиру третьего батальона и положил руку на плечо Лесовых. — Иди во второй батальон, бей прямо через лес. Я выскочу на окраину и туда подтяну всю артиллерию.
Лесовых одним махом выскочил из машины и бросился на северную окраину, где еще не утихла беспорядочная стрельба.
Поветкин тронул вездеход, но тут же остановился. К нему, широко разбрасывая ноги, бежал Чернояров.
— Все кончено! — на ходу крикнул он. — Село занято! Первая и третья роты вышли на южную окраину. Вторая проверяет дома и сады. Врача нужно. У партизан раненые…
— Немедленно за врачом и санитарами! — приказал Поветкин шоферу.
В суматохе сбора перепутавшихся при атаке подразделений Поветкин не мог разузнать, что же произошло в селе и кто открыл в тылах противника такую спасительную для полка стрельбу.
— Так где же партизаны, вы видели их? — спросил он Черноярова.
— Да партизан-то, собственно, только четверо: девушка и три парня. Один, совсем молодой паренек, ранен. Они уже неделю скрывались здесь, в селе, ну, собрали вокруг себя молодежь, несколько стариков, раздобыли немецкие автоматы и, когда мы подошли, решили ударить гитлеровцев с тыла.
— Товарищ подполковник, товарищ подполковник! — тревожным воплем прервал рассказ Черноярова ординарец Поветкина. — Военврач… Доктор… Ирина Петровна убита!..
— Ирина Петровна? — вскрикнул Поветкин. — Где? Как?
— Там, партизан раненых перевязывала. Вышла из дома… Два снаряда… И…
Не дослушав ординарца, Поветкин бросился к дому у церкви.
Под сенью тополей грудилась пестрая толпа военных и гражданских. Заметив бежавших офицеров, толпа расступилась, и Поветкин увидел санитарные носилки на земле и лежавшую на них Ирину. Военфельдшер Пилипчук и Марфа с Валей что-то делали, склонясь над ней.
— Оставьте, Аристарх Потапыч, — в горестной тишине услышал Поветкин голос Ирины, — я врач все же, к чему же лишнее…
Едва взглянув на лицо Ирины, Поветкин сразу понял, что судьба ее решена. Всегда нежные, с крохотными ямочками щеки ввалились, наливаясь синевой. Тусклые глаза смотрели отчужденно, видимо не всех узнавая, кто окружал ее.
— Сергей Иванович, — увидев Поветкина, едва слышно прошептала она, — как все нехорошо, Сергей Иванович, раненых столько, а я вот…
