Борис Яроцкий - Эхо в тумане
И Колосову вдруг пришли на ум стихи Державина:
«Шуми, шуми, о водопад!.. увеселяй и слух и взгляд твоим стремленьем, светлым, звучным, и в праздной памяти людей живи лишь красотой твоей!»
Невдалеке, с ручным пулеметом на груди, весь с головы до ног в болотной тине, стоял боец из взвода лейтенанта Лободы. Глаза его, красные от бессонницы, восторженно блестели.
Бойцы прислушивались к шуму водопада, и, наверное, не только политрук, а и все, кто выбрался из черного, затянутого тиной болота, уже ощущали запах боевого дыма. Еще пять километров — и отряд будет у цели.
Увидев у среза воды Кургина, политрук спустился к речке.
— Сверим часы, — сказал Кургин. — Сейчас без пятнадцати шесть. В семь — атака.
— Не успеем. Люди притомились.
— Надо успеть, — тоном, не терпящим возражения, произнес Кургин. — У фашистов завтрак. Эта публика, как известно, к еде относится аккуратно.
Солнце припекало. После изнурительной купели было приятно ощущать на себе ласковые лучи. Гимнастерки высыхали. Ремни пулеметов и лямки вещмешков до крови растирали тело. Плечи стали покрываться язвами.
— Товарищи, еще полчаса… — говорил политрук и не договаривал. Что будет через полчаса — известно: атака. С мыслью о ней бойцы и переплывали Шую. Близость атаки подтягивала людей.
Вернулись разведчики — Кирей и Гончаренко — доложили, что узел, как и предполагалось, представляет собой пересечение колонных путей. До войны здесь была узкая проселочная дорога, по ней зимой на лошадях вывозили лес. Теперь дорогу спрямили и расширили, а кое-где проложили новую, удобную для автомашин и бронетранспортеров.
— Охрана узла? — торопил Кургин разведчиков, делая на карте какие-то пометки.
— Обыкновенная, товарищ лейтенант. Два дота и четыре землянки. Землянки на склоне высотки, с болота хорошо видны.
«Опять болото», — с досадой подумал политрук, слушая объяснение.
— Что собой представляют доты? — допытывался Кургин.
— Один слева, один справа от дороги.
— Сколько амбразур?
— По две.
— Регулировщики?
— Есть. Четыре.
— А всего шесть, — уточнил Гончаренко. — Два уехали в направлении Хюрсюля. На велосипедах.
— Связисты?
— Не похоже. Зачем-то захватили канистру. Привязали к багажнику…
Сержант Волков, оставшийся для наблюдения с Мурадяном и Беленьким, мог доложить обстоятельней, но и того, что сообщили Кирей и Гончаренко, было достаточно, чтобы убедиться в главном: узел охраняется надежно. Сколько там? Отделение, взвод? Командир и политрук рассудили: четыре землянки для отделения — много, да, пожалуй, и для взвода. Боя не избежать.
— Вот что, комиссар, — сказал Кургин, застегивая планшетку. — Я с Киреем выдвигаюсь к бойцу Волкову. Ты подтягивай отряд. Направляющий Гончаренко, — и он показал на разведчика, который невдалеке уже с беззаботностью мальчишки ползал на коленях, что-то высматривая во мху. — Вас касается, боец Гончаренко!
Разведчик поднял стриженую голову, улыбнулся.
— Товарищ лейтенант, тут ягода — объеденье. — Гончаренко разжал широкую ладонь — на ней сверкнули красные бусинки.
— Вот видишь, комиссар, какой у нас детсад, — сказал Кургин. В его голосе не было упрека. — Гончаренко — разведчик лихой: сметливый, сильный, смелый, а что касается брусники, у себя дома, на Украине, он даже не знал, что на земле есть такая ягода.
8
Отряд пробирался меж зеленых замшелых валунов и старых, давно сгнивших деревьев: наступишь — одни труха. Гончаренко по известным только ему ориентирам выводил людей к болоту. Оттуда стало слышно, как за крутой безлесной высотой ровно гудели моторы.
— Машины. Целая колонна, — шепнул Гончаренко, прислушиваясь. Политрук прикинул: «Если колонна задержится на узле…» Закончить мысль он не успел!
— Товарищ политрук, немцы! — вывалившись из кустов, приглушенно выкрикнул Сатаров.
Бойцы залегли, каждый слушал деревья и камни, стараясь уловить посторонний шум. Но его не было. На сухой сосне беспечно стучал дятел. Где-то каркнула ворона, и тут же отозвалась иволга.
Сатаров показал рукой на густые заросли. Это был довольно большой малинник. На солнцепеке малина уже отходила, но в тени ягода только созревала. Над кустарником возвышались две головы в серых пилотках; немцы были увлечены сбором ягоды. Их беспечный, небоевой вид — автоматы за спиной — свидетельствовал, что они здесь пасутся не впервые. Плоские алюминиевые котелки постукивали о пряжки ремней. Неторопливо, словно нехотя, немцы о чем-то беседовали. Они себя чувствовали в полной безопасности.
К политруку подполз Гулин, долговязый разведчик из управления. Шепнул:
— У дороги велосипеды и канистра.
Всего четверть часа назад разведчик Кирей докладывал о каких-то велосипедистах, выехавших в направлении Хюрсюля. Они везли с собой канистру. Приходилось гадать: для чего? То ли для воды, то ли для бензина.
Кто же эти немцы? Регулировщики? Связисты? А может, из охраны? Бесспорным было одно: к узлу дорог эти двое имеют прямое отношение. Словно угадывая ход мысли политрука, разведчик спросил:
— Будем брать? — Он уже освободился от вещмешка и плащ-палатки. На ремне висели только две «лимонки» и нож от самозарядной винтовки.
По возбужденному, горячечному взгляду политрук видел, что к захвату «языка» Гулин готов. Немцы, конечно, от ребят не уйдут. Но могут открыть огонь — и тогда отряд лишится главного и, пожалуй, единственного преимущества — внезапности. А если их не тронуть, они, услышав звуки боя, предупредят первую же немецкую колонну. Неравная схватка, неоправданно большие потери.
Солнце уже плыло над сопками. Фашисты, по всей вероятности, завтракали.
Гулин ждал ответа. Команду мог сейчас подать только политрук. Но отрядом командовал Кургин, а он был далеко впереди, и даже чтобы его предупредить, времени не было.
Политрук распорядился:
— Вы вдвоем с Гончаренко берете длинного, ну того, что около сосны.
— Понял, — обрадовался разведчик.
— Будьте внимательны, немцы обычно автоматы не снимают, а перехватывают из-под руки. — Политрук оглянулся: сзади затаив дыхание лежали Чивадзе и Хефлинг. Он сказал им: — Ваш — второй.
Чивадзе молча кивнул, сбросил с себя мокрые сапоги: конечно, подкрадываться босиком удобней. Его примеру последовал Хефлинг. С карабинами и ножами они бесшумно исчезли в густом осиннике. По-прежнему звенела тишина. Деловито постукивал дятел. Но вот над деревьями — совсем близко — каркнула ворона.
Немцы, то и дело наклоняясь, выбирали ягоды. Над ними роилась мошкара, и Хефлинг, прислушиваясь к знакомой речи, уловил, что немцы говорят о том, что после войны здесь придется травить комаров, иначе ни один порядочный ариец сюда не приедет ни на охоту, ни на рыбалку. Другой отвечал: пусть на этих землях корячатся финны: рубят лес и ломают гранит — для рейха. Первый возражал: он сам не прочь заиметь поместье в Карелии, он обойдется без финнов.
Хефлинг слушал немецкую речь. Перед войной ему довелось немного служить в вермахте. С такими парнями, как эти, он провел в казарме не одни сутки. Каждый день офицеры напоминали им, что в России у них будут поместья, а в поместьях — русские пленные. Остается только завоевать Россию.
Такие вот солдаты — не капиталисты и не помещики — расстреляли его отца. Когда его вместе с другими коммунистами поставили к стенке, он, как потом рассказывали Эрику, крикнул, обращаясь к солдатам: «Фашисты вас обманывают! Вы же стреляете в своих братьев — рабочих…» Никто мимо не выстрелил…
Сейчас два немца — судя по говору, его земляки, берлинцы, — бродили по обширному малиннику, собирая вкусные и сочные ягоды. Эти тоже мечтали о своих поместьях в озерной и лесной Карелии.
Через кусты бойцам было видно, как разведчики Гулин и Гончаренко ползли к расщелине. Она зияла черным пятном в тени старых, корявых сосен. Ослепительно яркие лучи дробились в ветвях, падали на малинник, где, лениво переговариваясь, немцы наполняли котелки, не забывая при этом набивать себе рты. Вот высокий наклонился — и голова его в серой узкой пилотке уже больше не показалась. Его напарник, рыжий, щекастый, некоторое время продолжал увлеченно собирать ягоды, о чем-то спрашивал, но, не услышав ответа, поднял голову, позвал:
— Тристан!
Молчание. Только дятел: тук-тук! Выждав несколько секунд, немец поставил котелок на землю, торопливо передвинул автомат на пояс, притих. «Ах, не успели ребята», — с горечью подумал политрук. Чивадзе и Хефлинг уже должны были доползти, но, видимо, не смогли схватить без шума, как это удалось Гулину и Гончаренко. «Опоздали!..» И хотя этого рыжего держал на прицеле Екимов, выстрел мог всполошить фашистов, охранявших узел.
Более того, этот выстрел по-своему понял бы Кургин: как сигнал, что отряд обнаружен. Перед двумя дотами — если их, конечно, только два! — он бы оказался бессильным.
