Богдан Сушинский - На острие меча
– Мне хочется заверить вас, мсье, – вежливо снял шляпу королевский мушкетер, – когда я пойму, что моя шпага уже ни к чему не пригодна, попытаюсь возродить столь сладостную для вашей души традицию «Обители крестоносцев».
– Дай бог, господин мушкетер, чтобы ее не попытался возродить ваш приятель.
Д’Артаньян явственно услышал «Да, войдите!» – но, открыв дверь, увидел, что Шевалье сидит на полу, спиной к нему, по-турецки скрестив ноги, и не обращает никакого внимания на гостя. Все вокруг странствующего летописца – пол, стулья, стол, кровать – было усыпано исписанными листами. Однако он с грустью смотрел на эту чернильную россыпь, как на не вовремя опавшие с древа мудрости листья. Кожаная сумка, наполненный стрелами колчан, лук и небольшая плетка висели на стене прямо перед шевалье, взывая к благоразумию, напоминая, что единственной отрадой странствующего летописца могут быть только странствия.
– Похоже, что вы так и не воспользовались моим письмом к нашему, теперь уже общему, другу-издателю, дорогой Шевалье.
– Это вы, д'Артаньян? Если бы вы только знали, какие приятные минуты жизни возвращают мне воспоминания о нашем путешествии в Амьен, а потом и в Париж, – с грустью проговорил Пьер. – Все проклятия этого мира исходят из чернильниц. Поверьте человеку, набравшемуся терпения и мужества исписать не одну сотню страниц.
– Наш друг отказался принять рукопись? Не верю этому.
– Это я отказался показывать ему свои труды. Ради того, чтобы он и впредь оставался вашим другом, граф. Вы помните мои рассказы о казаках, татарах, порогах Борисфена, на которых запорожцы проходят испытания на право называться рыцарями степи?
– Всю жизнь буду гордиться тем, что оказался слушателем ваших рассказов. Могу засвидетельствовать, хоть перед издателем, хоть перед самим сатаной, что в жизни не встречал более искусного рассказчика.
– Вы добрый, благородный человек, д'Артаньян, – все тем же грустным голосом поблагодарил Шевалье. – Мне и самому казалось, что я отменный рассказчик. Пока не углубился в чтение того, что осталось от моих увлекательных повествований на бумаге. В свои университетские годы я прочел немало книг. Но ничего более занудного читать не приходилось. Издатель просто-напросто вышвырнул бы все это на помойку. И был бы прав.
Осторожно ступая, мушкетер пробрался к столу, взял лежащие там листки, и, усевшись, пробежал взглядом по тому, что там написано, и признался себе: будь у него больше свободного времени, с удовольствием читал бы и дальше.
– Я догадываюсь, Шевалье: вас зовут дороги странствий, – он не решился хвалить рукопись, потому что понимал: какие бы самые искренние слова ни сказал – странствующий летописец воспримет их, как жалкую попытку утешения. – Поднимайтесь, собирайте свое бессмертие и поедем со мной. Карета у подъезда.
– К издателю?! Ни за что! До тех пор, пока все это, – широким движением руки обвел вокруг себя, – не перепишу. Все! Каждую страничку – заново!
– Но зачем? – почти в отчаянии спросил мушкетер. – У вас и так прекрасный слог.
– Понимаю, что вы беспредельно снисходительны в оценке моего творения, граф. Но дело ведь не только в слоге. То, что я создаю, должно стать настоящим исследованием, а не путевыми заметками благоденствующего бездельника, ярким примером каковых они сейчас являются!
– Понимаю, вам хочется улучшить и без того совершенное свое творение, – сдержанно согласился д'Артаньян. – Это ваше право. Но и мне тоже позвольте оставаться при своем мнении.
– Увы, граф, даже ваше просвещенное мнение никак не способно улучшить эту мою писанину, – сокрушенно покачал головой Шевалье.
Д'Артаньян понял, что разговор зашел в тупик и что переубедить автора этих путевых заметок он уже не способен. Нужен кто-то еще, кто повлиял бы на путешественника своим авторитетом. И, кажется, такой человек существовал.
– Помнится, вы говорили, что немного знакомы с графом де Брежи, послом его величества в Варшаве.
– Он уже в Париже? – подхватился Шевалье.
– По очень, как мне сказали, важным делам, исходя из которых, вскоре вновь отбывает в Варшаву. Так что если вы вдруг решитесь, можете оказаться его спутником.
– Не стану утверждать, что посол запомнил столь скромного визитера, коим я представал перед ним в Варшаве. Но мне он кажется человеком, по крайней мере, весьма доброжелательным и начитанным.
– Что в нашей с вами ситуации очень даже немаловажно, – тут же ухватился мушкетер за идею нанести визит генералу де Брежи.
39
Через час они уже подъезжали к роскошному трехэтажному особняку, принадлежащему роду де Брежи. Они успели вовремя: одетый по-дорожному посол стоял на ступенях крыльца и лично наблюдал, чтобы слуги погрузили в карету все, что надлежало погрузить.
– Честь имею, господин посол. Лейтенант королевских мушкетеров граф д'Артаньян, – остановился рядом с ним гасконец.
– Вам приказано сопровождать меня до порта Кале? – поинтересовался посол, все так же задумчиво созерцая преддорожную суету слуг.
– Приказа не получал, но, если нужно усилить охрану, готов сопровождать вас, куда прикажете.
– Я пошлю слугу в канцелярию Мазарини. Можете считать, что разрешение получено. Езжайте, готовьтесь. Встретимся у северной заставы.
Д'Артаньян и Шевалье, на которого посол все еще не обращал абсолютно никакого внимания, переглянулись. Мушкетер прибыл сюда, чтобы решать судьбу странствующего летописца, но оказалось, что решается его собственная.
– Если позволите, господин граф, я задержу ваше внимание еще на минутку.
– Что там у вас еще? – ворчливо поинтересовался отставной генерал.
– Этот монашеского вида аскет – мой друг Пьер Шевалье, королевский советник монетного двора [41] и странствующий летописец, исходивший всю Польшу и Украину…
– Так уж и всю, – опять проворчал де Брежи. – Мне этого до сих пор не удалось.
– И все же перед вами человек странствий.
– Человек странствий, говорите? Кажется, я и сам уже начинаю принадлежать к бродячему племени странников.
– К тому же господин Шевалье – странствующий летописец, – еще больше взбодрился мушкетер.
Граф устало взглянул на Шевалье и невозмутимо кивнул. Мысленно он уже был в Варшаве.
– Странствующий летописец? Это любопытно. Ни при одном дворе о такой должности пока что не позаботились. Просто не додумались до этого. Надо же: «странствующий летописец»… – явно понравилось де Брежи само определение рода занятий Пьера.
– Так вот, в сумке господина Шевалье – рукопись, в которой воспроизведены нравы и обычаи украинских казаков и крымских татар. Смею вас заверить, ни один человек во Франции не обладает таким количеством сведений об этих народах и их землях, как мсье Шевалье.
– Вам представится возможность добыть их еще больше. Столько, что сможете удивить даже меня, – обратился посол к Шевалье, на полуслове прерывая сочиненную мушкетером рекомендацию. Он был человеком действия, а потому привык решать все быстро и основательно. – Вас еще что-либо задерживает в этом далеком от казацких степей и татарских стрел городе?
– Ничто, – решительно заверил его Шевалье.
– Вещи ваши, судя по всему, находятся в гостинице «Три путника» или в «Обители крестоносцев».
– Вы очень прозорливы, граф, – в «Обители…»
– Мы заберем их. В карету, странствующий летописец.
Лейтенант хотел было уточнить, что речь идет не о поездке в Польшу, а о том, чтобы он, посол де Брежи, просмотрел хотя бы несколько страничек, уже написанных рукой Шевалье по свежим впечатлениям от прошлых поездок, однако исправлять ситуацию уже было поздно. Узнав о столь щедром предложении, Шевалье расплылся в счастливой улыбке, воспринимая его как подарок судьбы.
– Неужели я смогу попасть вместе с вами на корабль, идущий к берегам Польши?! – воскликнул он.
Лейтенант вспомнил убогий номер Шевалье в гостинице «Обитель крестоносцев» и, предположив, что даже за эти «апартаменты» странствующему летописцу платить вскоре будет нечем, решил смириться с тем ходом событий, который предложил генерал де Брежи.
– Вам ведь нужны нравы и обычаи поляков, казаков, татар? Я правильно понял вашего друга-лейтенанта?
– Вы поняли его, как не способен был бы понять никто другой. Потому что вы – посол в Речи Посполитой, в стране крылатых гусар и казаков.
– Вот вы все это и получите. Но лишь в том случае, если взамен я получу в вашем лице старательного секретаря посольства.
– Более старательного вам даже трудно будет себе представить, – расплылся в улыбке Шевалье, совершенно забыв о безбожном несовершенстве своей рукописи.
– Гм, «странствующий летописец»… – уже в который раз добродушно проворчал граф де Брежи, потирая пальцами подбородок. Судя по всему, привычка по любому поводу недовольно ворчать, тут же принимая некие решительные меры, осталась генерал-лейтенанту в наследство от долгой военной службы. – Надо же, впервые слышу о таком.
