Владимир Лавриненков - Шпага чести
— Не мне браво, дорогой, это сказал де Голль, — уточнил Пети.
— Браво де Голлю! — воскликнули хором обступившие стол летчики и, подождав, пока женщины пригубят бокалы, дружно опрокинули свои.
— Кстати, — вдруг обратился ко всем Риссо, — а кто слышал призыв Шарля де Голля к французскому народу? О нем много говорят, а вот точный текст его почти никому из нас неизвестен.
Через несколько минут генерал Пети показал присутствующим листовку и объяснил:
— Это и есть призыв де Голля, с которым он обратился к французскому народу по лондонскому радио восемнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового года. В виде листовок он был разбросан через несколько дней над Францией, Люсетт, будьте добры, прочтите.
Хорошо поставленным голосом диктора, четко выговаривая каждое слово, Люси начала читать:
«Военачальники, возглавлявшие в течение многих лет французскую армию, сформировали правительство. Ссылаясь на поражение наших армий, это правительство вступило в переговоры с противником, чтобы прекратить борьбу. Но разве сказано последнее слово? Разве нет больше надежды? Разве нанесено окончательное поражение? Нет! Франция проиграла сражение, но не проиграла войну, Франция не одинока! Она не одинока! Эта война не ограничивается лишь многострадальной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война… И хотя мы сейчас подавлены механизированными силами, в будущем мы сможем одержать победу при помощи превосходящих механизированных сил… Я, генерал де Голль, находящийся в настоящее время в Лондоне, обращаюсь к французским офицерам и солдатам, которые находятся на британской территории, к инженерам и рабочим, к специалистам по производству вооружения… с призывом установить контакт со мной. Что бы ни произошло, пламя французского Сопротивления не должно погаснуть и не погаснет… Перед лицом смятения умов, охватившего французов, перед фактом ликвидации правительства, ставшего прислужником врага, и ввиду невозможности восстановить действие наших институтов я, генерал де Голль, французский солдат и командир, с полным сознанием долга говорю от имени Франции.
От имени Франции я твердо заявляю следующее — абсолютным долгом всех французов, которые ещё могут носить оружие, является продолжение сопротивления.
Солдаты Франции, где бы вы ни находились, поднимайтесь на борьбу!»
Люси закончила чтение. Никто не нарушал установившуюся тишину, глубоко осмысливая впервые услышанные слова призыва, исходящего от человека, решительно взявшего в свои руки национальное знамя поруганной Франции.
— Да здравствует де Голль, да здравствует Франция! — воскликнул Тюлян, преисполненный возвышенными патриотическими чувствами. — Мы, солдаты отчизны поднимаемся на борьбу!
— Смерть Гитлеру и Петену! — добавил Дюран.
— Не Петен — пютен, — поправил Дюран, изменил всего лишь один звук, отчего получилось французское слово «шлюха».
— Да. Только такого имени он и заслуживает, — согласился генерал Пети. — Завел нашу родину в тупик. А ведь де Голль ему весьма обязан за пророчество. Ещё в 1926 году, представляя капитана де Голля слушателям Высшей военной школы, Петен, уже маршал, сказал: «Слушайте его внимательно, ибо настанет день, когда признательная Франция обратится к нему». Тогда в честь Петена де Голль назвал своего сына Филиппом.
— Вот что судьба делает с людьми! — удивился д ля Пуап.
— Причем тут судьба? — вмешался молчавший до сих пор Пуликен. — Человек сам строит свою судьбу. Вот мы с вами сейчас в Москве. А другие служат вишистам. Каждый избирает собственный путь.
— Разве обстоятельства в расчет не берутся? — спросил Прециози.
— Никакими обстоятельствами нельзя оправдать предательство! — вспылил обычно сдержанный командир эскадрильи. — Коль так, позволю себе зачитать еще один документ.
Он извлек из бокового кармана куртки толстый бумажник, порылся в нем и достал в несколько раз сложенную, потертую на сгибах газетную вырезку:
— Вот! Из «Пари-суар», Люси, прочтите, пожалуйста, и это.
Люсетт осторожно взяла листик, развернула с какой-то робостью, будто ожидая подвоха, стала читать:
— «С болью в сердце я говорю вам сегодня о том, что надо прекратить борьбу. Сегодня ночью я обратился к противнику для того, чтобы спросить его: готов ли он искать вместе со мною как солдат с солдатом после борьбы средства, сохраняя честь, положить конец военным действиям».
— Чьи это слова?! — раздалось несколько голосов;
— Это слова Петена, это язык гнусного предателя, — жестко ответил Пети. — Я согласен с Пуликеном: право выбора всегда остается за нами. Вы знаете, как непросто было вырваться де Голлю из Франции?
— Да нет, это нам неизвестно, — ответил за всех Пуликен.
— Петен установил за де Голлем тщательную слежку. Окруженный агентами генерал шагу сделать не мог. Выручил английский генерал Спирс, оставленный Черчиллем в Париже для связи. Он улетал в Лондон. Де Голль провожал его. У самолета распрощались. И тут внезапно распахнулась бортовая дверь, несколько пар рук схватили де Голля и втащили в самолет, не дав опомниться его «охранникам». Так что, кто верен родине, тот найдет возможность ей служить, не то что этот пютен… Согласен с Пуликеном: право выбора всегда остается за нами. Петен выбрал путь предательства. Не думал, что еще когда-нибудь услышу его омерзительное изречение!
— Извините, мой генерал, я сохранил вырезку как обвинение. Придет же время предъявлять счет предателям. А я ведь газетчик…
— Молодец, Жозеф! В таком случае дарю тебе листовку с призывом де Голля.
— Это самый щедрый подарок из тех, которые мне довелось принимать. Благодарю, мой генерал!
Тексты обращений двух французских генералов легли рядом в толстом бумажнике Пуликена.
— Вот вам и судьба! — попытался сострить Дюран. — Снова оказались вместе.
Шутка была явно неудачной.
Все сделали вид, что не расслышали ее.
Прием подходил к концу. Опустошив бутылки, прокрутив все пластинки, французские летчики поочередно танцевали с дамами под аккомпанемент любимой песни:
О, Париж, мой Париж,
Ты в синеве ночной
Огнями яркими горишь,
Париж, Париж,
Всегда со мной,
Везде со мной,
Люблю тебя, Париж!
Всем хотелось, чтобы вечер этот никогда не кончался. Но перевалило за полночь. А ранним утром — вылет в Иваново. Не представилось возможности «нормандцам» побродить по Москве. Только сверху, в иллюминаторы, видели они Красную площадь, Кремль, Мавзолей Ленина, Сожаление о столь кратком пребывании в столице СССР выразил Пуликен, когда благодарил генерала за чудесный прием.
— Надеемся, — сказал он, — что еще не раз побываем у вас на Кропоткинской, и вы покажете нам Москву.
Генерал Эрнест Пети заверил майора Пуликена, что так и будет, пожелал всем успешно подготовиться к боевым действиям, проявить на русском фронте все величие французского духа.
— Не забудьте оставить адреса для наших милых дам, — добавил он, — Они многое могут сделать для вас. Для начала хотя бы вышить золотом нарукавные нашивки «Нормандия». Чтобы при вынужденной посадке русские люди могли определить вашу принадлежность к эскадрилье «Нормандия».
Раздались одобрительные возгласы. Все снова сгрудились вокруг Люсетт, Жинетт и мадам Мисраки.
— Не волнуйтесь, — успокоила летчиков Люси, — все получите золотые нашивки. Пишите нам, делайте заказы, мы с Жижи всю Москву обегаем, но достанем все, что потребуется.
Бизьен одиноко стоял в сторонке. Люси подошла к нему, ласково посмотрела в глаза:
— Вам, милый Ив, я вышлю нашивку первому.
Бизьен зарделся от нахлынувшей волны благодарности.
Утром грузились в те же неотапливаемые тихоходы Ли-2. На аэродром подъехал Мирле. Был он не в лучшем расположении духа. В Лондоне, из которого майор только что вернулся, дали согласие на вооружение «Нормандии» советскими истребителями. А представитель американского посольства в Москве адмирал Стенли недвусмысленно дал понять, что это решение является большой ошибкой. Мол, Британия поставляет в СССР «харрикейны», а Соединенные Штаты — Белл Р-38. Стенли и его сторонники из английского посольства были взбешены, когда Мирле открыто заявил, что в настоящий момент лучших истребителей, чем «яки», нет ни у американцев, ни у англичан, ни у немцев, а французы должны воевать именно на лучших самолетах.
Обо всем этом Мирле доложил генералу Пети, рассказал майору Пуликену, который, как и все летчики «Нормандии», жаждал получить русские боевые машины.
— Как теперь все обернется? — беспокоился Мирле.
— Конечно, союзные посольства будут гнуть свою линию — престижа авиации их государств. Однако последнее слово за нами, французами. Думаю, все будет по-нашему, — сказал Пети.
