Юрий Гладышев - Я назову его имя
Алёшкин рот растянулся в улыбке:
— Да говорю же, я этих гадов в первый раз вижу. Серёга, а ты хоть одного убил?
— Нет, но видел, как их убивают, и понял… Сергей не закончил. В степи нарастал какой-то гул. Кажется, сама земля гудела. Он приподнялся. То, что он увидел, скорее его удивило, чем испугало: из-за кургана один за другим выезжали танки.
— Два, три, четыре, пять, — считал он.
— Это чьи? — рядом появилась Алёшкина голова.
— Не знаю. Подойдут поближе — увидим. Семь, восемь, девять, десять. Вроде бы всё.
Серые коробки растянулись змейкой по дороге. Звук моторов становился всё громче и громче. И вот колонна въехала на дорогу, тянувшуюся параллельно оврагу. На боках танков чётко обозначились чёрные, обведённые белым, кресты.
— Они что, решили сегодня провести перед нами парад военной техники?
— И это, Алёшка, ещё не весь парад. Насколько я понимаю, за танками должна идти пехота. Поэтому сматываться нам надо отсюда; неизвестно, как они пойдут и не захотят ли осмотреть прилегающую местность.
Между тем танки, выпуская клубы чёрного дыма, начали расползаться по степи, перестраиваясь из колонны в боевой порядок.
— Всё, спускаемся вниз, — сказал Сергей и, отталкиваясь рукой и ногами, лёжа на спине, съехал по зыбкому склону. На дне оврага он надел гимнастёрку, перекинул через правое плечо ремень автомата.
— Серёга, это же окружение, — Алёшка застёгивал поясной ремень с подсумком для патронов. — Они пришли по дороге, ведущей в штаб дивизии. Значит, штаб дивизии или отступил, или… Куда же нам идти?
— Тебе виднее, ты теперь за конвоира остался и несёшь полную ответственность за доставку меня к месту назначения. Помнишь, что сержант говорил? А мне теперь всё равно, что немцам в плен, что нашим под трибунал.
Алёшка ничего не ответил. Застегнув ремень, он засунул за пояс гранату с длинной ручкой, поднял с земли винтовку. Всё это он проделал с сосредоточенным видом.
— Откуда у тебя немецкая граната?
— В разведвзводе подарили. Видишь, у неё кольца, как у наших гранат, нет. Просто колпачок выкручиваешь, дёргаешь за шнурок и кидаешь, — сказал Алёшка, а потом вдруг спокойно добавил — Шкура ты, Серёга. Обидели тебя. Выходи на дорогу, сдавайся.
— Кто шкура? Я? — Сергей схватил Алёшку за грудки. — Сам ты шкура, пригрелся на почте. А ты сходи в атаку. Побегай под пулями и снарядами, загляни фашисту в глаза, который тебя должен убить. И чтобы после всего этого тебя трусом и дезертиром назвали.
Резкое движение разбередило рану. Сергей отпустил Алёшку и, схватившись правой рукой за плечо, сел на землю. Алексей опустился рядом.
— Да ладно тебе. Я же нарочно так сказал. Ну, чтобы в чувство тебя привести. А в почтальонах я, можно сказать, случайно оказался. Когда в полк прибыли, нас капитан из строевой части спросил: «Кто-нибудь на почте работал?» Ну, я и ляпнул, что работал. Я ведь действительно после детдома два месяца посылки на товарной станции в почтовые вагоны загружал-выгружал.
Сергей немного успокоился. Он смотрел на говорившего Алёшку, слушал отдалённые звуки боя, доносившиеся с передовой, и думал о том, что у него теперь даже документов нет. Его документы — красноармейская книжка и комсомольский билет — лежали в сумке, которую фашист снял с мёртвого Асербаева.
— Алёшка, ты здешнюю местность знаешь? Ты же почту возил.
Алексей пожал плечами:
— Да что я там возил — от штаба полка до штаба дивизии. Знаю, что штаб дивизии располагался в Верхних Бузиновках, это в сторону Дона. Но ты сам видел, оттуда немцы пришли.
— Всё равно нам надо на восток идти. Наши не дадут фашистам через Дон переправиться, ведь дальше Сталинград.
— А как идти? Места здесь открытые, степь кругом.
— Ночами пойдём, а днём можно в оврагах да в лесках пересидеть.
Алёшка с сомнением покачал головой:
— В здешних лесках прятаться — всё равно что под столом в комнате, в которой этот стол — единственная мебель. А может, к нашим прорваться? — он мотнул головой в сторону хутора.
— Полк в окружении, ты что, ещё не понял? Как ты через немцев проберёшься? А если и проберёмся, свои же пристрелят по ошибке, там сейчас такая каша. Давай пройдём сколько можно оврагом, посмотрим, куда он выведет.
Они пошли по дну оврага в сторону, обратную той, откуда доносились звуки стрельбы и взрывов. А по дороге ехали машины и бронетранспортёры, набитые немецкими солдатами. Скоро всё это вражеское войско обрушится на зажатый в тиски полк.
1988 годШинкарёв, сидя на заднем сидении «Волги», смотрел на город, в котором не был больше сорока пяти лет. Да, Волгоград — это не тот Сталинград, который он видел в ноябре сорок второго. Тогда это был не город, а сплошные развалины, покрытые чёрным от копоти снегом. Сейчас Алексей Васильевич вряд ли узнал бы те места в городе, где проходили бои, в которых он участвовал. Да он и не пытался. Другое у него было на уме. Шинкарёв ехал на встречу с человеком, и этому человеку он решил открыть тайну, которую хранил большую часть своей жизни.
— Володя, останови, пожалуйста, где-нибудь, где цветы продают.
Володя, водитель «Волги», парень лет тридцати, кивнул головой:
— Сделаем, Алексей Васильевич, у нас в это время цветы на каждом углу продаются. Да хотя бы вон тётки сидят. Давайте я схожу. Вам каких?
— Я не знаю, выбери сам.
Телеграмму от Галины Васильевны Шинкарёв получил через месяц после того, как отправил письмо. Она написала, что выезжает, указала дату прибытия и номер поезда.
Шинкарёв выехал с запасом в сутки. Жене объяснил, что едет на встречу с однополчанами. В Волгограде находился завод смежников, с директором которого Алексей Васильевич был знаком заочно. Когда-то постоянно общались по телефону, решали производственные проблемы, спорили, иногда даже ругались. Директор принял бывшего коллегу хорошо, устроил в ведомственную гостиницу, выделил на три дня автомобиль.
Подъехали к вокзалу. До прихода поезда оставалось полчаса. Шинкарёв взял цветы, вышел из «Волги».
— Вас проводить? — спросил Володя.
— Нет, спасибо. Думаю, не заблужусь.
Алексей Васильевич зашёл в здание вокзала, поискал взглядом двери с табличкой «Выход к поезду». Волновался ли он? Да, наверное, ведь в какой-то степени предстояла встреча с прошлым.
Алёшкину сестру он никогда не видел. Она жила не в детдоме, а с бабушкой. Алёшка каждое воскресенье ходил, как он говорил, «домой», то есть к бабушке. У большинства детдомовских такой возможности не было, и Алёшке страшно завидовали.
Шинкарёв вышел на перрон, нашел свободную скамейку, сел. Он не помнил, чтобы Алёшка рассказывал что-нибудь про свою мать. Зато про отца говорил, что он был кадровым командиром и погиб во время советско-китайского конфликта на КВЖД, когда Алёшке было пять лет. Может, это так и было, а может, и нет. Детдомовские дети часто придумывают себе родителей, обычно в те годы это были лётчики, полярники, военные. Своих родителей он не помнил по той простой причине, что был подкидышем. Весной двадцать четвёртого его, завёрнутого в одеяло, нашли на крыльце приюта.
Шинкарёв посмотрел на часы: скоро уже. Поднялся, стал прогуливаться по перрону. Как воспримет Алёшкина сестра всё то, что он хочет ей рассказать? Поверит ли?
«Внимание, скорый поезд Новосибирск — Адлер прибывает на второй путь первой платформы…»
Шинкарёв достал телеграмму, ещё раз посмотрел номер вагона. Так, а с какой стороны прибудет поезд? Ах да, конечно, оттуда. Он до сих пор так и не решил, как же он ей представится, каким именем, ну да теперь всё равно. Ну вот и поезд появился, замелькали вагоны, он не успевал читать таблички с номерами. Пятый, шестой, седьмой… постепенно поезд замедлил движение, наконец остановился… одиннадцатый. Надо пройти на вагон назад — двенадцатый, вот он.
Шинкарёв стал всматриваться в выходящих из вагона пассажиров. Так, молодой парень в варёном джинсовом костюме; мужчина, женщина, двое детей — видимо, семья; ещё женщина. Может, это она? Нет, слишком молода, лет сорок пять, наверное. Военный, лейтенант, сошёл по ступенькам, подаёт кому-то руку. В дверях появилась пожилая худенькая женщина. Спустившись на платформу, она поблагодарила лейтенанта, стала смотреть по сторонам, явно ища кого-то.
— Здравствуйте, Галина Васильевна, это я. Это вы мне писали.
Женщина посмотрела внимательно на Шинкарёва, улыбнулась:
— Здравствуйте, Алексей Васильевич.
Шинкарёв взял у неё из рук небольшую сумку, протянул цветы.
— Ой, спасибо, — смутилась Галина Васильевна.
— Как доехали?
— Спасибо, хорошо. Отвыкла, правда, от поездов, давно уже никуда не ездила.
— Сейчас проедем в гостиницу, отдохнёте с дороги.
— А что, разве не сразу?..
— Нет. Дорога неблизкая, больше сотни километров. Поедем завтра с утра. И я ещё должен вам кое-что рассказать.
