Николай Куликов - Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!
С Иваном мы почти не виделись. Похоже, Дубовцев продолжал свои походы по местным кабакам — «щупать латышек», как он выражался. Впрочем, до него мне не было никакого дела.
Сегодня, впервые после того «инцидента», я снова решил выбраться в город — на этот раз с «культурной программой». Сколько можно «давить» койку?! Мой сосед по столику в офицерской кают-компании, обер-лейтенант Фогель, любезно презентовал мне еще довоенный путеводитель по Лиепае. Вот я и собрался познакомиться с некоторыми достопримечательностями этого старинного города.
Когда выходил из проходной базы, с ее территории на своем служебном «Мерседесе» как раз выезжал коммодор Майер. Он меня узнал и предложил подвезти. И через двадцать минут я уже разглядывал узкие улочки в Старой части города. Меня высадили недалеко от главной местной достопримечательности — церкви Святой Троицы. Однако полюбоваться сим творением известного итальянского зодчего XVI века мне так и не удалось: около церковной ограды я неожиданно увидел Дубовцева! До него было метров сто, и я его сразу узнал по высокой колоритной фигуре в черной флотской шинели. Иван стоял ко мне вполоборота (меня он не видел) и разговаривал с таким же, как он, высоким и широкоплечим мужчиной в драповом пальто и темной кепке. Оба направились в узкую улочку в противоположную от меня сторону — при этом Дубовцев оглянулся, но я уже успел укрыться за афишной тумбой. Все это выглядело очень странно… Со слов Ивана, в этом городе он раньше не бывал и знакомых у него здесь не было. Хотя… Мы прибыли почти неделю назад… Успел познакомиться? Допустим… Если бы он оказался в компании с женщиной — тогда бы я не удивился. Но с мужиком-то?! Какие у них могут быть общие дела? По крайней мере симпатий к мужскому полу я за Дубовцевым не замечал…
Рассуждая подобным образом, я на почтительном расстоянии осторожно двинулся за подозрительной парой. Я тоже был в черной шинели, заметной издали на фоне белого снега, к тому же прилегающие к церкви старинные улочки были малолюдны. Поэтому мне приходилось держаться от Дубовцева и его спутника на почтительном расстоянии, и я никак не мог толком разглядеть незнакомца в кепке — тем более он шел ко мне спиной. Я только успел заметить, когда они поворачивали за угол, что его левая рука висела на перевязи, а в другой он держал газетный сверток. Вскоре оба моих «подопечных» вошли в подъезд небольшого старинного дома.
Осмотревшись, я принял решение: подняв воротник шинели и прикрывая лицо шарфом, быстрой походкой вошел в подъезд двухэтажного дома напротив. На первом этаже громко постучал в одну из дверей. Когда ее осторожно приоткрыли, через накинутую цепочку на меня вопросительно посмотрела приятная дама неопределенного возраста в элегантном длинном халате. При виде германского офицера ее лицо приняло испуганно-подобострастное выражение — она сразу же открыла дверь и угодливо спросила на плохом немецком:
— Что желаете, господин офицер?
Я бесцеремонно оттеснил женщину в сторону, прошел внутрь и оказался в просторной прихожей. Сориентировавшись, проследовал по длинному полутемному коридору прямиком на кухню — и не ошибся: окно выходило на нужный мне подъезд.
— Мы ведем поиск дезертиров, — «снизошел» я до объяснений. — На некоторое время я останусь здесь — для наблюдения за улицей!
— Да-да, конечно, господин офицер! Вы можете располагаться на любое время, — натянуто улыбнулась хозяйка.
Она подвинула мне стул и предложила раздеться. Фуражку я бросил на подоконник, а шинель только расстегнул — вдруг придется срочно продолжать слежку. Однако на деле я просидел в томительном ожидании не менее полутора часов — почти до двух дня. Все это время хозяйка, оказавшаяся довольно миловидной блондинкой «слегка за сорок», всячески старалась угодить «господину немецкому офицеру». Для начала она сменила свой синий байковый халат на длинное темно-бордовое платье с весьма смелым декольте. Подкрасив губы и причесавшись, она принесла мне на небольшом подносе бутылку какого-то марочного вина. Поскольку от алкоголя я категорически отказался, она заварила очень неплохой кофе. (Интересно, из каких «стратегических» запасов?) Я выпил две большие чашки, но даже кофе не помог, и от долгого сидения на месте меня начало клонить ко сну.
Тогда-то он и показался: вышел из подъезда вслед за Дубовцевым. Мне было достаточно даже беглого взгляда, чтобы его узнать! Меня словно громом поразило — это был он!! Тот самый смершевец с запасного аэродрома Соколовка! Господи Иисусе… Я глазам своим не верил! Однако ошибка исключалась: его лицо в той яростной схватке на ножах я запомнил на всю жизнь! Вот так номер… Аж в пот бросило!..
Между тем Дубовцев любезно распрощался со своим знакомым — тот даже кепку снял и усиленно его за что-то благодарил. Затем Иван направился по улице в обратном направлении — к церкви; а второй (теперь я называл его «чекистом») вернулся в подъезд. «Ай да Дубовцев, ай да Ваня-Ванечка! — чуть не воскликнул я вслух. — Кто бы мог подумать?! А ведь я считал тебя гестаповской «шестеркой»!»
Моментально прокрутив в голове всевозможные варианты, я сделал вполне четкий и однозначный вывод: Дубовцев работает на Москву! Другое дело — как он к этому пришел: заслан изначально или завербован здесь, в абвере?.. Впрочем, сути это не меняет. Ну, а этот «чекист» — он наверняка связной и прибыл «оттуда». Вот такой расклад…
— Что еще угодно господину немецкому офицеру? — произнесла за моей спиной любезная хозяйка.
Я встал со стула — в облегающем платье, которое подчеркивало ее пышный бюст и весьма аппетитные формы, она выглядела очень даже привлекательно.
— Вы можете оказать рейху очень важную услугу, — ответил я, подойдя к ней ближе. — Как вас зовут?
— Илзе…
— Фамилия?
— Зовите меня просто Илзе, господин офицер, — негромко произнесла женщина, придвинувшись ко мне почти вплотную, и с улыбкой добавила: — Для вас я готова на любую услугу.
«Черт знает что! — подумал я с неожиданным раздражением. — Она что, решила меня соблазнить?» Отодвинувшись, я сухим официальным тоном заявил:
— Для начала я бы хотел посмотреть ваши документы!
По моей интонации и строгому выражению лица дама сообразила, что я не намерен с ней любезничать и тем более флиртовать. (Мне сейчас было явно не до женщин!) Перестав улыбаться, она засуетилась, потом быстро принесла свой «аусвайс» и еще целый ворох каких-то справок. С испугом в глазах Илзе взволнованно, путая немецкие и латышские слова, стала объяснять свое «тяжелое вдовье положение»: муж-капрал утонул на каких-то маневрах еще в 38-м; единственный сын призван в латвийский легион СС и сейчас где-то на фронте; она бедствует на мизерное пособие, и так далее… В принципе все это мне было абсолютно безразлично — я лишь постарался напустить побольше «туману», разговорить ее таким образом, чтобы в итоге она не смогла понять, кто же конкретно меня интересует. Не мог же я прямо спросить: что она знает о высоком широкоплечем брюнете из подъезда напротив?! Поэтому, понизив голос, я торжественно призвал фрау Илзе как «сознательную гражданку» оказать германской армии посильную помощь в поимке неких «дезертиров» — после чего попросил перечислить всех жильцов-мужчин в ее доме. Затем спросил о жильцах соседнего и наконец — минут через десять — добрался до дома напротив. В итоге я все же услышал то, ради чего затеял весь этот утомительный разговор: среди всяких там Ковальских, Мажейкисов и Петерсов она упомянула и моего «чекиста». Со слов ее подруги-дворничихи (которая знала все и обо всех), в том подъезде напротив два дня назад поселился какой-то эвакуированный полицейский из России — то ли раненый, то ли контуженый. Об этом дворничихе рассказал ее муж-управдом: именно он зарегистрировал того полицая во временно пустующей квартире — между прочим, по распоряжению какого-то высокого чина из городской полиции.
Более мне ничего здесь не требовалось. Сухо кивнув, я покинул квартиру фрау Илзе — предварительно строго-настрого приказал ей не распространяться о моем визите. На прощание она улыбнулась какой-то жалкой, заискивающей улыбкой и негромко произнесла:
— Всегда рада помочь господину офицеру…
Фраза прозвучала несколько двусмысленно, но уже через минуту мои мысли были далеко: я шел по раскисшим от внезапной оттепели улицам и мучительно раздумывал: «Что же дальше?.. Что мне делать с этим неожиданно свалившимся на меня «открытием»?»
В сорок втором или сорок третьем я, скорее всего, разобрался бы с ними сам: думаю — постарался бы без лишнего шума ликвидировать. А вот теперь, на исходе 44-го, я крепко задумался: «Внешняя обстановка, да и мое мышление — все кардинально изменилось. Теперь я далеко не тот, каким был даже неделю назад — до убийства того эсэсовца. Надо тысячу раз подумать, прежде чем что-то предпринять…»
