Андрей Дугинец - Стоход
Оляна неестественно весело поздоровалась с дедом Устымом. Тот молча кивнул.
Полицейский угрюмо буркнул:
— Уходи, дед! После обеда еще одного приведу, тогда и зако…
Он не договорил: обеими руками ухватившись за дуло винтовки, Оляна дернула вниз. Полицейский упал грудью на воткнувшуюся штыком в землю винтовку. Раздался выстрел.
Оляна метнулась к Устыму, намереваясь выхватить лопату и оглушить ею полицая по голове. А пока тот придет в себя, бежать.
Но могильщика на месте не оказалось. Оляна растерянно глянула назад. Конвоир уже встал и готов был повернуть винтовку на нее. Оляна, еще не зная, что она сможет сделать, бросилась снова к полицаю. И в это время в воздухе сверкнула лопата. Полицай упал с рассеченной головой. Оляна вскрикнула от неожиданности.
— Чего стоишь! — крикнул дед Устым. — В лес!
— А вы? Вас же…
— Я! Кому я нужен! Мне одинаково, на каком свете жить, на этом чи на том…
Вбежав в ельничек, Оляна оглянулась. Дед еще закуривал.
— Убегайте ж и вы! — крикнула она. — В комендатуре уже заметили.
Старик прикурил, потарахтел спичечным коробком, проверяя, много ли осталось спичек, и, положив лопату на плечо, пошел следом. Однако в ельничке остановился, воткнул лопату в землю и, сказав Оляне, чтоб забрала лопату, вернулся к яме — за винтовкой.
Перебегая болотце, отделявшее ельничек от большого смешанного леса, Оляна еще раз оглянулась. За нею широким шагом, но спокойно шел дед с винтовкой на плече.
А в селе уже поднялась беспорядочная стрельба, послышались свистки полицейских, ругань.
— Ты беги, беги! Пробирайся на протоку. Там у меня лодка. Беги! — повелительно сказал старик и прибавил шагу.
Из окна кабинета Савка увидел, что произошло в «Хвоинках», и поднял на ноги всю полицию. Вскочив на коня, он первым поскакал догонять беглянку. Догнать ее он должен, даже если это будет стоить ему жизни. Она разрушила все его планы. Она отдала его на растерзание шефу! Ведь на расстрел ее вел полицай, привезенный из другого района и специально проинструктированный. Этот вахлак должен был сразу же, как войдут в лесок, предложить Оляне совместный побег и таким образом пробраться в лагерь Миссюры. Это был тот самый план, на осуществление которого Сюсько просил две недели. Но все дело испортил этот дурак — могильщик. Нахлестывая коня, Савка ругал себя за то, что не предусмотрел случая с могильщиком, но больше всего клял разиню полицая.
Оляна уже подбежала к речке, когда позади услышала топот коня, ломившегося сквозь чащобу. Она рванулась изо всех сил. Но тяжелый топот неумолимо приближался. И когда Оляна одной ногой уже стояла в лодке, ее опрокинуло, оглушило…
Очнувшись, Оляна долго не могла понять, что с нею и где она. Лежала она на мокрой земле в абсолютной тьме. Воняло сыростью глубокой ямы. В голове гудело, шумело, вызванивало. Повернулась на бок, больно придавила руку. Попыталась вытащить ее из-под себя, но она оказалась крепко привязанной к другой руке. Превозмогая боль, все же повернулась на бок и долго, безуспешно пыталась сесть. Потом смирилась, поплакала от сознания своего бессилия и уронила голову на мокрую, осклизлую землю. Откуда-то вдруг всплыли в затуманенной памяти слова Сюсько: «Ты еще пожалеешь, что осталась жива. Тысячу раз пожалеешь!..»
* * *Нескладно шла до сих пор жизнь пана Суеты. Несмотря на недюжинную хитрость, ему постоянно приходилось, как говорится, «пасти задних». Все он кому-то должен был подчиняться, кому-то угождать, кого-то бояться. При панах старался, из шкуры лез, а выше секвестратора не поднялся. При Советах пришлось с бандой прятаться по корчам да хуторам. И только теперь, с приходом фашистов, Яков Шелеп достиг того, о чем даже не мечтал. У него были власть, деньги, дом. Оставалось одно — сделать красавицу Олесю женой.
Об этом он мечтал дни и ночи. И надеялся, что лестью или насилием, а достигнет цели.
Но вот на пути его встал Сюсько. Несколько раз уже пан Суета видел коменданта полиции рядом с Олесей. И ему было ясно, что перевес, безусловно, на стороне молодого. С каждым днем Сюсько все больше мозолил глаза и наконец встал на пути Шелепа тяжелым, болотным камнем. Терпение лопнуло, и Шелеп решил столкнуть со своего пути эту помеху. Он сдружился с Левкой Гирей, мечтавшим о должности коменданта, стал следить за каждым шагом Сюсько, искать момента встречи один на один где-нибудь за пределами села. И вот он, кажется, близок, тот долгожданный момент. Завтра Сюсько едет в город. По дороге в лесу с ним можно покончить одним выстрелом, а похоронить потом как героя, погибшего от партизанской пули. Да, так можно убить двух зайцев…
Но день завтрашний принес пану Суете совсем неожиданное. Только пригрело солнце, к зданию районной управы подкатила сверкающая никелем легковая машина. Таких машин в Морочне еще не бывало. Шелеп выскочил без шапки, чтобы встретить какое-то необычайно высокое начальство. Выбежав на крыльцо, он увидел молодого щеголеватого эсэсовца и пышно одетую даму, только что выбравшихся из машины.
— Вот я и приехала проведать вас, пан Суета! О-о-о, простите, господин Шелеп, это глупое прозвище застряло в зубах! — услышал голова знакомый голос дамы, которую все еще не узнавал. — Да вы что, не узнаете? — женщина самодовольно ухмыльнулась. Придерживая подол длинного белого платья из прозрачного воздушного материала, она быстро поднялась по ступенькам крыльца.
— Ганночка? Пани Зозуля? — Шелеп широко раскинул руки. — Милость пани! Какими судьбами! К нам прямо с небес в ангельском одеянии в колеснице Ильи пророка!
— Поистине правы были вы, говоря, что неисповедимы пути господни!
Эсэсовец прошел мимо хозяина, даже не ответив на его низкий, подобострастный поклон.
Подхватив под руку Ганночку, Шелеп повел ее в свой кабинет. Шепотом спросил, кто этот важный.
— Потом расскажу, — таинственно подмигнув, ответила Ганночка.
Гитлеровец первым, будто бы все здесь давно знал, вошел в кабинет головы и, удобно развалясь на диване, стал насвистывать.
— Он ни бельмеса по-русски, — с насмешкой сказала Ганночка и презрительно махнула пухлой, холеной рукой в прозрачной перчатке. — Можно свободно говорить… Времени мало. Ганс может ждать меня только час, поэтому я сразу к делу. Мне нужна ваша помощь.
— О-о-о! Буду счастлив услужить вам по старой дружбе, милость пани.
— Это очень хорошо, что головой здесь назначены именно вы. Я вас знаю как человека благоразумного и надеюсь…
— Да-а, настало наше время, — самодовольно протянул Шелеп и барски откинулся на спинку кресла, похожего на царский трон. — Господь бог, слава ему вовеки, услышал наши молитвы, послал отдохновение за все наши скорби и треволнения.
Ганночка заметила большую перемену не только во внешнем облике Якова Шелепа, но и в голосе, и в манере держаться. Он стал подчеркнуто спокойным, уверенным. Волей-неволей Ганночка приходила к выводу, что теперь этого типа дешево не купишь, и соответственно готовилась к атаке.
— Я надеюсь, что дело, о котором вы, милость пани, хотите меня просить, будет служить на благо нашим освободителям.
— О-о, безусловно! Безусловно! — охотно подтвердила Ганночка и, открыв сверкающий позолотой миниатюрный ридикюльчик, начала пудриться. — Видите ли, новый порядок требует обновления всей жизни.
— Понимаю, понимаю, — одобрительно кивал Шелеп.
— В городах, откуда изгнаны большевики, восстанавливается нормальная жизнь на европейский лад: открываются парки, рестораны, кабаре и прочие увеселительные учреждения, — тут Ганночка сделала многозначительную паузу, — учреждения, без которых ни один нормальный мужчина обойтись не может…
Голова сладко сощурил глаза:
— Да вы европейски мыслящая женщина!
Ганночке некогда было выслушивать комплименты, да и толку от них мало, поэтому она продолжала:
— В Бресте я открыла такое заведеньице. Соответственно его обставила. И уже подобрала десяток дикарочек, отмыла, откормила ну и научила… уму-разуму…
— А пани такому уму-разуму может научить даже опытную красотку, — подмигнув на слове «такому», вкрадчиво протянул Шелеп.
— Будете в Бресте, задумаете поразвлечься с девочками, милости прошу… Вы убедитесь, что не ошиблись в моих способностях из ничего делать настоящих женщин. Ведь пан понимает, что быть женщиной — это большое искусство.
— О-о да!
— Вот вам адресок, — Ганночка положила перед Шелепом свою визитную карточку. — В моем заведении полный покой и порядок. А ночью, когда в гости приходят господа офицеры, выставляется охрана. Все честь честью. Правда, стоило мне это… — Ганночка тяжело вздохнула. — Даже не знаю, окупятся ли все мои расходы и заботы.
— О, я в этом не сомневаюсь! Милостива пани не из тех, кто обсчитывается!
— Э-э, пан Су… — Ганночка спохватилась и поправилась: — Пан голова, вы не знаете всех неожиданностей этого сложного дела. Я вон одну лапотницу целый месяц откармливала, отмывала. Только на духи да кремы истратила целую тысячу… Готовила для одного генерала. А пришло время выйти к гостю, она, подлюка, удавилась. Мало того, что все мои расходы как в воду канули, так гость этот так рассвирепел, думала, тут же пристрелит меня или закроет заведение. Вот вам обратная сторона этого, на первый взгляд, выгодного и верного дела. Ну, а теперь скажу, зачем ехала к вам.
