Владимир Карпов - Гибель и воскрешение разведчика
– Упокой их души, Господи… – помолчала и добавила: – Се ля ви… – Графиня изучила французский язык и говорила на нем еще до революции.
Но, видно, не суждено было расстаться двум капитанам по-хорошему. Когда они, прощаясь, пожимали руки, к ним подошли остатки роты. Впереди – ефрейтор Гольдберг, который стрелял «фаустами» по нашим танкам. Он явно был за вожака, сказал сухо:
– Надо поговорить, господа капитаны. Здесь неудобно. Могут помешать. Выйдем из поселка.
Солдаты окружили офицеров. Автоматы у них были на груди. Возражать, а тем более сопротивляться нет смысла да и возможности. Общей гурьбой вышли из поселка. Местные жители, увидев группу вооруженных немцев, спешили уйти с дороги, скрыться во двор или в подъезд ближнего дома.
Пришли к причалу, где стояла шхуна, на которой сюда приплыли. Финн шкипер был среди солдат – они его с вечера держали при себе, чтобы не убежал.
Ефрейтор сказал по-немецки, но Степан все понимал:
– Герр гауптман, вы всех нас сделали дезертирами. У нас в Германии семьи. Что с ними будет? Есть возможность поправить дело. Мы поплывем в Германию, как и намеревались, выйдем из окружения. Вы приводите роту, куда положено. Никакого боя вместе с русскими не было. Шкипер поплывет с нами.
Финн запротестовал:
– Я не поплыву. Вы не имеете права! Мы на территории нейтральной страны. Здесь я не мобилизованный…
Он не успел докричать – короткая очередь из автомата свалила его на землю.
«Ситуация складывается однозначно, бесповоротно, стремительно. Они уже все решили», – отметил про себя Доронин. Перед ним теперь стояли те немцы, с какими он бился на фронте: одинаковые жестокие лица, холодные волчьи глаза.
Ефрейтор тем же спокойным тоном, каким говорил до этих выстрелов, продолжал:
– Отнесите его на шхуну, выбросим в море. Он мог наболтать лишнего.
Сделав паузу, ефрейтор, глядя в лицо гауптмана, жестко сказал:
– Есть второй вариант. Мы вас арестуем и сдадим в руки старшего командования. Это нас оправдает. Или… – Он показал глазами на убитого финна. – Это тоже нас оправдает…
Гауптман, бледный, с бегающими желваками на скулах, наконец заговорил:
– Я ваш командир. Мы вместе были в тяжелых боях. Я плыву с вами. Ничего не было, мы к берегу не приставали, просто немного заблудились в море. Мы приплывем к своим на одну ночь позже.
Доронин видел, как у солдат сошло с лиц напряжение. Они были довольны решением командира. Все возвращается в законное служебное положение. Но взоры их невольно обходили русского офицера, хотя каждый думал, как с ним поступить. Проще и надежнее, как с финном. И выбросить в море. Тогда, как сказано в пословице, «концы в воду». Море умеет хранить тайны. И получится то, что надо: уплыли из окружения и приплыли к своим западнее Берлина.
Доронин во время этого разговора немцев молчал. Что он мог сказать? Просить, чтобы оставили живым, отпустили? Унижаться бессмысленно. Он обречен. Положение безвыходное – он единственный свидетель их отступления от присяги. Их судьба в его руках. Но только пока он жив. Молчат лишь мертвые.
Пауза длилась несколько секунд, но показалась она всем бесконечной. Хофман во время этой паузы вполне овладел собой и, как командир, решительно сказал:
– Взять русского с собой мы не можем. Поступить, как с финном, мы тоже не можем. Мы не в бою. Я прошу вас, солдаты, отпустим его. Пусть Господь решит его дальнейшую судьбу. Он боевой офицер, болтать не будет. – И обращаясь к Степану: – Ты нас не видел и не знаешь. И мы тебя не видели и не знаем.
Солдаты негромко забормотали – то ли соглашались, то ли возражали. Гауптман воспользовался этим непонятным гулом и коротко бросил:
– Иди, капитан!
Степан стоял не двигаясь. Он спиной ощущал наведенные на него сзади автоматы. Живым отсюда не выпустят. Слова гауптмана для них пока еще пустой звук. Они осуществляют свой план реабилитации. Сейчас ему выстрелят в спину.
Мышление разведчика оказалось быстрее движения немцев – того, кто должен был нажать на курок. Степан остановил это нажатие на курок быстрой хриплой фразой:
– Я же Иоганн Форс. Я поплыву с вами. И по списку я не буду лишним…
Степан почувствовал: обмякли пальцы на спусковом крючке автомата за его спиной. Он стал наращивать паузу, отделявшую его от смерти.
– Зачем мне болтать? Я больше всех заинтересован в молчании о том, что с вами случилось.
Для большей убедительности бросил еще один аргумент в свою пользу:
– И по списку вся рота полностью. А если не будет Иоганна Форса, начнутся расспросы: куда и почему он исчез?..
Кто-то из солдат сказал:
– А он, пожалуй, прав…
Ефрейтор Гольдберг согласился:
– И я так думаю. А как вы, гауптман?
– Я согласен. Оставлять его здесь нельзя. Первый же полицейский его арестует.
Степан немного расслабился, спина его уже не чувствовала холодка от направленных на него автоматов. Слава богу, смерть отступила, один миг у нее выиграл. Дальше тоже будет все на волоске от нее, но главное – пока остался жив.
Солдаты быстро стали забегать по трапу на шхуну. Заволокли туда и финна Эйхе. Недолго повозились с мотором и завели его: немцы насчет техники – люди знающие.
Лица солдат повеселели. Судьба их стала более определенной. На Степана теперь смотрели более снисходительно.
Доронин понимал: опасность для него не миновала не только там, на немецкой земле, но и здесь, на шхуне. Вдруг кому-то покажется, что мертвый Иоганн Форс будет более надежно молчать. С этим русским могут возникнуть очень неприятные неожиданности. По списку все будут налицо, а раненый Форс мог в пути скончаться.
На шхуне Доронин сидел на скамейке рядом с ротным. Когда совсем стемнело, выбросили за борт финна. Гауптман назначил три парные смены рулевых. Поручил ефрейтору Гольдбергу пунктуально менять смены и следить, чтоб не сбились с курса на запад, для чего от берега далеко не уходить.
К ночи похолодало, солдаты искали место для ночлега в кубрике. Гауптман предложил Доронину:
– Пойдем, там есть койка шкипера и одеяло, вдвоем поместимся.
Доронин спокойно ответил:
– Не засну я. Сам понимаешь, разные мысли в голове. Посижу здесь, подышу.
– Ну, дыши, – и ушел в кубрик.
А у Степана уже созревал следующий шаг спасения от смерти. Глядя на темный берег во мраке справа по борту, прикидывал: что там – Дания? Надо еще раз рискнуть: когда все угомонятся, а рулевым в будке его, сидящего на корме, не видно, тихонько скользнуть за борт и доплыть до берега. А там, как говорится, куда кривая судьбы вынесет. Главное сейчас – уйти от немцев.
Ждал долго, поглядывал – не следят ли за ним тайком откуда-нибудь. Не торопясь, уложил документы, чтоб не промокли, в рыбачью панаму, которая валялась под скамейкой, сунул ее за пазуху, поближе к горлу. И еще раз мысленно сказав: «Помоги, Господи», – тихо перевалился за борт.
Холодная вода обожгла не сразу, сначала она впиталась в одежду и только потом стала сковывать все тело. Недолго постоял в воде без движения, подождал, чтобы черная корма шхуны отдалилась. И быстро поплыл к берегу, стараясь этим хоть немного разогреться.
…До берега он доплыл.
Как сложилась судьба капитана Доронина Степана после этой постигшей его в конце войны трагедии, мне не известно. Наверное, в ней было немало разных зигзагов. Если я о нем когда-нибудь узнаю какие-то подробности, продолжу рассказ, но будет это повествование уже совсем о другой «се ля ви».Жизненный омут
Степан в полном изнеможении вышел из воды, колотун тряс его тело, из последних сил побрел к ближайшим темным домам. В глубине двора светилось маленькое окошечко, подошел к нему, заглянул, ничего не видно. Приоткрыл железную дверь, пахнуло теплом. Переступил порог. Осмотрелся – кочегарка. Под потолком тускло светилась запыленная лампочка, гудел отопительный котел, в углу виднелась вешалка с клетчатыми рубашками и комбинезоном.
Никого не было, кочегар куда-то отлучился.
Степан подошел к вешалке, снял с себя мокрую немецкую форму, надел ласковую фланелевую ковбойку и комбинезон. Форму развесил на котле. Приятное тепло успокоило колотун. Вскоре вышел пожилой мужчина – кочегар. Он подошел к Степану, спокойно спросил:
– Ты кто?
Степан показал на одежду на котле, стал объяснять на языках, которые ему были знакомы:
– Я не немец, я русский, бежал из плена.
Кочегар одобрил:
– Русский – это хорошо. Что намерен делать?
– Надо как-то скрыться. Может, поможешь?
– Чем я могу помочь?
– Ну, для начала одеждой. – Степан показал на рубашку.
– Ты уже сам помог себе… Я русских уважаю, – и протянул руку. – Рудольф.
Степан ответил рукопожатием: Иван, чтобы ему было легче запомнить.
– Что дальше? Тебя схватит первый же патруль или полицейский и расстреляет.
– Надо где-то укрыться, за мной погони нет, меня не ищут. Скоро придут сюда наши. Может, кто-то меня укроет?
