Тарас Степанчук - Наташа и Марсель
Есть в «Слове о полку Игореве» такая запись, посвященная древнему Минску: «На Немиге снопы стелют из голов, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега засеяны были не добром — костьми русских сынов засеяны».
О многом могли бы рассказать берега Свислочи и Немиги. Как собирались менялые люди сюда, на перекресток торговых путей из Московии, Польши, Прибалтики, Украины. Как торговали они, восхищались красотой города, гостеприимством минчан. Но больше могли бы поведать они о топоте вражьих коней, о лихом звоне сабель, о пальбе и пожарах.
Биография Минска восславлена в битвах с иноземными завоевателями. Сколько раз они разоряли его, грабили, жгли, но убить так и не смогли. Редко какой другой город имеет такую жизнестойкость и такую трудную судьбу. Оттого и не может похвалиться Минск архитектурными историческими памятниками, нечем удивить ему любителей седой старины. Из века в век суждено было ему принимать первые удары и грозы, которые обрушивались на Русь с запада. Гореть, разрушаться, страдать и заново возрождаться на политых кровью пепелищах.
А сколько жизней, надежд и жилищ уничтожила здесь последняя, самая жестокая война! 1100 дней продолжалась фашистская оккупация Минска, гитлеровцы разрушили город; истязали и расстреливали мирное население. Но ни расстрелы, ни крематории и душегубки, ни лагеря смерти не смогли сломить волю минчан к борьбе: они совершили полторы тысячи диверсий, утвердили за столицей Советской Белоруссии славу непокоренного города. Подвиг Минска отмечен Золотой Звездой…
Над Свислочью таяли последние волны тумана. Демин глянул на часы:
— Нас ждут в Белорусском государственном музее Великой Отечественной войны. Откроется он позже, но нам, в виде исключения, разрешили посещение сейчас.
В тишине музейных залов каждый экспонат рассказывал о войне, хранил в себе память бессмертных подвигов. В четырнадцатом зале Демин кивнул на стенд:
— Узнаешь?
С давнишней фотографии седому Марселю улыбался белорусский партизан — молодой жизнерадостный Марсель Сози, посмертно награжденный медалью «Партизану Великой Отечественной войны» первой степени.
Разглядывая стенд сражавшихся в Белоруссии воинов-интернационалистов, Марсель обрадовался:
— Это же командир нашего интернационального отделения Ян Долговский! Он жив? Это чудесно! Где он сейчас? В Варшаве? Мы будем возвращаться через Варшаву, значит, я его увижу?
Марсель глянул на соседнюю фотографию и сразу помрачнел:
— Петер Зеттель…
— В Берлине тебя встретит его племянник, тоже Петер Зеттель, — сказал Демин. — А сейчас пора домой, завтрак приспел. Моя Валентина не любит, когда еда переспевает.
* * *Свернув на Центральную улицу, «Волга» остановилась у дома номер четыре. Рядом — несколько минут ходьбы — начинался МАЗ, а вокруг дома хороводились медноствольные сосны.
— О, Валентина! Ты прекрасна, как в годы нашей партизанской молодости, — сказал Марсель, переступив порог квартиры, и в голосе его дрогнули слезы.
— А ты такой же галантный рыцарь без страха и упрека… Добро пожаловать, дорогие сябры {6}.
Валентина Ильинична трижды поцеловала Марселя, вытерла платочком следы помады на его щеках и увела Генриетту в другую комнату.
Угощение было по-белорусски обильным. Особенно понравились гостям домашняя деревенская колбаса, тушеный карп в сметане и грибы: маринованные, соленые, жареные. А к чаю хозяйка подала корзиночку свежих боровиков со следами земли на ножках. Лишь осторожно взяв грибок двумя пальцами, Генриетта поняла, что это — печенье. И засмеялась. Валентина Ильинична тут же принялась диктовать Марселю рецепт, жестами объясняя Генриетте свои секреты приготовления. Потом женщины, убирая со стола в четыре руки, вели свой разговор, который переводил Марсель.
— Есть ли у вас любимые французские певцы? — спросила Генриетта.
— Мирей Матье.
— А Шарль Азнавур?
— Мирей Матье, — повторила Валентина Ильинична, прикрыв ресницами выразительные серые глаза. — И конечно, Жерар Филип. Не певец? Актер? Но в моей памяти — именно певец любви и благородства.
— А писатели, поэты? — продолжала спрашивать Генриетта.
— Гюго.
— И Золя?
— Гюго. Я его с детства люблю: «Отверженные», «Собор Парижской богоматери», «Девяносто третий». Из французских поэтов — Вийон:
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя,
Куда б я ни пошел — везде мой дом…
А вы, — обратилась Валентина Ильинична к гостье, — кого из наших писателей предпочитаете?
— Тургенева, — не задумываясь, ответила Генриетта. — Его женские образы очаровательны и чисты. Вы тоже кажетесь мне тургеневской женщиной. И какая у вас роскошная коса! Она натуральная и цвет у нее тоже натуральный? У кого из родителей вы унаследовали этот естественный золотистый цвет?
— У матери да у ржаного поля за околицей нашей деревни Грядки. Десять нас родилось там сестер — и ни одного брата. У пятерых волосы ржаные, материнские, а пятеро других — брюнетки, в отца.
— Десять дочерей! — ахнула Генриетта.
Валентина Ильинична посетовала:
— А у нас детей только двое, сыновья. У каждого — по единственному сыну: меньшают семьи у молодежи. И все у нас с Иваном Михайловичем — в обратную, ни единой девочки, только, большие уже и малые еще, мужики: я да невестки с ними управляемся. И один у нас на всех завод, наш МАЗ. Так вот и живем. А коса мне теперь не по возрасту, да срезать жалко, я ее даже в партизанах уберегла.
— Главное, голову уберегла, — уточнил Демин. — Охотников за нашими головами тогда хватало…
— И вы, такая женственная, такая обаятельная — были партизанкой? — продолжала удивляться Генриетта. — И тоже убивали?
— Убивала.
— Скольких же человек вы лишили жизни?
— Человека — ни одного. А оккупантов убивала: двоих из винтовки в первую блокаду Домжерицких болот, а третьего у озера Палик. И шестеро нас, девчат, пустили под откос воинский эшелон. Людей там не было, одни каратели. Какие зверства они у нас творили — страшно вспоминать! Кому из наших либо ихних жен и матерей нужна была та проклятая война?
Закончив переводить эти слова Генриетте, Марсель вопросительно посмотрел в глаза Командира:
— Наташа…
И вместе с тревожным ожиданием ответа, памятью обратился в сорок третий, в Наташину и свою молодость.
Когда Наташа появилась на шутцпункте {7}, Марселя поразили ее глаза: зеленоватые и лучистые, недоступно гордые, они таили в себе какой-то загадочный, мерцающий свет. Если же Наташа вызывающе или недовольно щурилась, сдвигая к переносью брови, глаза на ее лице становились заметно меньше и сверкали, как темные кусочки антрацита.
Походка у нее была неторопливая, царственная. И говорила она тоже с неторопливым достоинством, думая о чем-то своем и экономя чужие для нее немецкие слова. Выражение лица у нее, как правило, было отчужденно-серьезным, и тем привлекательнее на нем выглядела редкая улыбка, и тогда сдержанно вздрагивали ее упругие губы, по-детски морщинился точеный, чуть вздернутый нос.
Такую улыбку Марсель видел дважды: когда Наташа, раскинув руки, ждала бегущего к ней сына, и накануне ареста, на берегу Плиссы, после того, как он протянул ей букетик полевых цветов.
— Наташа… — вслух повторил Марсель.
Генриетта всхлипнула:
— Наша бедная Натали!
«Наша», — удовлетворенно отметил про себя Командир, доставая из ящика письменного стола коричневую кожаную папку. Раскрыв ее, повернулся к Марселю:
— Нашими войсками в Берлине захвачены некоторые документы СД. Сейчас они хранятся в архиве. Выдержку из одного я зачитаю:
«Из сообщения полиции безопасности и СД № 72. 1 ноября 1943 г. Секретно.
В результате систематической борьбы с бандами партизан и их пособниками, по агентурному донесению в районном центре Смолевичи была арестована кухарка шутцпункта «Плисса» Наталья Борисенко. При обыске у арестованной были изъяты 24 патрона к пистолету «парабеллум», схема огневых позиций и заграждений шутцпункта. По почерку установлено, что схему начертил солдат охранной команды шутцпункта Сози, подданный рейха, уроженец города Саргемин, Лотарингия, француз.
Допрос арестованной Борисенко в Смолевичском СД положительных результатов не дал. Арестованная для дальнейших допросов этапирована в Минскую тюрьму СД.
Следствие об измене рейху солдата Сози вела военная контрразведка. Свою вину Сози признал и был осужден к смертной казни путем расстрела, но в канун исполнения приговора бежал, и его дальнейшая судьба неизвестна.
Считаю возможным предположить, что побег совершен при активной помощи соучастников осужденного Сози и вследствие грубых нарушений в несении караульной службы. Расследование обстоятельств побега ведет военная контрразведка. Сообщение о бегстве Сози направлено в отделение гестапо по месту жительства родителей преступника».
