Бруно Апиц - В волчьей пасти
— Я обошел блоки и потребовал, чтобы ваш приказ был выполнен, — солгал Кремер.
— Потребовал, потребовал! — закричал Рейнебот. — Вся эта сволочь должна явиться для отправки на работу. Чтоб через час они построились здесь, не то вам не несдобровать!
Тяжело было Кремеру идти к евреям в бараки. Ноги у него, казалось, были налиты свинцом. Сердце в груди кричало: «Оставайтесь на местах, товарищи! Пусть никто не идет к воротам! У нас есть оружие! Мы вас защитим!» Но пламенный зов сердца умолк, Кремер вошел в первый барак.
С перепуганными лицами, дрожа от застрявшего в горле плача, обступили его несчастные, будто он нес им спасение.
— Мы останемся здесь! Мы не пойдем!
Кремеру пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы выполнить свою обязанность.
— Вы должны идти, товарищи! Мы тоже должны идти… — Кремер повернулся к молодому старосте, которого хорошо знал. — Вели своим идти, Аким, иначе нельзя. Не торопясь, ты меня понимаешь, не торопясь! Пусть этот гад наверху еще разок-другой покричит. Может быть, удастся затянуть дело до темноты. Ночью они производить эвакуацию не станут. А до завтра, глядишь, что-нибудь и изменится.
Когда заключенные, по требованию старосты, начали очень медленно собираться, Кремер пошел в другие бараки. Здесь было то же самое. Охваченные отчаянием люди, не успев стать в ряды, убегали обратно. Маршевые колонны не удавалось построить. К окнам бараков, находившихся поблизости, прильнули заключенные, наблюдая за мечущейся, подстегиваемой отчаянием толпой. Эту картину можно было видеть и из окон польского барака. Вместе с несколькими своими товарищами из группы Сопротивления Прибула не отрываясь глядел в окно, прижав кулаки к стеклу.
— Черт знает что! Мы стоять здесь и смотреть! Черт знает что!
Товарищи понимали его. Молча, озлобленно, с сумрачным блеском в глазах созерцали они эту тяжелую драму. Однако они заметили, что Кремер не старается внести в сумятицу какой-либо порядок. Как только в его присутствии перед бараком собиралось несколько заключенных-евреев, Кремер переходил к следующему бараку. Тогда собравшиеся вновь исчезали. Такие приливы и отливы продолжались около часа.
— Где застряли евреи? Староста лагеря! Распорядитесь, чтобы они немедленно шли к воротам!
Раздавшийся из громкоговорителя зловещий голос еще больше напугал взволнованных людей. Они бросились в разные стороны. Перед одним из бараков образовалось что-то вроде маршевой колонны, но она дошла лишь до следующего барака. Здесь она снова рассыпалась, и часть заключенных кинулась в этот барак, а часть — убежала под защиту своего собственного, плача, вопя, всхлипывая, ругаясь, молясь. Они обнимались, целовались, говорили друг другу прощальные слова. Староста блока упрашивал их снова построиться. Они убегали в спальные помещения, заползали под нары или прятались за выгребными ямами, и все это напрасно, потому что укрыться было негде. Волк, запустив клыки, вгрызался в тела, и стряхнуть его было невозможно. И снова прозвучал зловещий голос:
— Староста лагеря! Немедленно собрать людей!
Кремер протиснулся сквозь толпу, которая, подобно пчелиному рою, закупорила вход в барак, и опустился на скамью за столом старосты. Аким видел, как он измучен.
— Давай пойдем к воротам, — сказал он, — ведь все это ни к чему…
Кремер грохнул кулаком по столу. Это была лишь разрядка напряжения.
Он вскочил и, выбегая наружу, бросил Акиму:
— Веди людей, только когда тот снова заорет. Но веди очень медленно!
Уже несколько раз Швааль торопил коменданта с отправкой партии заключенных-евреев. Блокфюреры, подобно запертой собачьей своре, караулили за окнами административного здания у ворот. Прошло еще полчаса — апельплац по-прежнему был пуст.
Чего бы не дал Бохов, чтобы не быть привязанным к своему бараку сковавшим весь лагерь приказом! Он ждал в мучительном нетерпении и неизвестности. Что делает Кремер? Что происходит в бараках еврейских товарищей? Что творится у ворот? Вдруг разнеслась новая передача:
— Лагерной охране немедленно построиться у ворот!
По тону Рейнебота Бохов понял, что тот решился на крайние меры.
— Они пойдут напролом, — сказал он, и находившиеся рядом заключенные озабоченно уставились на громкоговоритель, голос которого с каждой передачей звучал все более враждебно и грозно.
— Вот они уже вызвали лагерную охрану! — сказал кто-то среди полной тишины.
И сразу же кто-то другой начал декламировать:
Все дотла сожрало пламя,
Где взвивался дым, как знамя.
И застыл в глазницах окон
Страх дремучий,
И взирают молча тучи
С выси вниз…
Кое-кто засмеялся. Смех был подобен сухому лаю…
Обычно лагерная охрана спешила к воротам беглым шагом. На этот раз она сомкнутым строем промаршировала по апельплацу. Дорога отняла у нее на несколько минут больше, но ведь борьба шла за каждую минуту промедления. С лихорадочным вниманием следили заключенные в окна за тем, что происходит у ворот, после того как туда подошли сто человек лагерной охраны. Они видели, как из ворот появился Рейнебот, видели, как ему отрапортовал капо охраны, видели, как Рейнебот начал распоряжаться, как лагерная охрана выстроилась по его указанию и как затем он снова скрылся за воротами. Прошло несколько минут. И вдруг стража распахнула железные ворота, и в лагерь хлынула орда блокфюреров с дубинками в руках и помчалась по апельплацу. Заключенные у окон заволновались.
— Они идут за евреями!
Внезапным шквалом налетела дикая орава на евреев. Те с криком бросились в бараки. Под дикий танец дубинок они были вновь выгнаны оттуда. Кремер оказался в центре этой дьявольской свалки. Он спасал тех, на кого больше всего наседали озверевшие эсэсовцы, не обращая внимания на то, что и на его голову, свистя, опускались дубинки. Часть блокфюреров заперла на засовы входы в бараки, другие погнали вопивший человеческий клубок по апельплацу. Тех, кто по пути падал, затаптывали сапогами… Кремер остался на месте, после того как вся эта бешеная облава унеслась прочь. Перед опустевшими бараками был страшный беспорядок. Повсюду лежали части одежды, шапки, одеяла, кружки, миски. Столы и скамьи в бараках были повалены, шкафы распахнуты настежь, в спальных помещениях сенники сорваны с нар и разодраны. С конторки старосты лохмами свисала карта театра военных действий. Тяжело дыша, Кремер долго стоял в обезлюдевшем бараке, пока не успокоилась вздымавшаяся грудь. Он был похож на раненное насмерть животное, которое вот-вот рухнет на землю. Сдвинув шапку на затылок, он вытер рукавом мокрый лоб и вяло уронил руку. Затем поглядел вокруг и вышел из барака. Здесь больше нечего было делать.
Вокруг роя согнанных в одно место тысяч людей лагерной охране приказано было образовать заградительную цепь. Блокфюреры исчезли. Возле административного здания все опустело. Толпа стояла час и другой. Спустились сумерки. Эшелон не мог отойти. Швааль без передышки звонил на веймарский вокзал. Приготовленные товарные поезда не имели возможности тронуться с места — путь был забит. Прошел еще час, а евреи-заключенные все еще стояли у ворот. Над их головами шагали по мосткам часовые на главной вышке, время от времени с любопытством поглядывая вниз, на скопище людей. Взявшись за руки, стояли охранники вокруг стиснутой массы. Исполненные страха, ждали согнанные евреи, что будет дальше. Здесь, на виду у эсэсовцев, они не решались заговорить с лагерной охраной. Но глазами они молили: «Вы в таком же положении, как и мы. Зачем же вы держите нас?» Один из охранников, чувствуя на себе неотрывный взгляд заключенного-еврея, подумал: «Если этот побежит, я не стану хватать его…» Кто знает, существует, ли таинственный обмен мыслями? Оба заключенных неподвижно смотрели друг на друга. Еврей застыл на месте. Казалось, он не дышит. Он весь напрягся. Вдруг он пригнулся. Охранник почувствовал, как его сосед двинул рукой, но еврей-заключенный уже проскользнул под цепью и помчался прочь. Это смелое бегство вызвало «цепную реакцию». Четыре, пять, десять человек проскользнули вслед за первым и пустились бежать по апельплацу. Толпа заколыхалась и начала напирать на охрану. Цепь охранников оказывала сопротивление. Но таинственный ток уже был пущен. Охранники хватали бегущих, но только для того, чтобы не все убежали сразу. Потом они сами подняли руки и дали проскочить новым десяткам людей. Странные мысли мелькали при этом в головах охранников. «Что нам делать? Они снова и снова удирают от нас! Мы всячески стараемся их удержать, но ничто не помогает…» Однако гораздо более странным было то, что у ворот не возникло никакого движения. Часовые на вышке не поднимали шума, хотя, несмотря на темноту, должны были заметить бегущих людей. Не появлялся также ни Рейнебот, ни кто-нибудь другой из начальства. Может быть, все дело было в том, что Рейнебот как раз находился у Швааля. А может, часовые на вышках думали: «Ладно, бегите, нас это не касается. Все равно скоро конец!» Все новые и новые группы исчезали с молчаливого согласия лагерной охраны, и вскоре у ворот никого, кроме охранников, не осталось. Капо пожал плечами:
