Владимир Першанин - Не промахнись, снайпер!
— Недалеко, — согласился лейтенант. — На полигоне будем учиться поражать цели за пятьсот-восемьсот метров. Только любое попадание во время боя дается куда труднее, чем стрельбище. По себе, наверное, знаешь?
— Знаю. Мы ведь отход полка прикрывали, стрелять много пришлось. Когда в тебя пулемет бьет, руки трясутся и про прицел забываешь. Потом ничего, успокаиваешься.
— Значит, бывалый боец. Будешь сам учиться и новичков учить.
Как ходила ходуном винтовка, когда целился в немецкого танкиста, рассказывать не стал. От точности выстрела зависела жизнь всей роты (вернее, ее остатков), поэтому так играли нервы. С трудом успокоился, влепил пулю точно в цель. А ведь у меня и до этого удачные попадания были. Поэтому я винтовку на автомат не менял, хотя имелась возможность подобрать ППШ в брошенной траншее.
Когда началась учеба, оказалось, что я, как и другие, не знал самых простых вещей, необходимых для снайпера. Впрочем, профессиональных специалистов на курсах почти не было. Лейтенант Белых раньше возглавлял пулеметный взвод, а готовить снайперов его поставили, как крепкого командира и специалиста по оружию.
Помкомвзвода старший сержант Ангара (фамилия или прозвище?), родом из Сибири, служил в армии с тридцать девятого года, а войну начал под Москвой. Он единственный во взводе обладал опытом стрельбы из снайперской винтовки, имел на счету сколько-то убитых немцев, имел редкую для лета сорок второго года награду, медаль «За отвагу». Говорят, представили к ордену, но в суматохе отступления представление затерялось.
Ангара отлично стрелял из любой винтовки, умел хорошо маскироваться и выбирать место для ведения огня. Как и большинство мальчишек в его сибирской деревне, он учился охоте с детства. Лет с пятнадцати уходил с отцом каждую зиму в тайгу на пушной промысел. Хорошие заработки, непростая, порой опасная жизнь в глухой тайге (отца искалечил перед войной медведь-шатун) сформировали у Ангары решительный, волевой характер. К сожалению, в свои двадцать два года, привыкнув к свободной жизни и хорошим заработкам, он смотрел на большинство людей свысока. Его насмешки звучали порой оскорбительно.
Городских ребят он считал бездельниками. Любимым выражением, когда отчитывал провинившегося даже по пустякам курсанта, было: «Грамотный, да? Много книжек прочитал?» Сам Ангара закончил пять классов и гордился, что настоящую школу прошел в тайге, а затем на фронте. Колхозным парням, не успевшим освоить как надо оружие, он обязательно напоминал: «Это тебе не коровье говно выгребать!» И начинал перечислять в общем-то правильные вещи. Что не надо слишком долго целиться, не дергать спусковой крючок, делать поправку на ветер и т. д.
Подобное отношение восстанавливало против Ангары многих курсантов, особенно фронтовиков. Ведь, несмотря на приказ, направляли на курсы и новобранцев, имевших за плечами лишь сданные нормы ГТО или спортивный разряд по стрельбе. Взяв впервые в руки боевую винтовку, они терялись. Опытных бойцов командиры всегда предпочитали оставлять в своих подразделениях.
Курсанты Ангару недолюбливали, отвечали порой резко (особенно фронтовики), за что расплачивались внеочередными нарядами, чаще всего чистили нужник, убирали территорию. Лейтенант Белых своего помощника поддерживал и, как казалось, о замашках старшего сержанта не знал.
Слово «снайпер» в сорок втором году не было слишком распространенным. Позже, когда на фронте я вдоволь хлебну «снайперской каши», отлежу в медсанбате, госпитале, и лишь тогда пойму, что выбрал профессию далеко не романтичную, весьма далекую от героев Фенимора Купера.
А пока я старательно постигал то, чему меня учили. Понимал, что я все же младший сержант, да и не хотелось подводить ротного Чистякова. Если он обещал снова забрать меня в свою роту, то обещание обязательно выполнит. Но снайперские курсы, если сказать прямо, во многом меня разочаровали. Они были рассчитаны на три месяца, программу утверждало высокое начальство, в том числе комиссар корпуса. Как водится, напихали сюда химзащиту, строевую подготовку, изучение уставов, политзанятия и прочее.
Наверное, все это нужно. Но второстепенные предметы безжалостно пожирали половину учебного времени. Лейтенант Белых и Ангара хорошо понимали, что трехмесячная программа составлена формально. Если скрупулезно следовать всем пунктам, то на главное времени не останется.
Нас уводили на стрельбище или в степь, где мы целыми днями постигали снайперские премудрости. С другими преподавателями как-то договаривались и до минимума сокращали второстепенные предметы. И Белых, и Ангара болели за свое дело и, рискуя, сворачивали даже политзанятия. Убедили не слишком расторопного замполита, что бойцы охотно читают газеты и нужную литературу в свободное время и на перекурах. Поэтому удалось сократить изучение всякого политического чтива, брехливых статей о сказочных подвигах красноармейцев и политработников. Были и подвиги, и отчаянное сопротивление отступающей армии, не давшее фрицам парадным маршем двигаться к Волге и Кавказу. Но уж слишком казенно и с явными натяжками подавался любой материал. Поэтому полезнее было провести лишний час на стрельбище или на тактических занятиях.
Получилось так, что на курсах я проучился шесть недель, но полезного усвоил много. Насчет сдачи нормативов по стрельбе проблем во взводе почти не было, ребята стреляли хорошо. Но лейтенант Белых сразу понял главное, чего нам не хватало. Он сделал упор на тактическую грамоту. Умение маскироваться и правильно выбирать место для ведения огня, вовремя исчезать, пока тебя не забросали минами. Помню, меня удивило, что перед любым выходом «на охоту» необходимо вначале, кроме разведки, оборудовать основную, запасную и ложную позиции. После первого, максимум второго, выстрела независимо от результата, надо срочно менять укрытие. А если уложил фрица, особенно офицера, артиллерийского наблюдателя или пулеметчика, то сразу отползать как можно дальше.
— Немцы без ответа такие вещи не оставляют, — рассказывал лейтенант. — После удачного выстрела ждите хорошего минометного огня. Могут и гаубичных снарядов не пожалеть.
Что еще запомнилось из того периода? Трудно давалось неподвижное нахождение в засаде, когда категорически запрещалось двигаться. Мочились, считай, под себя, повернувшись на бок. Потом приходилось стирать белье и брюки. Если припирало с кишечником, выкручивались, проявляя чудеса изобретательности. Дело, как говорится, житейское, но за лишнюю возню и демаскировку нам снижали баллы и снова отправляли в засаду.
Даже перед долгой «охотой» ограничивали себя, когда пили чай или воду (брали фляжку с собой), а особенно избегали плотной еды. Пять-шесть выходов помогли изучить особенности своего организма. Чтобы не лежать голодными, брали с собой хлеб и кусочки сахара, которые нам специально выдавали. Сахар, считалось, обострял зрение.
Как я упоминал, стрельба по мишеням шла неплохо. Но это было, пока мы осваивали тактику и приемы стрельбы до пятисот метров. Проблемы начались, когда передвинули планку до семисот-восьмисот метров и даже до километра. От «километра» пришлось сразу отказаться, потому что уже на семисотметровой дистанции начались сбои. Это расстояние после нескольких стрельб большинство осилили, зато мишени, поставленные на восемьсот метров, поражали менее половины бойцов взвода.
Кому приходилось стрелять из трехлинейной винтовки, знает, какая у нее сильная отдача. Промазав раз-другой, курсанты начинали нервничать. Нарушалось одно из главных правил стрельбы — не целиться долго, так как напряжение сбивает прицел. Бесцеремонные выкрики и ругань помкомвзвода Ангары добавляли нервозности.
— Что ты трясешься, как девка перед случкой? Тьфу, колхозник!
Крепко доставалось за промахи молодым ребятам, особенно Вене Малышко, пареньку из Пензенской области, с которым мы подружились. Оправдывая фамилию, Веня был небольшого роста, до призыва отлично стрелял из малокалиберки. На курсах успешно выполнял нормы на пятьсот-шестьсот метров, но «восьмисотка» ему не давалась. Ангара грозился списать парня с курсов, но это лишь ухудшало результаты хорошего, старательного парня. Доставалось и мне, хотя я шел в первой десятке взвода.
— Егоров, ты долго еще целиться будешь? Это тебе не танкист, который за сто шагов чесался, да никак поссать не мог.
Не выдержав, крикнул в ответ:
— Не стой над душой! И хватит танкиста вспоминать. Насмотришься на них на фронте, если в тылу не прижухнешь.
— А ну встать!
— Да пошел ты на хрен. Не мешай, у меня еще два патрона осталось. Поговорим, когда отстреляюсь.
Ангара, что называется, закусил удила и отстранил меня за неподчинение. Будь старший сержант подлым по натуре, мог бы навесить на меня срыв боевой подготовки. А это пахло не только нарядами или гауптвахтой, а более серьезными последствиями. Но помкомвзвода, хоть и бесцеремонный, грубый, стукачество презирал и ограничился двумя нарядами.
