Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)
Сегодня начинается единоборство между нею и опытным механизатором. И, наверное, от сознания своей силы и решимости девушка улыбалась наступающему дню. Во всяком случае так мне показалось и так я записал в блокноте, чтобы не забыть.
Все дни, пока проходила уборка, я находился в поле. Мои глаза были прикованы к Отдже. И все эти дни я не замечал в ней ни усталости, ни упадка духа. Она была предельно собрана, движения её точно рассчитаны. Машина двигалась плавно, ни на минуту не останавливаясь. Чувствовалось, что Отджа выработала какой-то свой ритм работы.
Как-то за утренним чаем она сказала: «Это несправедливо, что в космосе побывала всего одна женщина».
Глядя на неё, сидящую на высоком комбайне и будто парящую в воздухе, я вспомнил эту реплику и представил Отджу, поднимающуюся по трапу космической ракеты. А почему бы и нет?..
В обеденный перерыв мы уходили под навес, устроенный от солнца, и Отджа рассказывала мне о своей жизни.
Четвёртый год работает она механизатором и не мыслит себе иной профессии. Вот закончится хлопкоуборочная страда, и Отджа пересядет за руль трактора, будет поднимать зябь под новый урожай. Придёт весна — снова трактор, проводить посевную. Потом обработка хлопчатника, чеканка… Дел механизатору на поле всегда хватает. Может, в этом и счастье? В труде, в сознании, что ты нужен этому бескрайнему хлопковому полю…
Я старался, чтобы Отджа рассказывала не только о работе, но и о своих вкусах, интересах, об отношении к тому или иному событию. Но о чём бы мы ни говорили, в конце концов приходили к теме, которая волновала и Отджу и всех сборщиков: как закончится её состязание с Ата-ага.
Оказывается, не всё зависит от умения механизатора водить машину. Очень плохо для комбайна, когда между рядами хлопчатника много сорной травы, больших кочек. Если карта не гладкая, много сорняков, быстро засоряются шпиндели. Приходится останавливаться и мыть их. Это отнимает много времени.
— Поэтому, прежде чем выехать в поле, я всегда сама осматриваю карты, где придётся убирать хлопок, — сказала Отджа. — Чтобы знать наверняка в каком месте как повести комбайн. Но и это не главное.
— А что? — поинтересовался я.
— Главное — это сам Ата-ага. Я, кажется, Шамурад, замахнулась на большую гору.
— Да, я видел, как работает Ата-ага.
— Правда, хорошо? А машина? Она послушна ему, как приручённое животное!
— Но по показателям этих дней вы идёте с ним почти ровно, — подбодрил её я.
— Вот именно: «почти». Ты не знаешь Ата-ага. В прошлом году его тоже почти догоняли, да не догнали. Шли будто вровень, и вдруг Ата-ага сразу вырвался вперёд и пошёл, и пошёл…
— Но это же как-то объясняется…
— Объясняется это просто: мастерство, упорство и отдача работе до конца. Ты заметил, он дома совсем не бывает? Здесь, прямо на поле, спит.
— А что особенного? Многие остаются на ночь.
— Остаются. Но я заметила, что он и ночью выходит к своей машине, поглаживает её, даже будто разговаривает с нею.
— Это же мистика! — усмехнулся я.
— Не смейся, — Отджа серьёзно посмотрела на меня. — Мне иногда кажется, что в самом деле машина его понимает…
— Так, наверное, и должно быть у большого мастера, — сказал я.
— Ну, ничего, — вздохнула Отджа. — Поборемся! Как говорит пословица: «Если уж падать, так с большого коня».
Ах, Отджа, Отджа! Ну что за девушка! Как мне легко с ней и в разговоре, и просто когда сидим молча за утренним чаем или в поле, в тени тутовника…
Прошло уже шесть дней из тех, что мне разрешила Гуль. Но как далека отсюда и непонятна кажется мне эта очаровательная городская красавица. Я пытаюсь вспомнить, о чём мы говорили с нею при встречах, и не вспомню никак. Какпе-ио отрывки: редакция, аспирантура, роман, кандидатская диссертация… Всё это вперемешку со словами о вечной любви.
Может быть, это действует эффект расстояния? А приеду и всё встанет на привычные места? Но почему тогда такое раздвоение в моей душе? Почему я пытаюсь их сравнивать: ту — далёкую — и эту — такую мне понятную, зримую?..
Я поймал себя на мысли, что мне совсем не хочется уезжать отсюда. Взять бы вот да и остаться насовсем. Каждое утро я стану подниматься вместе с солнцем, полной грудью вдыхать пьянящий свежестью воздух, а потом вместе со всеми пойду на работу. К какому делу приложу свои знания и руки, этого я пока не знаю. Но дело будет настоящим и полезным.
Отджа, конечно, занимала в моих мыслях не последнее место. Отджа, Отджа! Это тебя воспел Молланепес в образе Зохре. Тахир не мог давать обещание Махым, ведь он любил Зохре. Как же я клялся в любви Гуль, если у меня была любовь моего детства? Вот ты снова вошла в мою жизнь, такая близкая, понятная, родная. Вошла — и растворилась во мне, и я понял, что ты и я — одно целое…
Мой срок подходил к концу, а очерк никак не складывался. Было много заметок, уже готовых кусков, и мысли, мысли…
Мне не спалось. Ворочаясь в постели, я заметил узкую полоску света, падающую из комнаты Отджи. «Читает? — мелькнула мысль. — Может и мне попросить книгу?»
Я тихонько постучался и, получив ответ, приоткрыл дверь.
Отджа сидела за небольшим письменным столом. На ней было лёгкое платье из красивого синего шёлка. В последнее время я привык видеть Отджу в комбинезоне, поэтому такой контраст вырвал у меня возглас удивления.
Отджа приложила палец к губам:
— Ти-ше!.. Разбудишь всех. Заходи.
Я вошёл и осторожно прикрыл дверь.
— Садись, — предложила Отджа. — Не спится?
Я признался, что не могу уснуть.
— А я вот, кажется, уснула бы как мёртвая. Но — дела… — вздохнула она.
Тут только я заметил, что Отджа что-то писала. На её столе лежала стопка писем.
— Это письма от избирателей, — ответила она на мой вопросительный взгляд.
— Ты депутат? — удивился я.
— Да. Депутат райсовета. Знаешь… — её голос зазвучал доверительно, — это очень нелегко. Пишут по разным поводам. И надеются, что я помогу. А мне нужно оправдать доверие людей, хоть сама далеко не во во всём разбираюсь.
— Да, нелегко тебе, — посочувствовал я.
— Я ведь ещё и в институте учусь в сельскохозяйственном… на заочном отделении.
— Успеваешь?
— Приходится, — усмехнулась Отджа. — Зато свободного времени — ни минутки. Почитать даже некогда.
Я посмотрел на стеллажи с книгами. Раньше мне не приходилось бывать в комнате у Отджи и я не знал, что у неё такая хорошая библиотека. Здесь были Бальзак и Лев Толстой, Флобер и Тургенев, Марк Твен и Чехов. Здесь же стоял и любимый мною Джек Лондон.
Я поискал глазами и свою книжицу, но её нигде не было.
Отджа сказала:
— Многие книги достались мне от Огсолтан-эдже… Многим я ей обязана, и любовью к чтению — тоже. Но ведь есть ещё и работа, и другие обязанности. Так что редко приходится мне теперь брать книгу в руки.
Я молча любовался Отджой.
— Послушай, — вдруг сказала она, — у меня где-то и твоя книжка есть. Где же она?.. Хорошо помню, что прочла два первых рассказа…
Вот она, объективная оценка моему творчеству! Прочла всего два первых рассказа. Значит, дальше не захотелось читать. А Бальзака, Толстого, Чехова, видно, перечитывает не раз. Да и то, что книжка моя где-то затерялась, уже говорит о многом.
— Не стоит искать, — сказал я. — Это были нестоящие рассказы. Мне многое ещё нужно пережить, чтобы начать писать по-настоящему.
Отджа уловила в моих словах горечь и постаралась утешить:
— Ты ещё молодой, у тебя всё впереди. Говорят, Толстой стал писать после сорока? А какой это писатель! Когда я беру Толстого, сразу без остатка погружаюсь в ту жизнь, которую он так необыкновенно описывает…
Я вспоминал своё поведение в тот вечер, когда разглагольствовал в доме Гуль о Толстом и о том, что пройдёт совсем немного времени — и я сравнюсь с ним. Стало совсем муторно на душе. А не болтай попусту! Не зря утверждает поговорка, что в молчащий рот муха не залетает.
Заметив моё состояние, Отджа посочувствовала:
— Тебе наверное очень нелегко живётся, неспокойно?
— Почему? — отрешённо спросил я.
— Но ведь писатель… Мне, кажется, его всё волнует, он всё замечает, особенно там, где людям больно. Он не такой, как мы все. Или я не права?
Что я мог ей ответить? Я молчал, пережёвывал свою обиду.
— Если не так, то как же можно быть писателем? — настаивала Отджа.
— Всё это не просто, не однозначно, — попробовал я объяснить.
— Понимаю, что не просто, — согласилась Отджа. — Но ведь если ты называешь себя писателем…
И опять я поймал себя на том, что любуюсь Отджой. Чутким оказалось моё детское сердце. Из всех девочек оно выделило Отджу, а я не прислушался к его слабому зову. Хотя, как посмотреть на это. Я её презирал — это да, — я относился к ней свысока, тиранил её, поколачивал иногда. Всё это было. Не было лишь равнодушия к ней. А если вспомнить моё состояние, когда их семья уезжала из нашего колхоза?..
![Урсула Ле Гуин - Индеец с тротуара [Сборник]](/uploads/posts/books/276971/276971.jpg)
![Пол Андерсон - Кокон [ Межавт. сборник]](/uploads/posts/books/72467/72467.jpg)
