Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа
В лице Эрнста я увидела нашего друга. Мы уверовали в скорую победу и наше освобождение. Многие были сбиты с толку немецкой пропагандой и ложью русских провокаторов. Эрнст умел опровергать их, в пух и прах разбивая геббельсовскую пропаганду. Эрнст стал бесстрашным агитатором. Однажды он вел беседу в одной из хат. Ему стало жарко. Он расстегнул немецкую куртку — и что же я увидела? На нем была советская коверкотовая офицерская гимнастерка и широкий ремень со звездой на пряжке. Очень радостно было смотреть на все это, что так напоминало русское, дорогое, близкое. Вот тогда я поняла, что Эрнст наш родной человек и что он в тылу у врага по заданию.
Таким я его запомнила на всю жизнь.
Эрнст пользовался доверием у некоторых немцев. С этим доверием умел открыто и бесстрашно нести людям правду о нашей родной партии. Особенно хорошо обрисовывал он нам жизнь после победы над гитлеровской ордой. В условиях оккупации Эрнст был символом надежды на скорую победу. Иногда в беседах со мной Эрнст говорил: немцы начинают задумываться и задавать мне вопросы, что будет дальше. Кто, по-твоему, одержит победу? Они все больше пристают ко мне, чтобы я рассказал, как русские обращаются с военнопленными. Он просвещал немцев. Одним словом, Эрнст зарекомендовал себя с наилучшей стороны.
Мы его полюбили. Моя мама Мария Васильевна говорила: „Дай бог этому немцу доброго здоровья и долгих лет жизни!“ Мы остались на всю жизнь ему благодарны. Он спас моего брата Васю от гибели. Просто вырвал его из рук смерти. Ныне мой брат Василий Максимович жив, у него своя семья. Работает на одном из заводов города Таганрога.
Кто же такой Эрнст? Этот хороший немец? Ведь он жив в настоящее время! Я его нашла спустя 18 лет после нашей встречи!
Настало время, когда немцы, стоявшие у нас в деревне, собрались в дорогу, вместе с ними уезжал и Эрнст. Перед отъездом Эрнст мне говорил: „Клава, обещай, что ты выполнишь одну мою просьбу, тебе одной доверяю очень секретное дело. Об этом даже родная мать не должна знать“. Я обещала, что выполню все, если даже это будет стоить мне жизни. Эрнст вручил мне два письма. Одно письмо было адресовано в Москву, в штаб РККА, другое — в штаб Юго-Западного фронта. Из этих писем я узнала, что он за человек, что он советский офицер, что он не немец, только умел хорошо говорить по-немецки, и узнала его настоящую фамилию. В письмах он писал, какую работу проводил, при каких обстоятельствах очутился у немцев. Не все я запомнила. Под письмами стояла подпись: лейтенант Илья Исаакович Френкис, военный переводчик.
На всю жизнь запомнила я этого человека и его настоящую фамилию.
Все годы после войны ломала себе голову — как найти его, как узнать, жив ли этот бесстрашный офицер… И если да, то как его найти?
Откуда он, я не знала. И тут произошло чудо!
22 июня 1961 года, в 20-летие со дня начала войны, я, как и миллионы советских людей, сидела у телевизора и смотрела передачу из Москвы. Об очень многих героических подвигах было сказано. Мне стало обидно: почему я ничего не слышу об „Эрнсте“? Вернее, о лейтенанте Френкисе? Читая книгу „И один в поле воин“, я представляла себе, что Илья Френкис тоже так действовал. Я написала в Министерство обороны СССР письмо. Написала все, что я о нем знала, о письмах, которые он у нас оставил, сообщила его настоящую фамилию. И что вы думаете? Спустя несколько дней я получила ответ. „Илья Исаакович Френкис, офицер запаса, проживает в гор. Киеве, улица…“. И подпись.
Радость мою не описать. Но я все еще сомневаюсь: тот ли это Эрнст или это ошибка? Я написала ему письмо и просила ответить, если это тот самый Эрнст, который жил у нас зимой 1943 года.
Дорогая редакция, вот что я хотела рассказать о подвиге советского офицера. Но после Николаевки он еще долго жил в логове врага. Хотим знать о дальнейшей его жизни. Пусть об этом подвиге знают все. На страницах любимой нашей газеты прошу напечатать повесть с продолжением об Ильи Френкисе, который жил у нас под именем Эрнста Грушко.
Люди, которые помнят Эрнста Грушко (подписи)».
Илья отложил письмо. Взглянул на заплаканную жену и сказал:
— Ну, вот тебе, родная моя, наши солдатские любовницы… Они, как видишь, соскучились и ищут меня…
Рита совсем растерялась, не зная, куда деваться от стыда. Она чувствовала горькую вину перед этим добрым человеком. Смотрела на него, словно видела его впервые. Как удивительно тепло и трогательно пишут о нем!
Она подбежала к нему, обняла.
— Родной мой, прости меня, глупую! Но ты сам виноват. Ведь ты никогда мне не рассказывал о том, что с тобой на фронте было… И ребята наши ничего об этом не знают… Как же так?
Но Илья смотрел на нее невидящим взглядом. Он все еще был под впечатлением только что прочитанного и полон воспоминаний о тех днях. «Сколько лет прошло с тех пор, целая вечность, а все еще живет в их памяти добро, что ты для них сделал!» — думал Илья.
И, заметив, что жена ждет от него ответа на вопрос, почему он ей и детям о себе так скупо рассказывал, молвил:
— Ничего такого я не совершил… Просто был на войне солдатом, воевал, как совесть мне подсказывала…
— Разве можно такое забыть? То, что ты там пережил, должны знать все, особенно наша молодежь… Эта Клава права.
Добродушная улыбка промелькнула по его лицу:
— Ну вот, теперь ты уже знаешь… Клава немного написала…
— Но это, как я понимаю, не все! Это ведь только в одном селе…
— Ого, если все описать, бумаги не хватит! Обыкновенная история на фронте… Там всяко бывало…
— Они просят тебя приехать, Ильюша, — сказала Рита. — И мне кажется, что ты должен все бросить и побывать там. Это интересно. Такие славные люди!..
— Как, — с укоризненной усмешкой взглянул на нее Илья, — и ты разрешаешь мне ехать к любовницам?..
— Ну, ты уж прости!.. И не повторяй этого никогда!.. Была глупость.
— Как же, непременно всем расскажу! Встречному и поперечному! Я и не знал, что ты у меня такая ревнивая…
Успокоившись немного, он уже серьезно продолжал:
— Вот видишь, дорогая, о людях никогда нельзя плохо думать… Они не такие уж плохие, как о них говорит и думает твоя милая соседушка…
— Да пусть она сгинет! Не напоминай мне об этой карге! Разве не знаешь, что такое старая дева?!
И боясь, что он снова поднимет ее на смех, поспешила на кухню.
Илья вышел на балкон и взволнованным взором окинул предвечерний город, море зелени, бушевавшее вокруг. С высоты третьего этажа после недавно прошумевшего дождя мир был сказочно прекрасен в своем свежем наряде.
Сердце сильно колотилось. Илья чувствовал себя на седьмом небе. Хотелось все бросить и немедленно выполнить давнишнее обещание, поехать к тем людям, с которыми его свела солдатская судьба. Завтра же он попросит у директора отпуск. Ему крайне необходимо встретиться и поговорить со своими добрыми друзьями.
Илья стоял на балконе, глядел пристально и восхищенно на родной город, словно видел его очарование впервые в жизни. Все ему было мило, весь мир теперь мерещился его глазам совсем иным, не таким, как час или два назад.
Он, видно, не найдет сегодня покоя и всю ночь не уснет. Вот только передохнет немного и засядет писать ответ Клаве.
Наследник Гершелэ из Острополья, как известно, никогда за словом в карман не лез. А теперь он призадумался. Собирался писать Клаве первое письмо за столь долгий срок молчания, а уж тут, пожалуй, шуткой, остротой не отделаешься.
У ЛЮДЕЙ ОТЛИЧНАЯ ПАМЯТЬ
Давно не было так хорошо и светло на душе, как в эти дни. Простые, трогательные слова женщины, которая столько лет думала о нем, искала его, помнила все то хорошее, что он когда-то делал людям, перевернули всю его душу. А наивное обращение к газете, чтобы напечатали о нем, вызвало у него добродушную усмешку.
Илья никогда не считал себя каким-то героем, не думал и не мечтал, чтобы о нем писали в газетах. Таких, как он, великое множество. Разве о каждом писать?..
И все же он почувствовал прилив необычной радости и волнения. Что ни говори, а приятно, когда люди тебя помнят, жаждут увидеть!
Какая-то невыразимая гордость охватила его. Что-то в душе всколыхнулось, словно невидимая сила забурлила в груди и отняла покой. В эти минуты он почувствовал властное стремление делать для людей как можно больше хорошего.
Все время перед глазами, словно живая, стояла бедно одетая, измученная горем и голодом, страхом и тоской скромная, добродушная Клава, ее болезненный брат Вася. Не только его вырвал из лап смерти Илья, а многих молодых и пожилых крестьян, обреченных на муки, на гибель. Перед глазами неотступно мерещилась добрая труженица бабка Ульяна — она сперва встретила его враждебно, а потом полюбила словно родного сына и называла не иначе, как «добрый немец». И на всю жизнь запомнилось: когда он покидал ее избушку, прощался с нею, расплакалась, трижды поцеловала его и пожелала выжить в этой страшной войне, вернуться целым в родной город.
