Вернись домой, Халиль - Аль-Зооби Кафа

Тетушка согласилась подняться со своего места только тогда, когда узнала о том, что Халиль спасся и лечится в другой больнице.

— Кто бы мог поверить, Халиль, что тебя вытащат из сердца смерти и спасут? — причитала Джамиля над племянником, разговаривая, как бы сама с собой, но не сводя при этом с него глаз. Потом она замолчала, и, не переставая пристально смотреть в его лицо, раскачивалась вперед и назад, вперед и назад.

— Бедная! — прошептала на ухо своей сослуживице одна из двух медсестер, которые находились в палате. — Горе этого мальчика будет безмерным, если и она тоже потеряет рассудок, как это случилось с его дядей.

— Говорят, он умер, — ответила ей другая.

— Кто умер?

— Его дядя, который спас его. Он потерял рассудок, а потом у него было кровоизлияние в мозг, и он умер.

Когда-то, очень давно, Юсуф шел по высохшей растрескавшейся земле. В небе висело одно-единственное облако. Юсуф полетел к этому облаку и стал выдавливать из него каплю за каплей. Нет, он скорее доил облако. Во всяком случае, так ему казалось. Он будто бы выжимал влагу из сосцов, проливался небольшой дождь и вскоре прекращался. Он вновь дергал за сосцы, и вновь выплескивалась влага. Он нажимал еще сильнее, и вода струилась и струилась. Напоенная этими струями земля сразу покрылась зеленью и расцвела под шум дождя, который рассыпался на капли и пронизывал поры земли. И хотя земля впитывала в себя капли дождя, Юсуф слышал характерный звук — капли будто бы ударялись о металлическую поверхность, и словно собирались в каком-то сосуде.

От дождя пахло молоком, и земля источала запах молока, и цветы источали запах молока — теплого, нежного молока, запах которого кружил Юсуфу голову, и он чувствовал, как жизнь бурлит в нем.

Потом он спустился с небес и вытянулся на траве, зевнул, забылся сном, но при этом продолжал ощущать запах молока и слышать, как шумит легкий теплый дождь.

— Ты улыбался во сне, Юсуф!

— Правда?! Мне снилось, что я дою облако.

— Я сцеживала молоко из груди, — сказала Сурайя с улыбкой.

Юсуф приподнялся, опершись на локоть, и увидел, что перед женой стоит сосуд, а еще он увидел, что маленький Матар спит рядом с ней, а неподалеку спят Хусейн и Хашем. Он подумал было спросить ее, почему она сцеживает молоко, а не кормит грудью Матара, но не стал этого делать. Он вытянулся и задремал, ощущая запах молока и слушая неясный шум теплого моросящего дождя.

Я всем телом чувствовал, что едва держусь на ногах. У меня было такое ощущение, будто я стою на шаре, и в любое мгновение могу упасть. Тело мое покрылось холодным потом. Не знаю, долго ли я пребывал в этом состоянии, находясь у руин нашего дома. Передо мной стояли разрушенные стены, осколки воспоминаний, выжженные солнцем, и черный, как смоль, пепел взметался ввысь и разлетался с каждым порывом ветра. В воздухе чувствовался запах крови, людей охватывало смутное желание плакать, и они спрашивали сами себя: «Откуда веет эта печаль?»

Я так и стоял перед руинами того дома, где прежде жили мои близкие. Здесь их убили одного за другим на моих глазах, пока я прятался за бочкой с водой.

Восемнадцать прошедших лет воспоминаний о той кровавой бойне смиренно жили во мне, чем-то похожие на опухоль, которая так давила на меня, что я постоянно пребывал в печали. Но в тот день опухоль взорвалась, и я захлебнулся болью.

Я, возвестил о своем приходе словами, исполненными скорби: «Вот я и вернулся, мама. Что дальше?» Все кругом тонуло в молчании и тишине. Я не услышал ничего, что могло бы избавить меня от самого себя. Я слышал только шум воспоминаний, которые неукротимым потоком продолжали изливаться из глубины души до тех пор, пока не повалили меня. Я упал и разразился рыданиями, будучи уверенным, что никогда не смогу подняться.

Мои силы истощились, тело было опустошенным, словно я извергнул из себя самое мое существо, которое мне с необходимостью придется снова принять в себя.

Я открыл глаза и устремил вперед пристальный изумленный взгляд, словно не понимая, где нахожусь: в прошлом или в настоящем. Я не знал, в чем отличие между ними, и может ли настоящее не служить зеркалом для прошлого? Меня охватил ужас, когда я неожиданно для себя пришел к выводу, что я затерялся в пустоте между двумя зеркалами, которые до бесконечности отражают одни и те же образы. Я пришел в такой ужас, что из глубины моей души вырвался мучительный стон.

Халиль долго сидел на руинах своего дома, обхватив голову руками. Я ждала, когда он поднимется. Он долго не поднимался. Я начала волноваться, подошла к нему и тряся его за плечо, попросила:

— Поднимайся, Халиль.

— Не могу, тетушка.

— Вставай, Халиль!

— У меня нет сил, я не сумею встать.

— Ты должен подняться, Халиль.

— Тетушка, я падаю.

— Я не твоя тетя, Халиль. Я… — я не знала, как себя представить. И в итоге сказала:

— Я та, которая прислушивается к твоей истории.

Он повернулся ко мне и долго смотрел на меня, не отрывая пристальных глаз от моего лица, словно оно явилось ему из другого времени. Но вскоре я поняла, что он смотрит не на меня, а на руины своего дома:

Я долго смотрел на руины дома. При этом голос тети Джамили не переставал звучать во мне: «дом полностью разрушили, от него ничего не осталось, Халиль».

Помню, что небо было черное и смутное, как боль. Сжавшись, я лежал в углу комнаты и прислушивался к тому, как капли дождя с резким стуком падают на кровлю дома, покрытую листами оцинкованного железа. И мне казалось, будто с неба сыплются камни. Не помню, отчего я дрожал в то время — от холода или от страха — тогда я еще не привык оставаться один после всего, что произошло. Тетушка отправилась к нам домой, чтобы принести мою зимнюю одежду, потому что одежда обоих ее мальчиков не подходила мне по размеру. Вернулась она насквозь промокшая и вся в слезах.

— Это платок твоей матери, — проговорила она. — Единственная вещь, которую я нашла. А все остальное погребено. Ваш дом, Халиль, уничтожен бульдозером.

Она утерла слезы платком.

— Не плачь, тетушка. Мне не нужна одежда, — сказал я, пытаясь успокоить ее.

Но она только горько зарыдала в ответ:

— Малыш, я плачу не потому, что пропали вещи. Чего стоят вещи, если человеческая жизнь ничего не стоит!

Изнуренный, я чувствовал себя совершенно разбитым, мне нужно было собраться с силами, но в то время у меня не было ни малейшего желания сделать хоть одно усилие, чтобы подняться. Напротив, я хотел, чтобы моя вольная душа, подобно птице, которая избавляется от тенет и радостно взмывает под облака, избавилась бы от этого тела и оставила бы его со всеми его печалями, болями и воспоминаниями разлагаться здесь под солнцем.

Наконец я встал, шатаясь, прошел по камням. Среди них я что-то искал. Но сам не знал, что. Я наткнулся на осколки тумбочки, на разбитые стекла, а потом увидел старую продавленную жестянку. Я взял и с трудом открыл ее в надежде найти фотографии своей семьи.

Как часто мне хотелось, чтобы я удерживал в душе какой-нибудь другой образ, связанный с моей семьей; образ, в котором они улыбаются, молчат или разговаривают, занимаются чем угодно, но не исходят криком. Я не нашел фотографий.

Я взял жестянку с собой и ушёл, не переставая ругать себя: «Не стоило мне приходить сюда».

День умирал. В воздухе носилось много пыли. Не знаю, действительно ли это была пыль, или мне так казалось, но я не видел ни неба, ни солнца, ни дня.

Придя домой, я сразу же рухнул в постель, словно неизлечимо больной и неотрывно смотрел в потолок до тех пор, пока он не стал исчезать в вечерней тьме.

Время текло медленно, очень медленно. Я даже подумал, что если бы мне было дано управлять колесом времени, я бы стал вращать его что есть силы, чтобы эта ночь промелькнула, как одно мгновение. Потом я повернул бы колесо еще и еще, промелькнули бы завтрашний день и завтрашняя ночь. Потом я стал бы вращать его еще быстрее, и промелькнули бы еще один день и одна ночь, и еще день, и еще ночь… и так до тех пор, пока я не пришел бы к концу.