Джеймс Джонс - Только позови
В большом конверте были шесть листков, его личное дело — форма 201 и послужной список.
— На второй странице читаем: ОГРАНИЧЕННО ГОДНЫЙ. А теперь открой страницу четыре. Здесь написано, что ты ГОДЕН К СТРОЕВОЙ СЛУЖБЕ. Нашел? Прямое противоречие, чушь!
Заключение было подписано председателем медицинской комиссии, тем самым очкастым полковником, которого Лэндерс с тех пор и не видел.
Лэндерс взвился:
— Как же это может быть? Какое они имеют право?
— Никакого, — спокойно ответил Уинч. — Я же говорю: противоречие. Какой-нибудь раззява писарь напутал. Но — написано пером, не вырубишь топором. Теперь допустим, что я ничего не знаю, бумага попадет к кому-нибудь из моих раззяв, и все — ты в пехоте. Потом ходи доказывай. — Он взял документы из рук Лэндерса и кинул на стол. — Ну, так как будем решать?
— Сволочи, — твердил Лэндерс дрожащим голосом. — Последние сволочи.
— Значит, пошли в пехоту, петух?
— Нет, не пошли.
— Отлично. Куда же в таком случае? Если ты здесь не хочешь. — Уинч неопределенно обвел рукой вокруг себя. — У тебя есть выбор.
— Не надо мне выбора, — говорил Лэндерс, едва сдерживаясь. — Я хочу туда, куда меня должны были направить, если б не эта дурацкая ошибка. Я хочу, чтобы все было правильно, по-честному… Неужели ты не понимаешь, черт тебя побери? Неужели не понимаешь, что иначе я не смогу уважать себя… — Он отчаянно старался говорить спокойно, но окончание фразы помимо его воли стремительно взмыло вверх.
— Очень благородно с твоей стороны, очень. Значит, пехоту побоку, так и запишем. Но в уме держи: если б не я, мог бы и загреметь.
— Это нечестно, нечестно! — повторял Лэндерс.
— Честно, нечестно — какое это имеет значение. Мы имеем дело с официальным заключением в трех экземплярах. Нас не касается, что какой-то разгильдяй составил его неверно. Тем не менее мы исправляем ошибку. Я передаю документы писарю, пусть смотрит, где что недоукомплектовано. Сам я понятия не имею. Как в лотерее: что выпадет, то и будет. Как, устраивает?
— Валяй, — холодно согласился Лэндерс.
— Какая уж там порядочность и честь, на войне-то, — негромко произнес Уинч.
Лэндерс упрямо молчал.
Писарь, к которому Уинч направил Лэндерса, был сама беспристрастность. С пачки бумаг на столе он просто — напросто взял верхний листок и, скучающе сделав две долгие затяжки, отложил сигарету и выписал направление. Оно было в 3516-ю квартирмейстерскую роту по подвозу горючего — новое, только что сформированное из ограниченно годных строевиков подразделение.
Лэндерс взял назначение и потопал в казарму, не дав себе труда заглянуть к Уинчу, чтобы сказать спасибо за то, что тот распорядился закрыть вопрос с самоволкой. Уинч смотрел на него в окно.
По пути Лэндерсу вспомнился их последний разговор с Карреном о сомнительных преимуществах службы ограниченно годных, в частности, в таких вот ротах и о высоком проценте потерь в них безо всяких героических подвигов.
Бараки, где размещалась 3516-я, выглядели как после стихийного бедствия. Поставленные в далеком прошлом — целых девять месяцев назад, они уже расползались по всем швам и грозили вот-вот рухнуть. Там он нашел очередную партию новеньких со своими вещичками, только что прибывших из госпиталя; люди недоуменно озирались вокруг, очевидно вспоминая больничный уют.
Хлипкие дощатые помещения с низким потолком отапливались только чугунными печками. Прежние обитатели приколотили изнутри к стенам листы толя, чтобы сберечь тепло, но из щелей все равно дуло немилосердно. Шаткие двухъярусные нары, казалось, проломятся под тяжестью тела. Сортиры были еще хуже. Они размещались в сараях, поставленных прямо на бетонные плиты, которые за ночь промерзали насквозь. Добрая половина кранов в умывальниках не работала, и многие унитазы тоже были неисправны. С улицы в бараки на ногах несли грязь, она присыхала к полу так, что не отодрать. В помещении царил беспорядок, как это бывает, когда люди живут скученно, в тесноте.
Народ едва осмотрелся в новом жилище, как последовала команда построиться во дворе. Командир роты прочитал небольшую лекцию на тему о чистоте и порядке. Чувствовалось, что он устал говорить одно и то же.
Больше всего донимала промозглая зимняя погода. Безжалостный холод проникал отовсюду, от него не укрыться и не согреться по-настоящему. Солдаты ежедневно скребли въевшуюся грязь, но грязи не убывало, зато после уборки от пола, стен и с потолка несло холодом еще сильнее.
Из-за ошибки в сопроводительных документах Лэндерс пребывал в состоянии беспокойства и раздражения. Получалось, что их вообще никто не читал — ни Каррен, ни Стивенс, ни полковник из медкомиссии, чья подпись стояла на заключении. Армия, что с нее взять! Лэндерс не знал, будут ли эти бумаги приложены к его личному делу. Что, если его отправят в Европу и там неожиданно переведут в стрелковое подразделение, как написано на четвертой странице? Куда ему обратиться в случае недоразумения? Он не догадался спросить Уинча о такой вероятности. Надо было попросить его исправить ошибку. Но идти к Уинчу снова противно, и Уинчева ухмылка противна. Шли дни, и Лэндерс жил как бы в предощущении ада, бунтуя внутренне и не зная, что предпринять.
Рота росла и разваливалась на ходу. Только что собранная вокруг кадрового ядра — пяти рядовых и трех офицеров, она регулярно получала пополнения — когда по десять человек в день, когда по тридцать. Вместе с Лэндерсом прибыло двадцать пять душ. Сержанты сбились с ног, размещая эту уйму народу. Дело свое они знали из рук вон плохо. От офицеров тоже было мало проку. Пополнения между тем прибывали, новички без особого успеха скребли грязь. Наконец рота была полностью укомплектована и могла приступать к боевой подготовке.
Примерно половина личного состава была переведена в 3516-ю из двух пехотных дивизий, проходивших подготовку в Кэмп О'Брайере и сейчас готовых к переброске в Англию. Большинство были признаны негодными к службе в стрелковых частях, и люди были счастливы очутиться здесь, чего и не думали скрывать. Счастливы до тех пор по крайней мере, пока не поняли, куда они попали. Среди них было немало сержантов, которых перевели с понижением в звании. Таких, впрочем, моментально выявляли, чтобы заткнуть ими должностные дыры в штатно — организационном расписании.
Другую половину составляли раненые, прошедшие, как и Лэндерс, курс лечения. Эти в основном прибыли из Общевойскового госпиталя Килрейни — Лэндерс видел знакомые лица. Но было немало и таких, кого прислали из других госпиталей, раскиданных по большому району с центральным «пепепе» в Кэмп О'Брайере. «Пепепе» — тоже новое словечко, и означало оно пересыльный пункт пополнений. Иные были со следами тяжелых увечий. «Соскребыши», как пренебрежительно сказал один местный фермер, сплюнув табачную жвачку. У Лэндерса не выходил из головы один солдат, которому в Италии срезало икру на левой ноге — будто какой хищник клыками отхватил. Всех их подлатали, подправили, подремонтировали, и им снова предстояло идти на фронт. Эти глядели мрачно и на роту, и на целый свет.
Рядовому Лэндерсу не приходилось рассчитывать на то, что его выделят из общей массы, и это его радовало. Ему нужно было время, чтобы хорошенько подумать. Пока же он решил не высовываться, делать только то, что прикажут, ни больше, ни меньше. Он видел, в каких условиях находятся вчерашние раненые, и его обжигало чистое негасимое пламя благородного негодования. Его не волновала судьба отчисленных из дивизии, но и они заслуживают лучшего, чем спать в сарае, объяснял он Стрейнджу в «Пибоди», когда получил первую увольнительную в город.
— Всем все до лампочки. — Он старался говорить попроще, чтобы Стрейндж понял. — Только совсем уж лопухи что-то делают. Но их водят вокруг пальца, используют в своих интересах. Возьми, к примеру, медицинскую комиссию. Сидят пятеро, песок сыплется. Добропорядочные граждане — даже не эти задницы из Уэст-Пойнта. И рассказывают мне сказочки о том, как я нужен стране. Как важно использовать мои знания. Хорошо, я согласен, говорю. Но какие знания? И как их использовать? Оказывается, надо готовить пополнения для пехотных частей. Но я же в этом ни черта не смыслю! Как я могу согласиться? Я пока еще в здравом уме. И вот меня суют в эту занюханную роту. Никто не потрудился документы прочитать как следует. Врачи — и тс даже в медицинское заключение не заглянули. Иначе не допустили б такой ошибки. Нет, дорогой друг, нету для меня дороги. Сматываться надо — это единственное. Вот только некуда.
— Все правильно, — отвечал Стрейндж с той же тревожной озабоченностью. — И все равно я не понимаю тебя. Что тебе стоит пойти к Уинчу? Он даст тебе хорошую канцелярскую работу, и сиди себе до конца войны. Вот тут твои знания и пригодятся. И польза будет. Не — е, честно, не понимаю!
