Владимир Карпов - Гибель и воскрешение разведчика
– Где третий?
– Там остался. Убит, – ответил, еще не отдышавшись, ефрейтор.
Хофман подал руку Доронину, и тот пожал ее. Разведчики и немецкие солдаты смотрели на это рукопожатие с приятным недоумением. Хофман сказал на прощание:
– Я думаю, Иван, у тебя будут большие неприятности. Тебя будут пук-пук. – Он показал пальцами, будто спускает курок. – Ты убивал своих. Сгорело три танка. А войне конец. Зачем тебе умирать? Ты храбро и честно воевал… – Он показал на награды Доронина. – Уходи с нами. Поплывем в нейтральную Норвегию. Я тоже к своим не вернусь. Хватит воевать! Все безнадежно.
Степан от этих слов Хофмана просто онемел. Как у немца все просто – уплыл в нейтральную страну. А присяга? А боевые друзья, которых он любит всей душой? Родина? Мама?
Сначала даже думать об этом было страшно. Он защищал родину, не жалел жизни, отдал все, что мог, победа одержана, а его, немец прав, расстреляют. Только за сотрудничество с немцами и сожженные танки грозит неминуемый расстрел. Как обидно, из-за пьяного дурака вся жизнь под откос. А может быть, пожить еще? Война кончится, разберутся со мной, ну, накажут. В мирное время не расстреляют. Главное сейчас, под горячую руку под трибунал не попасть. Но как все это объяснить разведчикам? Поймут ли? Отпустят? А может быть, даже арестуют? Степан решил не откладывать, времени на размышление не было. Тут же обратился к разведчикам, которые были поблизости:
– Слышали, о чем немец сказал?
Разведчики молчали.
– Вы мои боевые друзья, что посоветуете?
Опять молчание. Наконец сивый, с белыми ресницами сержант Чирков сказал:
– Тебе надо уходить, капитан, иначе – вышка, прав немец.
Степан помолчал и негромко завершил разговор:
– Быть по сему. Может быть, кто-то со мной пойдет?
Сержант Чирков отвел взгляд.
– Мы рядовые, с нас спрос невелик. Иди, капитан, спасайся.
Хофман тут же подхватил:
– Давай, давай, Иван! Времени совсем не осталось.
– Ну, раз мы теперь вместе – зови меня Степаном, а не Иваном.
– А я есть Клаус Хофман.
– Ну, вот и обнюхались, – пошутил Доронин.
– Что есть обнюхались? – спросил Хофман.
– Потом объясню. – Доронин жестом поманил разведчиков подойти поближе. – Ну, ребята, не осуждайте меня. Я не виноват, вы знаете. Но разбираться во всех тонкостях трибунал не станет. Когда будут вас расспрашивать, скажите всю правду. – Степан помолчал. – Старшину Павлова и других ребят похороните с почестями. От меня бросьте эту горсть земли в их могилу.
Капитан нагнулся, черпнул рукой мягкой земли из клумбы и подал Чиркову.
– А меня не поминайте лихом. Война кончилась. Не хочу умирать из-за глупости. Семи смертям не бывать, одной не миновать. Где она меня подкараулит, не знаю, но рискну! Прощайте!
* * *На шхуне немцы приняли Доронина как своего, они побывали вместе в бою, и это всегда людей очень сближает. Солдаты сели в кубрике вдоль длинного артельного стола, доски которого почернели от времени и морской воды. Из походных ранцев появились немецкие продукты: консервы, «долгоиграющий» хлеб выпечки годовой давности и на вкус будто из опилок испеченный. В крошечные горелки положили квадратики сухого спирта, развели огонек и сварили напиток из кофейного порошка. Кофейный дух заполнил кубрик, оттеснив застоявшийся запах рыбы.
Солдаты и гауптман предлагали Доронину перекусить. Но ему не до еды. Мысли о происходящем и что ждет в будущем, кружили в голове неотступно. Немцы тоже размышляли – как и чем помочь русскому капитану.
– Прежде всего надо тебя переодеть в нашу форму. Иначе для полиции даже нейтральной страны ты сразу станешь объектом задержания, – сказал Хофман. – Сейчас мы тебе подберем наше обмундирование. – Он оглядел своих подчиненных, выбирая по комплекции похожего на Доронина, и позвал: – Рихард, достань свой праздничный комплект.
Рихард вынул из полевого ранца тужурку и брюки, предназначенные для смотров и торжественных построений, подал Доронину. Степан некоторое время колебался, сидел в нерешительности.
– Давай, давай, будешь вместе с нами, как наш, иначе первый же полицейский тебя с этими орденами арестует.
Степан надел немецкую форму, она пришлась впору.
– Как на меня сшита.
Хофман посоветовал:
– Награды свои сними, положи в коробочку или в платочек завяжи. Если возникнет о них вопрос, скажи – твои трофеи, собирал их с убитых в боях русских.
Когда Доронин свинчивал ордена Красного Знамени, ком подступил к горлу. Сколько радости они принесли ему, как он ими гордился! И вот теперь они – компрометирующая улика.
Немцы брали ордена, рассматривали, передавали друг другу, одобрительно цокали языками.
– Гут, гут! Тяжелые, серебряные, не то что наши алюминиевые кресты и медали.
Вдруг ефрейтор Гольдберг воскликнул:
– Внешний вид хорошо! Надо ему документы сделать. У меня есть идея.
– Говори, – сказал гауптман.
– Мы забрали аусвайс Форса, убитого танкистами. Форса больше нет, пусть капитан станет Форсом.
Он достал из кармана удостоверение погибшего и подал Хофману.
– Отличная мысль! – похвалил его командир роты. Он раскрыл удостоверение и прочитал: – Рядовой Форс Иоганн. Тебе легко будет запомнить. Иоганн – это то же, что по-русски Иван. Но как быть с фотографией?
– Заменим, – тут же обнадежил ефрейтор Гольдберг и спросил Доронина: – У вас есть какие-то документы с фотокарточкой?
Степан достал удостоверение офицера и партбилет. Ефрейтор внимательно осмотрел документы и осторожно, бритвой стал срезать карточку с партбилета, потому что на ней Доронин был без погон. Так же умело, будто занимался этим не впервой, снял фотографию Форса. Приложив на ее место карточку Степана, ефрейтор подогнал уголок печати на фотографии к печати на удостоверении, да так ловко, что была незаметна фальшь, буквы на вклеенном уголке были нечеткие, окончание какого-то слова. В общем, аусвайс получился, как настоящий. То, что Доронин на снимке был не в немецкой форме, а в простой гражданской сорочке, сразу не замечалось, главное, лицо было его на фоне немецкой фамилии, разных подлинных граф и особенно размашистого орла со свастикой в когтях.
– Ну вот, теперь ты настоящий Иоганн Форс! Ничего, что рядовой, зато в безопасности, – весело подвел итог этому преображению Клаус.
А Степан был не в себе, так все быстро, просто мгновенно перевернулось – несколько часов назад был капитан, командир разведроты и вот – немец, да еще документально оформленный! В дурном сне такое не приснится!
До побережья Норвегии финн Рисонен доставил шхуну охотно. Он и свою судьбу решил таким образом.
На берегу, в небольшом рыбацком поселке два капитана провели вместе последний вечер. Зашли в портовую таверну. Выпили. Рассказали друг другу свои очень похожие биографии. Доронин подробно изложил Хофману, из-за чего произошла стычка танкистов с разведчиками.
– Если бы не эта глупая история, закончил бы я войну победителем, уважаемым человеком. Женился бы. Спокойной, счастливой жизнью дожил до старости. – Степан посетовал: – Вот, Клаус, оказывается, из-за глупости одного пьяного может перевернуться судьба многих людей. Даже ты, по ту сторону линии фронта, проплыл бы на своей шхуне мимо, защищал бы Берлин и, может быть, еще один Железный крест заслужил. А теперь из-за нашего дурака ты кто? Дезертир.
Клаус попытался возразить, зажестикулировал, но тут же унял свои эмоции и согласился:
– Да, Степан, ты прав, я – дезертир, и ты тоже. Но не из-за того пьяного дурака, а из-за тебя, хорошего человека, я хотел тебе помочь, поэтому поплыл сюда, в Норвегию.
Степан покачал головой.
– Не криви душой, не виляй, Клаус. Не только из-за меня ты здесь. Ты давно созрел для этого, понял – война проиграна. Скоро всем вам, немцам, придется отвечать за огромные беды, которые вы принесли Европе и особенно нашей стране.
Хофман кивнул в знак согласия. А Степан продолжал:
– Так что же получается – мы жертвы случайности? Если бы я не воспрепятствовал пьяному майору и он овладел Мартой, все осталось бы на своих местах? Значит, я со своим благородством – виновник всего?
Клаус, хвативший изрядную порцию спиртного, замахал руками.
– Нет, нет. Если бы ты не защитил Марту, ты стал бы подлецом! И она, и старушки, и девочки, и хозяин пансиона – все тебя всю жизнь вспоминали бы как подлеца! Ты поступил благородно. И я тебя за это очень уважаю.
Он протянул свою рюмку, предлагая выпить.
Утром, расставаясь, два капитана пожали руки. Они убили бы друг друга, если бы встретились позавчера, а теперь пожали руки. Хофман дал Степану денег.
– Немецкие марки везде принимают, тебе пригодятся.
Он долго не выпускал большой, сильной длани русского офицера. Наконец, пристально и печально глядя ему в глаза, молвил:
– Се ля ви, капитан.
Что по-французски означает: такова жизнь, капитан.
* * *Майора-танкиста, виновного в этом чрезвычайном происшествии, генерал-полковник Федин отдал под суд. В военное время расследование и приговор выносятся быстро. В этом преступлении мотивы его и факт ужасного злодеяния были очевидны. Трибунал приговорил майора к расстрелу (умышленно не называю его фамилии, дабы не обременить позором его живых родственников и потомков).
