Геннадий Синельников - Ах, война, что ты сделала...
Прибывшие офицеры через короткое время втягивались в боевой ритм и так же успешно решали поставленные задачи, как и их предшественники. Но были и такие, кто по своим деловым, моральным качествам были ниже даже своих подчиненных.
Служил в батальоне командиром взвода лейтенант Драгомерецкий. Однажды наш батальон совместно с другими подразделениями блокировал крупную банду душманов. Взяв в кольцо большой район местности, батальоны постепенно сходились к центру, прочесывая на пути следования кишлаки и проверяя всех жителей, пропуская их через «фильтр». Рассчитывали, что последними в кольце останутся духи, за которыми мы охотились и которых, в случае поимки, ожидала явная смерть.
Операция длилась уже несколько суток. И вот накануне ее завершающего этапа мы с комбатом прибыли на участок местности, где стоял взвод лейтенанта Драгомерецкого. Комбат хотел дополнительно проинструктировать личный состав взвода о порядке действий на случай появления духов в этом районе.
— А здесь никого больше не будет, — спокойно сказал командир взвода.
— Это почему же? — удивился комбат.
— Душманы сегодня рано утром прошли вон по тому руслу реки.
— Как?! И вы что, пропустили их? — еще не веря в сказанное, спросил комбат взводного.
— Так точно! Командующий же говорил, что нужно беречь людей, вот я и принял решение — не ввязываться в бой, а пропустить их. Бандитов было гораздо больше, чем нас. Поэтому я выполнил приказ командующего, — невозмутимо завершил свой ответ лейтенант.
— Драгомерецкий, баран ты пришибленный, — в бешенстве закричал комбат, — ты же сорвал боевую задачу! Ты — трус и сволочь! Что ты наделал и кто тебе позволил так поступать? Тебе же было приказано: не пропустить, а уничтожить! Рядом с тобою находится другая рота, батальон. Нужно было сообщить им, и мы бы через несколько минут были бы здесь! Что ты натворил? Мы зачем столько дней и ночей мучились, истратили столько нервов, топлива, боеприпасов, чтобы из-за тебя, негодяя, все пустить коту под хвост?
Командир взвода спокойно и невозмутимо глядел на комбата. У него на это были свои соображения, и он расценивал сделанное им совсем иначе.
К счастью, лейтенант выпустил лишь небольшую группу душманов. Основные же силы отряда оставались пока еще в кишлаке. Они были окружены нами и подвергнуты обстрелу. Несколько часов артиллерия, в том числе и реактивные установки, танки, вертолеты и самолеты наносили по противнику огневые удары, после этого личный состав в пешем порядке пошел на завершение разгрома банды.
Шли, словно по полосе страхов и ужасов: то там, то здесь, куда ни посмотри, на земле лежали трупы людей, животных. Нагретые палящим солнцем, они распространяли тяжелый трупный запах. Но мы шли, внимательно осматриваясь по сторонам и моментально стреляя, если вдруг казалось, что кто-то проявлял признаки жизни. На всякий случай стреляли в убитых мужчин: душман — он и мертвый душман, а поэтому дополнительно пущенная в голову автоматная очередь лишней не будет. Дергались в предсмертной агонии раненые люди, лошади, коровы, ишаки. Их добивали, чтобы облегчить муки.
К вечеру батальон получил новую задачу. Мне, как старшему от управления батальона, необходимо было с одной мотострелковой ротой убыть на помощь горно-пехотному батальону, который был взят духами в плотное кольцо в самом центре Кандагара. Шли в кромешной темноте. Фары не включали, чтобы не стать удобной мишенью для врагов. Когда рота подошла к нужному месту, там творилось что-то невообразимое: над городом, пересекаясь в различных направлениях, неслись сотни трассирующих автоматно-пулеметных очередей, самолеты сбрасывали авиационные осветительные снаряды, которые, медленно опускаясь вниз на парашютиках, освещали землю ярким лунным светом. Ухали взрывы гранатометов. Как говорил потом командир батальона майор Повхан, их было очень много, как никогда раньше. Танкисты из своих мощных пушек в упор расстреливали дома и дувалы, где было возможно, тяжелыми корпусами танков рушили их, дополнительно раскатывая гусеницами.
Вернувшись на Родину, однажды в телевизионной программе «Новости» я увидел известного тележурналиста Лешинского. С экрана телевизора он авторитетно убеждал миллионы граждан, что заявления иностранных средств массовой информации о том, что советские войска ведут себя жестоко в Афганистане и будто бы город Кандагар подвергается варварскому разрушению — это очередная пропагандистская «утка». Он стоял на фоне дувалов одной из улиц Кандагара и, улыбаясь, говорил:
— Вот я нахожусь на улицах этого самого города. Как видите, нет тех разрушений, о которых так много говорят за рубежом. Город живет своей мирной жизнью, и в этом — большая заслуга наших советских военнослужащих. Афганцы благодарны им за бескорыстие и ту помощь, которую они оказывают, защищая интересы народа этой многострадальной страны.
Его словам могли поверить тысячи, миллионы людей, но только не те, кто воевал в Афганистане, тем более в Кандагаре. И тот дувал, у которого стоял Лещинский, был, наверное, одним из немногих уцелевших в том районе города. Сделай он несколько метров в сторону, и картина была бы совсем иной. Приветливо и мило улыбались в объектив подобранные афганцы, что-то отвечая на заданные им вопросы. Представлялась картина мирной и спокойной жизни.
Убитых и раненых свозили к госпиталю. Их было много. Крики, стоны, всхлипывания медсестер. Небольшая группа солдат и офицеров стояла возле лежавшего на кровавых носилках трупа.
— Подумать только, в первый рейд пошел капитан, и так не повезло. А ведь сам рвался сюда. Двое детей остались, семья без квартиры. Очень мечтал и надеялся, что хоть за счет Афгана получит ее. Вот и получил!
Хлопчатобумажное обмундирование погибшего было иссечено десятками осколков. А когда медсестра сняла с него куртку, показалось, что его тело нашпиговано металлом.
На следующий день вновь пошли в город. По данным афганской разведки, вчерашняя банда не покинула Кандагар, а находилась в одном из его районов. Нам была поставлена задача: блокировать указанный участок и обеспечить работу личного состава афганского армейского корпуса по прочесыванию местности и поимке душманов. Вошли в город и блокировали район, прилегающий к центру. БТР управления батальона остановился у башни на углу пересечения улиц. Рядом — центральная площадь города, торговые ряды и ресторанчик. Афганцы ушли во дворы на поиск, а мы стали вести наблюдение за ними и ждать условного сигнала, если им вдруг потребуется наша помощь. Время шло, все было спокойно. Вдруг из подвала башни послышался какой-то шум, показалось, что там кто-то находится. С начальником штаба и несколькими солдатами спустились в подвал и увидели, что из него в разные направления ведут подземные ходы, причем во весь рост, стены выложены камнем. Стало очевидным то, о чем мы уже частично знали: под городом есть система подземных ходов, которые соединяют все районы города между собой и имеют выходы на окраины.
Значит, поиск духов в конкретном случае был уже обречен на провал. Бросили в подвал несколько боевых гранат и вышли наружу. Через некоторое время увидели, что из башни потянуло дымом.
— Интересно, что там могло загореться? — с недоумением спросил начальник штаба.
— Ну-ка, брось туда еще парочку, взрывной волной все затушит, — попросил я стоящего рядом сержанта.
И правда, дым прекратился, однако через некоторое время из подвала вырвалось уже яркое пламя. Мы не на шутку перепугались, представив, что может произойти при скученности жилых домов, торговых лавок и прочих деревянных построек. Невдалеке от нас, в ресторане, был водопроводный кран, куда мы только что ходили пить. Я отправил туда солдат с ведрами и термосами, но они пришли без воды. С начальником штаба вошли в ресторанчик и, показывая в сторону начавшего пожара, дали понять хозяину, что нам нужно. На наших глазах он демонстративно открыл кран, но он был сух. По глазам стоявших в стороне зевак мы поняли, что отсутствие воды — дело рук самого хозяина. Его глаза и лицо выражали явное злорадство и недружелюбие. Он понимал, что ожидает нас, если пожар разгорится и охватит дома, и делал все, чтобы так и произошло. Разбираться, где злополучный кран был перекрыт и кто сделал это, у нас не было времени.
— Бросайте гранаты в огонь, пока не затушите! — приказал я командиру взвода.
Но пламя не гасло, оно разгоралось с новой силой, и я мысленно уже представлял последствия сегодняшнего рейда. Вдруг откуда ни возьмись к месту пожара, звеня колокольчиками, подъехала красного цвета пожарная машина. Пожарные в блестящих медных касках, соскочив с нее, начали что-то выяснять между собой, громко разговаривая и жестикулируя руками, совсем не обращая внимания на бушующее пламя. Пришлось в грубой форме прикрикнуть на них. Только после этого они приступили к своей работе. Сбив пламя, уехали. Прошло минут десять, и черный дым вновь повалил наружу. Опять примчались пожарные. Только убедившись, что огонь погашен окончательно, мы отпустили их. В глазах некоторых афганцев мы видели разочарование. Это означало, что произошедшее было кому-то очень нужно, и поджог был специально организован ими, чтобы скомпрометировать нас.
