Игорь Болгарин - Расстрельное время
В те дни однажды сюда, в хату, пробрался беспризорник Гнедой, вынужденно провел на чердаке ночь и, никем не замеченный, ушел.
Это была ночь начала ликвидации банды. На рассвете после очередной вылазки не вернулся Жихарев. Трое его перепуганных напарников ничего толком рассказать Андрею не могли. Сказали только, что столкнулись ночью с чекистами и еле унесли ноги. Коротконогий Василь клялся, что видел, как упал Жихарев. Наверное, убитый.
— А если только раненый? — спросил Андрей.
— Ты к чему это? Что хочешь сказать? — заволновался Василь.
— Ничего.
— Ладно! Ладно! Не нагнетай! — Вскричал Василь и, успокаиваясь, добавил: — Конечно, надо быть готовым ко всему.
— Лично я готов, — сказал Андрей. — Ночи безлунные, парус в порядке, дует легкий бриз…
— Ты думаешь, что… — Василь хотел что-то спросить, но осекся.
— Надо бежать, — ответил Андрей Василю на незаданный вопрос.
— Подождем, — не согласился Василь. — Если он живой, может, ещё вернется. Он такой, он всё может.
Андреи давно понял: мотором у бандитов был Жихарев. Не зря они не только за глаза, но и при общении называли его не по имени, не по фамилии, а «хозяином». Растерянные, испуганные, без Жихарева эти трое ничего собой ровным счетом не представляли. Власть сейчас лежала у Андрея под ногами. Стоило только нагнуться.
И он поднял ее. Он строго посмотрел на каждого из них и внушительно сказал:
— У нас не так много времени на ожидание. Сегодня-завтра чекисты могут явиться сюда. Эту хатку многие знают.
— Но мы не готовы…
— Это вы им скажете.
— И вообще… — Василь посмотрел на двух своих товарищей и спросил: — Нам бы посоветоваться?
— Святое дело. Советуйтесь, — милостиво кивнув, разрешил им Андрей. Он почувствовал, что власть уже в его руках.
Они пошли в хату и долго там, в тепле, советовались. Потом вернулись. Вероятно, Василь понял, что их растерянность не ускользнула от взгляда Андрея, и заговорил с ним не столько строго, сколько крикливо:
— Значит, так! Мы решили: будем ждать хозяина. Тем временем соберемся! К завтрашней ночи соберемся. И все! И никаких разговоров!
— Вы только имейте в виду: V каждого человека есть свой порог выносливости, — сказал Андрей. — Выдержит ли хозяин?
— О чем ты?
— О пытках. Они умеют допрашивать. Вспомнишь даже то, чего не знал.
— Он — выдержит. А, если живой, то сбежит. — И Василь снова повторил: — Он такой, он всё может.
— Ну что ж! Завтра, так завтра! — согласился Андрей.
С тех пор как выбрался с братской могилы, он боялся только одного: снова оказаться перед теми тремя военными чиновниками с казенными голосами, называющими себя «тройкой». А рыбацкая хата, хоть и затерянная среди оврагов, все же была многим известна. И ему было непонятно, почему сюда еще не завернул конный красноармейский дозор. Это может случиться сегодня, завтра, в любой момент.
И Андрей твердо решил: ждет до завтрашнего вечера, а потом…
Даже если эти трое не будут готовы, если они будут тянуть время, ожидая хозяина, он уплывет один. Как это сделать, он уже придумал.
Не знал Андрей Лагода, не знали и эти трое, что они уже находятся под пристальным наблюдением.
Глава восьмая
С маяка в бинокль хорошо просматривалась рыбацкая хата и ее подворье. После ареста Жихарева их осталось четверо: трое без устали носились по каким-то своим делам, а четвертый почти не сходил со шхуны на берег. Он то поднимал и опускал парус, то вдруг, среди дня, зажигал и гасил топовые огни, то подолгу не выходил из рубки, выполняя там какие-то работы.
На следующий день они больше не отлучались с подворья: что-то переносили в шхуну, укладывали, затем стали жечь во дворе костерок.
— Что они там, рыбу коптят? — обернулся Кольцов к Красильникову.
— Шхуну смолят. Видать, подтекает, — объяснил Красильников. Все свое детство и раннюю юность он провел на море, и все рыбацкие заботы знал досконально. — Судя по всему, готовятся смыться.
— Ты думаешь?
Они стояли на самом верху маяка, в маленькой, круглой, со всех сторон застекленной каморке. И четверо бандитов там, вдали, выглядели потревоженными тараканами.
— Сам суди: вон как бегают. Торопятся.
— Думаешь, без Жихарева уйдут?
— Наверное, считают его убитым. Главное у них теперь: свою шкуру спасти.
— А если они знают, что он жив? — спросил Кольцов.
— Откуда?
— Не знаю. Как-то выяснили. Они-то предполагают, что Жихарев ни под какими пытками ни в чем не сознается. К тому же они знают, у него есть чем расплатиться за свободу.
— Ну и что тянуть? Может, возьмем?
— Не знаю. Держу в голове самые разные варианты. Не исключаю и этот. Но посмотрим. Больше всего мне бы хотелось взять их с поличным, на горячем. И с Жихаревым на борту.
— Откуда он там возьмется?
— Есть у меня кое-какие подозрения.
К вечеру они отправили поближе к рыбацкому подворью Турмана. Если он ночью увидит, что шхуна отходит от берега, он подаст им световой сигнал. Для этого они снабдили его жестяной банкой с намоченными керосином тряпками и коробком спичек.
На маяке оставили Гольдмана, его подменял Бушкин. Они должны были круглосуточно неусыпно дежурить на маяке и поддерживать телефонную связь с Судаком. Туда выехали Кольцов и Красильников.
Звонок раздался в полночь. Гольдман сообщил Кольцову, что шхуна с погашенными топовыми огнями отошла от берега и подняла парус.
О сторожевом катере Кольцов договорился с пограничной службой ещё накануне днем. Моторист и рулевой полтора дня томились в катере, ожидая приказа выйти в море. Ночью, едва Кольцов и Красильников с тремя своими подчиненными спустились к берегу, как катер гулко забарабанил и, выждав, когда гости разместятся, как застоявшийся конь, сорвался с места.
Какое-то время они мчались по морю, словно сквозь туннель. Скорость угадывалась лишь по реву мотора и соленым брызгам в лицо. Ни неба, ни воды видно не было.
Потом, когда глаза чуть привыкли к темноте, по сторонам катера и чуть сзади стали едва видны, скорее угадывались два упругих буруна. Они изгибались крутой дугой и были похожи на два больших колеса, пытающихся догнать мчащийся в черноте ночи катер.
Такой сумасшедший бег по морю длился около часа. Затем моторист отключил двигатель, и катер ещё какое-то время, все ниже зарываясь в бризовую волну, остановился. После басовитого рокота двигателя вдруг наступила оглушающая тишина.
— Почему остановились? — спросил Кольцов у вышедшего из рубки рулевого.
— Мы на траверзе Стамбула. Они должны пройти где-то здесь, — объяснил рулевой. — Подождем.
Ждали полчаса. Потом еще час.
Волна играла не заякоренным катером, хлестала по ее бортам, разворачивала, крутила.
Моторист и рулевой стали заметно нервничать. Часто курили, коротко о чем-то переговаривались.
— А, может, они раньше нас здесь проскочили? — спросил Кольцов у рулевого.
— Не должно бы!
— Не должно или не проскочили? — настойчиво спросил Кольцов.
— Тут они точно не проскочили, — уверенно ответил подошедший к ним пожилой моторист. И затем, размышляя, добавил: — Может, на Гудауту свернули? Под грузинский берег.
— Ну и что будем делать?
Кольцов начинал понимать, что хитроумная поимка бандитов с поличным, на которую потрачено столько сил и времени, похоже, начинает рушиться. Быть может, прав был Красильников, когда убеждал его: «Чего мудрить! Накроем их без всякой канители». Но хотелось с канителью. Хотелось изящно, с поличным.
— Ловить будем! — решительно сказал рулевой. — Даже если на Гудауту свернули, далеко пока уйти не успели. Наши будут!
И снова взревел мотор. Высоко задрав нос, катер встал едва ли не на дыбы.
Ночь истаивала. Стояла все та же темень, но сквозь небесную черноту стали проглядывать высокие холодные звезды, и слева по борту узкая серая полоска отделила море от неба.
— Ну что? — вновь нетерпеливо спросил Кольцов у рулевого.
— Пока не видать, — вглядываясь в предрассветные сумерки, ответил тот.
— Прозевали?
— Не может быть! — уверенно ответил рулевой. — Говорю, не может быть, что б они хитрее нас оказались. Они думают, что мы их на траверзе Стамбула ищем, а сами под бережок, на Анапу движутся. Они на той шхуне открытого моря боятся.
— Что, знакомая шхуна?
— Одномачтовка? Так полагаю, что это наша, к Судаку приписана. Старика Власенка корыто. Семь раз штормами калеченная, семь раз тонула. Ее, в аккурат, с неделю назад украли.
Прошло минут двадцать. Кольцов, стоя рядом с рулевым, вглядывался в серую даль. «Глупое дело! Что тут можно увидеть! — с тоской подумал он. — Проглядели!»
И тут рулевой вдруг показал Кольцову:
— Глядите! Ползут, голубчики!
— Где?
