Илья Маркин - Курский перевал
V
В Дубки Листратов приехал перед обедом. Прикорнувшая на взгорке деревушка весело сияла подслеповатыми оконцами. Внизу, пересекая широкую лощину, темнела та самая плотина, о которой столько лет мечтал Сергей Слепнев. Первые ручейки, пробиваясь с полей и береговых круч, стекались в лощину. Уходящий вдаль ледяной простор уже затопила еще не взмученная илом светлая вода, отчетливо вырисовывая извилистые контуры будущего озера. Никогда, даже слушая романтические мечтания Слепнева, не представлял Листратов, что на месте кочкастой луговины возникнет такая красота.
— Величаво, Иван Петрович, а? Величаво? — на ходу расстегивая шинель, прокричал спешивший к плотине Гвоздов.
За ним, тяжко опираясь на костыли, неторопливо шел худенький, в коротком ватнике и порыжелой кепке Сергей Слепнев.
— Да, да! Именно величаво! — отозвался Листратов, зачарованно глядя на озеро.
— Это еще что! — щуря заплывшие глазки, напористо продолжал непомерно располневший Гвоздов. — Это всего-навсего вода пустая, без жизни совсем. А вот как рыбку в нее пустим да гусей с уточками разведем! Я так прикидываю, что с этого самого озера, значит, доходцев поболе, чем с полей, получим. Перво-наперво рыба, конечно. А рыба в наших краях, прямо сказать, штука редкостная. Любой с руками оторвет и наличными выложит. И гусики и уточки — тоже вещь деликатная, дорогая.
При виде молчаливого, бледного Слепнева Листратову была неприятна говорливость дородного Гвоздова.
«И что ты разоряешься? — раздраженно подумал он. — Вот кто душа этого озера, а не ты».
— Как дела, Сережа? — чувствуя властно наплывавшую жалость к Слепневу, мягко сказал Листратов.
— Ничего, — задумчиво отозвался Слепнев. — Инвентарь отремонтировали, людей расставили. Вот только семян не хватает и лошадей кормить нечем. Сена осталось на два-три дня, а овса-то и осенью не было.
— Да… — глухо проговорил Листратов. — Семена, корм… Ну, семена дадим, а вот с кормами сами выходите из положения.
— Да выйдем, Иван Петрович, беспременно выйдем! — с жаром воскликнул Гвоздов.
— А как? — вновь испытывая раздражение от слов Гвоздова, спросил Листратов.
— Сенцо пока какое-никакое, а есть малость, — уверенно ответил Гвоздов, — соломки добавим, а там, глядишь, и травка прорежется.
— Нам бы хоть на неделю трактор, Иван Петрович, — сказал Слепнев и вдруг так надсадно и удушливо закашлялся, что Листратов обнял его за плечи и с дрожью в голосе проговорил:
— Подлечиться тебе надо, Сережа, в больницу поехать или хотя бы дома отлежаться.
— Ай, ничего, — тяжело дыша, отмахнулся Слепнев, — само собой пройдет. На фронте куда труднее, а терпят же.
Он хотел было сказать еще что-то, но мучительный приступ кашля остановил его.
— Иди домой, Сережа, и в постель. Я завтра врача пришлю, — отводя взгляд от посинелого лица Слепнева, сказал Листратов и, взяв его под руку, усадил в свои санки.
Слепнев, продолжая кашлять, не возражал и, только когда санки остановились около его дома, решительно отстранил руку Листратова и твердо сказал:
— Сам я, Иван Петрович, хоть и немного силенок, а все же есть.
— Вот всегда он такой, — не то с обидой, не то с укором проговорил Гвоздов, когда Слепнев скрылся за дверью. — В чем только душа держится, а упорствует.
— Помогать ему надо, — мрачно сказал Листратов.
— Да как, чем помочь-то? Вы же знаете его характер: с ног валится, а все мечется из колхоза в колхоз.
Гвоздов говорил доброжелательно, даже с сожалением, и это понравилось Листратову. Он зашел в правление колхоза, просмотрел сведения о наличии лошадей, инвентаря, семян и, все продолжая думать о Слепневе, сказал:
— На курорт бы его или хоть в больницу.
— Конечно, Иван Петрович, — подхватил Гвоздов. — Это бы враз его на ноги поставило.
— Конечно, конечно, — нахмурился Листратов. — Где они, эти курорты, война все съела, а больница так переполнена, что самых тяжелых положить негде. Да и в сельсовете заменить его некем.
— Известно, таких, как наш Сергей Сергеевич, раз, два — и обчелся. И грамотный и толковый, а главное — кремень человек! Всегда на своем стоит, за дело общее душой болеет.
Листратов искоса взглянул на Гвоздова, поморщился, но ничего не сказал. Гвоздов понял это как неверие в искренность того, что он говорил о Слепневе, и решил как можно скорее изменить столь скользкую тему разговора.
— Иван Петрович, может, на конюшню пройдете, в сарай сбруйный, к инвентарю? — деловито предложил он, догадываясь, что Листратов спешит и едва ли согласится на его предложение.
— Поздновато заскочил-то я к вам, — взглянул на часы Листратов. — Вечером бюро райкома. А мне еще двадцать километров петлять по ухабам.
— Хоть закусите малость. Вы же целый день небось в дороге.
— Нет, нет. Времени в обрез.
— Ну, немного, на скорую руку. Это же минутное дело. Моя Лиза все в момент спроворит.
— Ну ладно, кружку молока, если есть, не возражаю. Только быстро.
— Есть, есть, все есть: и молоко, и яички свежие, и ветчинки уцелело немного. Осенью боровка заколол, только больше половины продать пришлось. Сами знаете, налогов-то сколько, да и одежонка и у меня, и у жены, и у ребятишек пообтерхалась.
Пятистенный, с тремя окнами на улицу и одним в переулок дом Гвоздова понравился Листратову чистотой и каким-то особенным запахом не то свежеиспеченного хлеба, не то привкусом сушеных трав. Сама хозяйка ходила на последних неделях беременности, но была опрятна и приветлива. Листратов невольно сравнил ее со своей женой. Жена его, Полина Семеновна, была примерно тех же лет. Так же, как и у Гвоздова, было у Листратова трое детей. Но не было у Полины того спокойствия и привета, которые так и сквозили в каждом движении Елизаветы.
— Все о делах районных тревожитесь, — прервал раздумье Листратова Гвоздов. — Беспокойная работа у вас, Иван Петрович, небось и передохнуть-то некогда.
— Какие тут передышки, — поддаваясь лести Гвоздова, вздохнул Листратов. — Война, разруха во всем: одно залатал — другое рвется, тут наладил — там разваливается.
Бесшумно хлопотавшая в доме Елизавета неуловимо быстро накрыла стол чистой скатертью, расставила тарелки с огурцами, капустой, ветчиной, дымящейся яичницей и, поймав решительный кивок мужа, достала из шкафа поллитровую бутылку водки.
— Это ни к чему, — запротестовал Листратов.
— Да что вы, Иван Петрович, вам же часа четыре по морозу трястись! Даже солдатам на фронте и то в морозы водочную норму увеличивают. Это же для согрева, для здоровья только.
Упорство Гвоздова победило Листратова. Он выпил две рюмки и, закусывая, впал в то безмятежное настроение, которое овладевало им, когда после напряженной работы приходилось выпивать. Он не слушал, что говорил Гвоздов, не заметил даже, как тот что-то поспешно и сердито объяснял жене, и, выпив еще рюмку, окончательно разомлел. Все, что было беспокойного, тревожного и трудного, исчезло, и вся жизнь казалась теперь простой и легкой. Он рассказывал Гвоздову о своих планах весеннего сева, о твердом намерении обогнать другие районы и добиться если не первого, то уж наверняка второго места в области.
Гвоздов старательно слушал, поддакивал и незаметно одну за другой налил еще две рюмки.
Когда уже Листратов совсем захмелел, Гвоздов осторожно приступил к давно обдуманному разговору.
— А Слепнева-то жалко, Иван Петрович, до боли жалко, — склонясь к Листратову, участливо шептал он. — Израненный он весь, инвалид, больной совсем. Если по правде сказать, он же воспитанник ваш, вы ведь его на ноги поставили.
— Да, да, — с гордостью подтвердил Листратов. — Сережу я с детства знаю, немало повозился с ним.
— Вот вам-то и пожалеть бы его. Мучается человек, ни за что вконец здоровье свое погубит. Освободить бы его от председателей, передышку дать, здоровье подправить.
— Да, да. Его нужно, нужно освободить, — послушно согласился Листратов, но тут же опомнясь, поддел вилкой кусок ветчины и сурово сказал: — Освободить-то немного ума потребно, а где замена?
— Да что, у нас людей, что ли, нет? Разве кто из председателей колхозов не смог бы стать на место председателя сельсовета?
— Ну, а кто, например?
— Кто? Мало ли кто, всякий.
— Ты, например, смог бы руководить сельсоветом? — не отводя взгляда от лица Гвоздова, еще настойчивее спросил Листратов.
— Да как сказать-то. Если, конечно, вы поможете, подучите, как и что делать, то, пожалуй, и смог бы.
— Смог бы, смог бы, — склонив голову, шумно вздохнул Листратов и, с минуту помолчав, поспешно встал. — Спасибо за угощение. Мне пора.
— Иван Петрович, вот, пожалуйста, не обидьтесь, — подал Гвоздов какой-то сверток Листратову, — вам, жене вашей, семье.
