Геннадий Синельников - Ах, война, что ты сделала...
Организовав вынос и отправку в госпиталь раненых и убитых, батальон вернулся к месту постоянной дислокации».
Читаю свои короткие служебные записи в рабочих тетрадях и думаю: какими они были разными, наши солдаты, сержанты и офицеры-афганцы. Служит солдат, ничем особо не выделяется, или наоборот: выматывает своим поведением нервы. Проверишь ночью охранение: спят поголовно. Растолкаешь, наругаешь, пристыдишь, припугнешь, а иногда и попинаешь, а через некоторое время вернешься: как спали, так многие и спят. Убеждаешь, что так нельзя, и уже достаточно фактов, когда такое разгильдяйство заканчивалось напрасными жертвами. Но приходит ночь, и опять все сначала, и так изо дня в день.
А на боевой операции не узнаешь того подчиненного, которого ты еще совсем недавно ругал и проклинал. И понимаешь, что свист пули, реальная опасность — лучше любого командира или замполита. Вчерашний нарушитель в бою становится совсем другим человеком. В Афганистане говорили, что те, кто по жизни были «оторви да выбрось», там не трусили, точнее, боялись, но находили в себе силы перебороть свой страх. А «маменькины сынки» не были способны на подвиги. Говорили также, что на войне погибали лучшие. Наверное, это были общие слова, не подкрепленные каким-либо анализом. Пули не выбирают лучших или худших, они просто убивают без разбора и тех, и других. Та война и из «сорвиголов», и из «сынков» делала героев, если они были и в мирной жизни порядочными людьми. А если в душе человека была гниль, червоточина, то она там и осталась. Война хороших людей делала еще лучше, подлецов — еще хуже. Она ускоряла процесс, была благодатной почвой развития и проявления человеческих качеств в эсктремальных ситуациях. Поэтому подонки, служившие в Афганистане, стали ими не там, они пришли такими из довоенной жизни. Война только ярче и быстрее высветила то, на что они были способны. Сделала это и поставила на каждом свою метку, как татуировку, раз и навсегда. Поэтому все мы, прошедшие войну, мечены ею. Она выкрасила наши волосы в пепельный цвет, руки — в кровавый, сделала каким-то особенно тяжелым взгляд, глаза, повидавшие горе и смерть, опустошила души. Не наша вина в этом. Это должно быть горем всей страны, что все мы стали заложниками и пушечным мясом в руках подлых и пустоголовых политиков, с их амбициозными замашками, больным воображением и самолюбием.
Такое возможно только в нашей стране, где законы защищают интересы и благополучие тех, кто у власти. Они спокойно уходят от ответственности и вновь сталкивают лбами, словно стадо баранов, страны, регионы, народности. И люди подчиняются приказам, потому что за их неисполнение предусматривается серьезная ответственность. Выполнить или нет — одинаково тяжело, страшно и мучительно больно. Так и живем в надежде, что завтра, возможно, будет лучше, что тебя и твою семью беда обойдет…
И страшно за будущее поколение, которое еще сейчас, в своих детских кроватках безмятежно сосет из бутылочек молочко и думать не думает, какая судьба уготована ему. Возможно, выполнение того же приказа: «Убей!»
Помню, меня вызвали в политотдел бригады и заместитель начальника, выложив передо мной почтовый конверт, сказал:
— Читай! Это пришло из Москвы из Министерства обороны СССР.
Я прочитал. Писала мать солдата из моего батальона. Это было нормальное письмо по меркам сегодняшнего дня, но необычное тогда. Мать писала, что люди, направившие на войну ее сына, — преступники. Требовала, чтобы Л. Брежнев прекратил войну и вывел войска из Афганистана. Грозила ему, что очень скоро тысячи матерей с вилами в руках пойдут на Москву, требуя возвращения своих детей. Письмо было направлено в часть для принятия соответствующих мер. Особый и политический отделы занимались этим солдатом. В объяснительной записке он, по совету особиста, вынужден был написать, что его мать психически больная женщина, и он не сообщал никому домой, что мы воюем в этой стране. А откуда мать узнала об этом, ему неизвестно. Это сейчас люди говорят и совершают многие вещи, зная, что за сказанное и сделанное они не понесут никакой ответственности. Тогда же возмущались и протестовали единицы, и только такие, как мать моего солдата, — «психически больные». Их было мало, и их слова тонули в общем звуке победных маршей страны по успешному выполнению решения очередного исторического партийного съезда.
Между тем жизнь продолжалась, и служба шла своим чередом. К середине лета 1981 года из 43 офицеров и прапорщиков батальона, которые входили в Афганистан в январе 80-го года, осталось всего пять человек. Остальные были уже в Союзе. Замена каждого — это радостное событие для убывающего и щемящая сердце надежда для оставшихся. Мы хорошо осознавали, что каждый день пребывания здесь может стать для любого из нас роковым.
Очень хотелось домой. Война длилась уже полтора года, но по-прежнему заменщики приезжали к нам, не зная что их здесь ожидает. Жалко было смотреть на них, толпящихся у штаба бригады в ожидании распределения, в новеньких кителях, фуражках или в парадных мундирах. Жара за 60 градусов, вокруг серость и выжженная земля, и они — словно из другой жизни.
В июле — августе боевые действия носили наиболее ожесточенный характер. Бригада в полном составе постоянно находилась на боевых. Один батальон охранял аэродром и палаточный городок бригады, все остальные были в рейдах. Потери с обеих сторон были большими. За три дня блокирования и разгрома банды было уничтожено более семисот душманов, вывезено несколько автомобилей трофейного оружия, боеприпасов, военного имущества. Духи, осознавая стратегическую важность военных аэродромов, часто пытались захватить их или обстрелять, нанося тем самым значительный материальный урон. На вооружении у них появились современные и эффективные американские средства борьбы с нашими воздушными средствами. Они активно применяли их, и не безуспешно. Во избежание обстрела «стингерами» самолеты, поднимаясь в воздух, делали короткий и крутой подъем, а при посадке — такой же спуск. Применялись и другие методы и средства защиты. Но все равно они были не особо эффективны от применяемого противником оружия. Помимо всего, аэродромы обстреливались из пушек, минометов. Обстрел производился чаще всего в темное время, когда поиск средств нанесения удара был затруднен вертолетами с воздуха. Однажды, это было в июле 81-го года, мы увидели в районе аэродрома, взлетная полоса которого находилась от нас на расстоянии менее одного километра, столб дыма. Тотчас раздались один за другим несколько мощных взрывов. Осуществив оставшимися силами план «кольцо», приготовились к отражению нападения духов. Однако нападавших не было видно. На огневых позициях афганского подразделения, охранявшего внутри нашего «кольца» служебные и жилые помещения афганского авиационного полка, валялись брошенные автоматы, пулеметы, военное снаряжение и имущество. Афганские «вояки», подумав, что это душманы пытаются захватить аэродром, побросав все, в панике бежали. Наши солдаты и офицеры, поняв, что это не так, подгоняли БТРы к самолетам и оттягивали их на безопасное удаление, отгоняли автомобили и специальную аэродромную технику, спасая их от огня. Куски металла со свистом проносились рядом. Было опасно находиться в радиусе разлета осколков, но это было необходимо. Мы уже поняли, что это не нападение, и действовали более спокойно и уверенно. Медики госпиталя говорили потом, что снаряд через окно влетел в операционную, где шла борьба за жизнь раненого, но не взорвался. Операция по спасению солдата продолжалась и в той обстановке. Как стало известно потом, солдат, охранявший склад авиационных снарядов, из любопытства решил проверить, что же произойдет, и сделал выстрел из автомата по деревянной укупорке. Вспыхнул рассыпанный порох, и начался пожар, который принес стране и ее Вооруженным Силам огромный материальный урон. А сколько подобных придурков и разгильдяев прошло через ту войну, сколько вреда принесли они родине. Но и они, наверное, сейчас бьют себя в грудь и с гордостью говорят, что они — интернационалисты. Были известны случаи, когда, совершив преступление и пытаясь избежать ответственности за содеянное, некоторые офицеры, прапорщики, солдаты и сержанты покидали свои части и уходили к душманам. Причем некоторым из них в бандах отводились далеко не рядовые должности. Имея боевой опыт, зная тактику действий советских подразделений, они успешно воевали против своих же сограждан. Может, поэтому и не спешат из заграничного плена возвращаться некоторые бывшие наши интернационалисты к себе на родину? Очевидно, грехи не пускают, или выжидают, когда все забудется.
Прибывшие офицеры через короткое время втягивались в боевой ритм и так же успешно решали поставленные задачи, как и их предшественники. Но были и такие, кто по своим деловым, моральным качествам были ниже даже своих подчиненных.
