Юрий Бондарев - Мгновения. Рассказы (сборник)
– Есть индивидуальный пакет? Дайте-ка. Снимите пилотку, – приказал Новиков Петину.
И, нетерпеливо обождав, пока тот искал, шарил по карманам, а потом вынул замусоленный, в крошках табака пакет, Новиков разорвал его, придвинулся к Петину. Неумело, но быстро стал накладывать бинт, свежо и чисто забелевший на крупном, грубо выдубленном ветром лице Петина. Тот наклонял голову, вспотев, сопя; единственный глаз с опаской мигал в лицо Новикова.
– Да какой же госпиталь, товарищ капитан? – пытаясь улыбнуться, бормотал он. – Так, ерундовина. Проморгается. Зачем это вы? Мне к майору надо… Спасибо, товарищ капитан! Некстати это…
– Смерть и ранение всегда некстати, – сказал Новиков, завязав узел, и легонько оттолкнул Петина. – Теперь двигайте к майору. Да только пригибаться и бегом. – И чуть-чуть усмехнулся. – Для снайперов вы мишень огромная. Ну, бегом марш!
– Счастливо вам…
Петин грузно встал, старательно одернул гимнастерку, перешагнул через бруствер и вдруг, неудобно пригнувшись, придерживая растопыренными пальцами медали на груди, тяжело порысил по высоте к скату, за которым только что скрылись посланные за снарядами солдаты.
– Ползком! – крикнул Новиков. – Гимнастерку жалеете? Ложись!
В солнечном пространстве перед высотой, где чадили танки, поспешно треснул выстрел, синий огонек разрывной пули высекся под ногами Петина. Он, как бы очень удивленный, выпрямился всей огромной своей фигурой, сияя чистым бинтом на голове, поглядел туда, где щелкнул выстрел, неуклюже махнул рукой и сбежал, скатился по скату.
«Задело его? Нет, не может быть, не задело!» – подумал Новиков, давно уверенный, что на войне подряд два раза не ранят, второй раз – убивают.
И тогда громкий, отчетливый голос младшего лейтенанта Алешина заставил его обернуться.
– Товарищ капитан, вроде из-под танка подбитого лупят! Не видите?
Алешин без фуражки – каштановые волосы светились на солнце – лежал под бруствером, смотрел куда-то перед высотой, в белесую дымку, плавающую в котловине.
– Пошли к пулемету, покажешь! – сказал Новиков.
В ровике НП, перешагнув через дремлющих связистов, Новиков спросил у дежурившего около пулемета разведчика:
– Заметили, откуда бьют снайперы? – И, не выслушав его полусонного бормотания: «Да тут солнце в глаза бьет», – снял с бруствера ДП, перенес его, меняя позицию, в дальний конец хода сообщения, установил на бровке.
Алешин лег грудью на стену окопа, прошептал:
– Правее орудия Овчинникова, на минном поле – подбитый танк. Пушка к нам развернута, видите? Оттуда выстрелы.
Это было то место, где ранило Овчинникова.
– Прощупаем, – сказал Новиков.
И выпустил две короткие очереди, стремительно запылившие перед гусеницами подбитого танка. Тотчас он уловил двойной ослабленный звук выстрелов из-под днища танка. Он быстро взглянул вправо и назад, на высоту, где обстреляли Петина. И увидел человека, низкого, плотного, коротконогого. Рыхло забирая сапогами, он бежал, видимый как на ладони, к огневой позиции. Стреляли по нему. Новиков, не отнимая пальца от спускового крючка, крикнул Алешину:
– Какого… там шляются? Кто это такой? А ну, наведи порядок! Может, опять от Гулько!
Он поставил удобнее локоть, прижал к плечу ложу пулемета, снова выпустил две короткие очереди под днище танка. Неясно услышал окрики Алешина: «Ложитесь, ползите! Откуда вы?» Затем тонко, мстительно взвизгнуло над ухом несколько пуль. Понял: теперь стреляли по пулемету, и, загораясь знакомым чувством азарта, он крепче стиснул ложу, вторично прицелился. Весь диск вылетел туда, откуда стрелял немецкий снайпер. И только после этого Новиков сорвал пулемет с бровки окопа, переставил на другое место, бросил разведчику:
– Новый диск! Быстро!
От орудий по ходу сообщений в сопровождении младшего лейтенанта Алешина шел, нагнув голову, будто бодаясь, налитой и даже в талии толстый человек, квадратное лицо багрово, брови упрямо сдвинуты; и по этим бровям, по тучности и багровости Новиков, удивленный, узнал того капитана-интенданта, с которым у него произошло столкновение в особняке.
– А-а, интендант! – воскликнул Новиков. – Это за каким же лешим на огневую вас занесло? Судьбу испытываете? По снайперам соскучились? – И улыбнулся нахмуренному Алешину. – Чуете, Витя?
Интендант подошел, спотыкаясь от поспешности, едва выговорил:
– Товарищ капитан, я пришел, чтобы получить свое оружие. Я прошу оружие, оно записано под номером, – повторил он, глядя Новикову в грудь.
– Присядьте, – посоветовал Новиков.
Интендант присел, отпыхиваясь, вытер платком толстую шею, пылавшее лицо, подбородок. Делая это, поднимал и опускал руку, было видно, как тесный китель жестко давил ему подмышки. Новиков сказал полусерьезно:
– Ну вот что, если хотите, я могу извиниться. Что было, то прошло. Берите из особняка все, что необходимо для медсанбата: простыни, белье, вино, продукты, – и счастливого вам пути! От орудий, советую, ползком, иначе не вы нас, а нам вас придется отправлять в медсанбат. Кажется, все.
Интендант справлялся с одышкой, пот струями катился по лицу его, подворотничок врезался в шею, влажно потемнел, веки набрякли.
– У вас мое… оружие. Системы «наган», – сказал он упорно. – Прошу вас, мое оружие. Офицеру без оружия нельзя… Оно записано под номером. В документе…
– Младший лейтенант Алешин, отдайте оружие, – сказал Новиков. – Наган! Достали бы пистолет или парабеллум, наконец. Алешин, что вы медлите? Отдайте оружие…
Алешин, с неприязнью вперив взгляд в интенданта, нехотя вынул из сумки массивный наган, повертел в руке и, краснея, сказал презрительно:
– Товарищ капитан, если каждый тыловик…
– Отдайте, – оборвал его Новиков.
– Спасибо. Я сам погорячился, – сдерживая одышку, выговорил интендант. – Я рад, что познакомился с вами, капитан. Если что будет нужно…
– Я не умею говорить любезности, – вежливо ответил Новиков.
– Ладно, пусть так. Может, еще увидимся…
Вталкивая наган в кобуру, интендант сгорбил тучную спину, зашагал по окопу, косясь влево на поле, где вились дымки над танками.
– А по высоте – ползком! Ползком! – гневным голосом крикнул Алешин. – Быстро!.. Приласкали, товарищ капитан, дикобраза какого-то! – возмущенно сказал он. – Тыловой комод эдакий!
Новиков в это время, сильным ударом руки вщелкнув полный диск в зажимы пулемета, внимательно глядел в сторону города. Там, пульсируя тяжким громом, росла огромная, зловещая, кипящая чернота, надвигалась, заслоняя небо, все приближаясь, повисала над высотой. И то, что было несколько минут назад, казалось ничтожно маленьким, ненужно пустячным, мелким по сравнению с тем, что надвигалось на них и что сознавал, чувствовал сейчас Новиков.
– Товарищ капитан, чеха ранило. В пехоту шел с термосом! Вон смотрите, в грудь его снайпер саданул!
– Где он?
– На огневой.
– Пошли.
Возле орудия сидел молоденький чех в новом, вроде еще хрустящем от свежести обмундировании, влажные, испуганные глаза старались улыбнуться Новикову, белый пушок, покрывавший верхнюю пухлую губу, в капельках пота; юношески худые пальцы прижаты к груди, точно поймал что-то и не выпускал он. Рядом у ног стоял термос. Ремешков, присев подле на корточках, разрывал индивидуальный пакет, жалостливо вглядывался в ребячье лицо чеха, вздыхая по-бабьи, спрашивал скороговоркой:
– Куда ж это тебя, куда? Эх, милый человек, неосторожно ты, они тут все пристреляли. В пехоту шел, землячок, к своим? Понимаешь, понимаешь по-русски?
– Добрий ден… – прошептал чех, закивал быстро-быстро, на секунду отвел руки от груди и молитвенно прижал их. – Рота… обед… Я – тр-р, катушка, связист… Шеста рота…
Он ясно смотрел Ремешкову в лицо, будто умоляя понять его. Темное пятно расплывалось на гимнастерке, окрашивало худые пальцы чеха.
– Снимайте с него гимнастерку! Быстро! – приказал Новиков Ремешкову, взял у него индивидуальный пакет, повернулся к молча глядевшему на чеха Степанову. – Отнесите термос в шестую роту чехов. И передайте – ранен связист.
– Марице, Марице, повстани, – серыми губами шептал чех, когда Новиков при помощи Ремешкова стал перебинтовывать его, и все смотрел туда, за озеро, где лежала Чехословакия.
10А вечером стало ясно, что немцы прочно заняли центр города. Никто из дивизиона не сообщил Новикову, что на улицах идут бои, – связь была прервана. Телефонисты, раз восемь пытаясь восстановить линию, в сумерки вернулись из города с воспаленными лицами, опустошенными глазами. Сообщили, что нарвались на немецкие танки, город горит, ничего не понять и нет возможности восстановить линию – она перерезана. Два часа спустя из парка, где стоял хозвзвод, прибежал, дрожа от возбуждения, ездовой, доложил, что особняк и парк обстреляли автоматчики неизвестно откуда, лошадь убита, один повозочный ранен. А доложив это, спросил подавленно: «Может, место сменить куда подальше?» Новиков знал, что такого неопасного места, куда можно было передвинуть тыл, сейчас нет, отдал приказ окопаться хозвзводу: всем, от повозочного до повара – на юго-западной окраине парка.
