Борис Бурлак - Ветры славы
Смятение, охватившее Фриснера с самого начала наступления русских, было настолько велико, что генералу, оказывается, просто-напросто не пришла в голову элементарная догадка о маневре наличными силами, чтобы выиграть какое-то время, и он поторопился уже на следующий день, двадцать первого августа, не дожидаясь согласия Гитлера, отдать приказ об отводе всех войск на запад. Но было поздно: советские механизированные соединения устремились по гулким коридорам только что образовавшихся прорывов, надежно отрезая все пути отхода. Не сегодня-завтра они могли вырваться на оперативный простор.
Понимал ли хоть это генерал Фриснер? Конечно, понимал. Да, управление всей группой армий висело на волоске, а ее командующий, получив официальное разрешение на отход лишь двадцать второго августа, вроде бы махнул рукой… Между прочим, будто по иронии судьбы он как раз в это время занялся выяснением отношений с маршалом Антонеску, которому уже не подчинялась ни одна румынская дивизия, к тому же и сама Румыния готовилась покинуть гитлеровскую коалицию.
В штабе Фриснера еще склонялись по старой привычке замысловатые названия бессарабских населенных пунктов, еще были в ходу топографические карты, напоминавшие о недавней обороне, еще вычерчивались по инерции разграничительные линии между отступающими армиями и корпусами, но за всем этим угадывались теперь целые европейские государства, разделенные прихотливо вьющимися границами.
Нет, никогда не думал Фриснер, что от возможного удара русских на Днестре, каким бы мощным удар ни был, в тот же миг зазмеятся катастрофические трещины на Балканах — от Черного до Адриатического моря. Ужас преследовал его с тех пор, как он впервые открыл для себя, что проигрывает не просто еще одно сражение, а всю группу государств Дунайского бассейна.
Огненный шов
Полк Мехтиева выступил строго в назначенный час. Собственно, это уже был не полк, а нечто большее: за ним тянулся длинный пыльный хвост из восьми пушечных и минометных дивизионов. Мехтиев никогда не командовал таким своеобразным соединением, но делал вид, что ничего особенного не происходит. (Благо, что вместе с ним отправлялся в эту вечернюю неизвестность и командир дивизионного артполка гвардии подполковник Невский, уравновешенный, неторопливый человек с развитым чувством юмора.)
Как только колонна машин начала втягиваться в смешанный лес, которым густо поросли довольно крутые склоны балки, Мехтиев приказал автоматчикам, ехавшим на головных грузовиках, открыть огонь по этому, казалось, тихому и безлюдному леску. И правильно сделал. Вскоре показалась уютная поляна, а на ней брошенные автомобили, дымящиеся кухни.
— Не дождались нас, отпировали, — сказал, улыбаясь, Невский.
— Пожалуй, совсем немного не успели мы к «зеленому банкету», — в тон заметил Бахыш.
Так или иначе, а без малого полчаса потеряли в лесу, где солдаты по-хозяйски запасались трофейными консервами, галетами и другими необходимыми на войне вещами. Мехтиев не торопил, ожидая возвращения конной разведки, высланной вперед…
Когда достигли наконец гребня увала, что залегал между Котовским и Сарата-Галбеной, впереди открылась волнообразная степь. Легкие сиреневые тени окрасили балки в мягкие, размытые акварельные тона. На юго-западе извивалась вдоль ручья белостенная деревенька, над которой точно бы висела в воздухе колоколенка невидимой церкви и мирно курились слабые дымки, не соединяясь друг с другом. А по всему обратному склону возвышенности были разбросаны мелкие стожки сена.
Никто не обратил внимания, как старшина Нежинский, адъютант командира полка, словно заранее облюбовав один из ближних стожков, уверенно подошел к нему и негромко приказал: «Хенде хох!» И тотчас из своего убежища вылез немецкий майор. Нежинский подвел его к Мехтиеву.
Мало кто удивился тому, как он, походя осматривая стожки, вдруг остановил взгляд на этом, показавшемся ему с виду потревоженным. Старшину Нежинского многие считали разведчиком милостью божьей, которому неизменно светила на фронте счастливая звезда. В его храбрости и находчивости было что-то не приобретенное на войне, а словно бы врожденное, естественное.
Из краткого, на ходу, беглого допроса выяснилось, что взятый в плен майор умышленно отстал от своих, чтобы спасти себе жизнь, и что командование группой армий «Южная Украина» отдало приказ по войскам — выходить из окружения кто как может.
— Переведи, — сказал Мехтиев, обращаясь к Нежинскому, — что он неплохо выполнил последний приказ командования.
Нежинский перевел. Немец с надеждой глянул на советского майора, понял, что эта фраза означает одобрение его поступка, и утвердительно замотал головой.
Мехтиев остановил полк немного севернее села, распорядился выслать пешую разведку в Сарата-Галбену, а конных разведчиков в соседнее село Каракуй.
Тем временем командиры батальонов и приданных артчастей уже собирались около штабных легковиков, ожидая приказаний.
— Говорят, утро вечера мудренее, — сказал Мехтиев. — Но главное никак нельзя откладывать до утра. Старший лейтенант Крюков!..
— Я, товарищ майор, — вперед выступил невысокий, невзрачный на вид офицер.
Мехтиев мало знал его: старший лейтенант Крюков принял батальон всего два дня назад, заменив погибшего в бою Шмелькина. Случилось это в селе Хаджимус во время архитяжелого прорыва немецкой обороны. Бахыш, к сожалению, не выбрал хотя бы нескольких минут, чтобы поговорить по душам с новичком комбатом, считая, впрочем, что каждый из прокаленных в атаках лейтенантов должен быть в любой момент готовым заменить своего командира батальона. Да Крюков уже успел доказать это: его роты первыми ворвались на окраину Ганчешты (села Котовского).
Мехтиев раскрыл целлулоидную створку желтого глянцевитого планшета, где лежала аккуратно свернутая гармошкой карта-полусотка.
— Вот Сарата-Галбена, а вот, видите, рядом высота с отметкой двести девять и девять?
— Вижу, товарищ майор.
— Итак, ваш батальон должен сегодня, к исходу суток, прочно оседлать эту высоту и удерживать ее до конца.
— Слушаюсь, товарищ майор.
— Дополнительные распоряжения получите завтра, в семь ноль-ноль…
Старший лейтенант вытянулся по-курсантски, звонко щелкнул каблуками кирзовых сапог и тут же исчез в ранних сумерках, которые сгущались на глазах, — так что нечего было сегодня и думать о подробной рекогносцировке местности.
Однако Мехтиев и Невский успели до наступления темноты расположить артиллерию на удобной возвышенности, по соседству с высотой двести девять: легкие противотанковые батареи были слегка выдвинуты на север, за передний край, остальные заняли огневые позиции чуть позади боевых порядков пехоты. Совсем неподалеку от передовой облюбовали местечко и для командного пункта. Связисты потянули проводную связь в батальоны, в первую очередь в дальний крюковский батальон, а саперы начали отрывать на скорую руку блиндажи для КП. Ну и пехота без всяких команд приступила к земляным работам.
— А вдруг все это напрасная затея? — вяло сказал Мехтиев.
— Хотел бы, дорогой Бахыш, чтобы все кончилось напрасной затеей, — сладко позевывая, ответил Невский.
— Снарядов много взяли?
— На день хорошего боя хватит.
— А если затянется?
— Ну вот, то напрасная затея, то… Да черт ее знает, может, и затянется, если в срок не подойдут танки. Их, танкистов, хлебом не корми, только дай вволю постранствовать в глубоком тылу противника.
Невский верно подметил эту профессиональную страсть танкистов к затяжным рейдам по тылам немцев: натерпятся они досыта во время прорыва немецкой обороны, зато уж потом вдоволь насладятся оперативным простором.
— Ладно, Бахыш, поскучаем немного в засаде. Авось к утру наши танки и завернут прямо на нас целый гурт немецких гренадеров. Так что я пошел спать. Советую и тебе не мечтать под звездным небом…
Мехтиев проводил Невского долгим взглядом. С ним он чувствовал себя свободнее, и не только потому, что за плечами гвардии подполковника до восьмидесяти пушечных, минометных и гаубичных стволов. Стволы стволами, но главное — их дирижер. Невский всегда располагал собеседника к откровенным размышлениям. Могутный, мужиковатый, Невский был в то же время образованным человеком. Именно это соединение внешней мужиковатости и внутренней культуры, пожалуй, наиболее характерно для русских артиллеристов, — думал Бахыш, наблюдая за разными людьми интернациональной дивизии, формировавшейся в Азербайджане.
Невский в шутку посоветовал сейчас не мечтать под звездным небом… Да, оно сплошь усеяно крупными звездами, к тому же еще скоро взойдет луна. А какая тишь первозданная вокруг! Чудится, с непривычки-то, словно чего недостает в твоей жизни. Но разве может недоставать ночной пальбы? Чепуха, конечно. Просто ты очерствел за войну. А помнишь, как читал в педтехникуме: «Все тихо; ночь. Луной украшен лазурный юга небосклон…» То о бессарабском небе сказал Пушкин. Так смотри, сравнивай пушкинское видение со своим.
