Александр Лысёв - Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой
– Пытайтесь, – мрачно произнес Ерохин. На холме, у подножия которого происходил разговор, начали рваться снаряды.
– Снимаемся! – коротко распорядился Ерохин. И чуть слышно буркнул себе под нос. – Еще не хватало под занавес в плен попасть.
Больше на офицера связи никто не обращал внимания. Он постоял-постоял несколько минут в поднявшейся суете, плюнул в сердцах и, подойдя к мотоциклу, отчаянно дернул стартер. Глядя, как он направляется по дороге обратно в город, навстречу немецкой колонне, штабной писарь присвистнул и покрутил пальцем у виска. Стрелковый полк так из окрестностей города никуда и не вышел – ни в расположение их дивизии, ни к соседям…
Зато дивизия к исходу второго дня боев откатилась к дунайским переправам. Вопреки обыкновению немцы не прекращали боевых действий даже ночью. Марков, вспоминая показания пленного о новейших приборах ночного видения, установленных на части немецких танков, только качал головой. Это было очень похоже на правду. К утру 20 января немцы вышли к Дунаю в районе Дунапентеле. Войска 3-го Украинского фронта оказались рассеченными на две части.
– Далипенделя! – мрачно припомнил игру в коверканье названий городов сержант Куценко.
Уцелевшие разведчики, чумазые и обожженные, угрюмо молчали, согнувшись в три погибели под ношей оружия и ящиков с боеприпасами.
Оборудованных переправ на другой берег у Дунапентеле не имелось. Дивизия с грехом пополам закрепилась на правом берегу фронтом на северо-запад. Противник перенес основные усилия на север – эсэсовские танки ломились к Будапешту. Окруженная в венгерской столице, группировка попыталась организовать встречный прорыв. Расстояние между деблокирующими силами и котлом стремительно сокращалось. Под острие немецкого удара спешно перебрасывались свежие советские части. Вражеский напор на некоторое время удалось сдержать. Дивизия Бутова заняла оборону по гребню обледеневших холмов западного берега, упираясь правым флангом в Дунай. Давление противника на нее временно ослабло. К тому же комдив, носившийся на своем «Виллисе» по вверенным ему частям, появляясь то тут, то там, лично останавливал отступавшие поредевшие полки. Полковника подчиненные боялись, как огня. Временами боялись даже больше, чем немцев. При штабе испуганно перешептывались о том, как Бутов отправил в штрафную роту командира одного из батальонов, первого драпанувшего к Дунаю и начавшего наводить переправу на восточный берег из подручных средств.
– Слава Богу, что не расстрелял! – боязливо озираясь по сторонам, вполголоса говорил штабной писарь, рассказывая эту историю своим забегавшим в штаб по служебным делам знакомцам из частей.
Те испуганно кивали головами – верили. Крутой нрав полковника Бутова был известен во всей дивизии…
Последующие дни все внимание на южном участке советско-германского фронта было приковано к Будапешту. В его окрестностях завязались тяжелые встречные бои. Советская авиация час за часом, волна за волной ходила на штурмовку немецких танковых колонн. Было необходимо выбить танки в рвущихся к венгерской столице немецких войсках. Противник по мере сил отвечал тем же – по несколько раз в день на восток проплывали в небе армады бомбардировщиков – «юнкерсы», «хейнкели», «дорнье». Бомбовозы сопровождало неожиданно сильное истребительное прикрытие. Над ними старались проскочить в окруженный город транспортные самолеты. Неприятельская группировка продолжала получать по воздуху оружие, боеприпасы, медикаменты и продовольствие. Внутренний фронт окружения также испытывал постоянное давление. Из города регулярно предпринимались вылазки и беспокоящие удары.
И все-таки их не пустили. Отборные эсэсовские части, отдохнувшие, укомплектованные почти по штатному расписанию, снабженные современнейшей военной техникой, имеющие солидную поддержку с воздуха и огромный боевой опыт за плечами, а главное – уверенность в успехе, остановили в упорных боях изможденные мужики и пацаны в ватниках и серых шинелях. Мужиков и пацанов этих в который раз зачастую оставалось по несколько десятков на батальон. Сколько и где опять полегло их – одному Богу известно. Но не для того они шли сюда долгие четыре года, чтобы пропустить и покатиться назад. Даже те, кто был только-только призван и попал на фронт необстрелянным новобранцем – даже они все равно проделали этот путь военного лихолетья. Они погибали, калечились, попадали в плен, отступали и снова поднимались в атаки с молчаливым упорством. Потому что не могло уже быть по-другому зимой сорок пятого года. Хотя и было невероятно, мучительно трудно. А осознание того, что это, скорее всего, последняя военная зима, а здесь опять четвертый год те же кровь, месиво, мерзлые комья земли и убитые товарищи на развороченных артогнем позициях, такое осознание попросту сводило с ума. Нельзя, невозможно было думать об этом…
После упорных боев войска 3-го Украинского фронта, действуя на флангах вражеской деблокирующей группировки, вынудили ее прекратить атаки и начать отвод своих сил на запад. К 7 февраля советские части вышли обратно на линию южнее озера Веленце, озеро Балатон и севернее Секешфехервара. Осознав, что операция по выручке будапештского гарнизона провалилась, противник предпринял последнюю попытку прорваться из обреченного города. В ночь на 12 февраля, сосредоточив на узком участке значительные силы, немцы и венгры прорвали внутренний фронт окружения. Пройдя с боями по тылам 3-го Украинского фронта и изрядно их потрепав, впрочем, сами понеся значительные потери, небольшие остатки упрямого гарнизона все-таки вышли к своим. 13 февраля все кварталы в обеих частях столицы Венгрии были прочно заняты советскими войсками. В плен попал командующий будапештской группировкой войск генерал СС Пфеффер-Вильденбрух со своим штабом.
В это время разведчикам Маркова не было ровным счетом никакого дела ни до Вильденбруха, ни до его штаба. Оставив в траншее боевое охранение, личный состав поредевшей до полутора десятков человек роты спал мертвым сном в добротном трофейном блиндаже на участке фронта близ южной оконечности озера Балатон. Низкий поклон саперам – быстро переоборудовали оставленные без боя немецкие позиции фронтом на запад. Иначе сейчас вместо сна пришлось бы долбить киркой мерзлую землю. Известие о взятии Будапешта все восприняли равнодушно. Лишь Быков в ответ на короткую речь по поводу завершения боев в венгерской столице, произнесенную лично начальником политотдела дивизии подполковником Ратниковым, отстраненно протянул:
– А-а-а…
Больше никакой реакции не последовало. Ратников обходил позиции, рассказывая о последних новостях и наших успехах.
– Теперь пойдем на Вену! – бодро произнес подполковник и рубанул воздух рукой в перчатке.
– Ага, – устало выдохнул Быков. Кивнуть головой уже не было сил.
Ратников огляделся вокруг – все собравшиеся на политинформацию бойцы, прислонившись к стенкам окопа, пытались бороться со сном. Ратников сделал паузу, и тут сержант Куценко выдал такую руладу, что все остальные непроизвольно взбодрились.
– Во дает – стоя спит! – восхищенно произнес Паша-Комбайнер.
Ратников обвел присутствующих полыхнувшим на миг взглядом, поиграл желваками и после некоторого замешательства произнес:
– Отдыхайте, товарищи…
Марков назначил часовых. Остальным сказал:
– А ну, марш в блиндаж! Померзнете тут.
И неожиданно для окружающих, да и для самого себя, добавил совершенно по-домашнему:
– Фомичев уже печку растопил…
Теперь обовшивевшие и грязные, в изодранном и обожженном обмундировании, покидав на нары снаряжение и вещмешки, развесив по стенам автоматы, разведчики спали. По блиндажу витал тяжкий дух непросушенной обуви и мокрых шинелей да без умолку храпел сержант Куценко. Прилег и Марков, велев разбудить себя через два часа. Капитану тогда приснился сон. Перегруженная бесконечными заботами и бессонными ночами психика под впечатлением от последних событий сплетала в периоды недолгого забытья причудливые узоры. Сначала снилась всякая белиберда: серый горизонт и грязный, весь в воронках от разрывов снег. На снегу барахтались люди, ездила туда-сюда какая-то техника. А потом Марков отчетливо увидел конный обоз. Обоз тянулся по заснеженному склону вверх. Там должен был быть перевал. Но перевала не видно, и от того кажется, что обоз уходит прямо в небо. Марков стоит в новенькой светло-серой шинели, постукивая друг о друга каблуками юфтевых сапог. Холодно. Но опускать каракулевый подбой папахи не хочется – будет выглядеть не солидно. Карпаты. Февраль 1915 года. Подпоручик Марков после госпиталя следует на передовую в свой полк. Так оно все и было в действительности. Все в русской армии бредили тогда спуском на Венгерскую равнину. «Теперь пойдем на Вену!» – громким басом говорит кто-то прямо над ухом. Совсем рядом остановились сани. Распахнутая шинель седока с красными отворотами, блестящие генеральские погоны, поблескивающее на переносице золотое пенсне. Марков берт под козырек. «Так точно, ваше превосходительство!» – бодро отзывается подпоручик… И в тот же момент он проснулся. Марков посмотрел с верхних нар в центр блиндажа. Несколько секунд спросонья он опасался, что произнес фразу вслух.
