Александр Лысёв - Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой
Спотыкаясь и поскальзываясь на насте обочины, к «Виллису» подбегал средних лет майор в ладно пригнанной шинели, застегнутой на все крючки, затянутый в командирские плечевые ремни, с щегольской планшеткой на боку и коробкой трофейного цейсовского бинокля на груди. Согнутая в локте, будто сведенная судорогой, рука в обтягивающей кожаной перчатке пыталась отдать честь. Майору это не удалось, рука тряслась крупной дрожью. Широко раздувая ноздри, Бутов сделал шаг к майору и двумя резкими движениями сорвал с него погоны.
– Расстрелять!
Все окружающие замерли на своих местах. Стало тихо, лишь с легким потрескиванием за спинами у Маркова и Куценко догорал разбомбленный грузовик.
Выпрыгнувший из «Виллиса» адъютант комдива подходил к майору, на ходу снимая с плеча ППС. Майор растерянно заозирался, очевидно, не понимая происходящее до конца. Когда адъютант с автоматом в руках поравнялся с командиром зенитчиков, тот, в одночасье все осознав, бухнулся перед Бутовым на колени, заголосив неестественно высоким фальцетом:
– Товарищ полковник! Товарищ полковник! Я искуплю, я кровью… товарищ полковник!!!
Бутов резко развернулся на каблуках и зашагал обратно к «Виллису».
– Това-а-а-рищ полковник!.. – отчаянно неслось вслед.
Щелкнул взводимый затвор. Огласивший округу душераздирающий животный крик «а-а-а-а!» оборвала короткая автоматная очередь…
Всеми присутствующими овладело оцепенение. И, лишь дойдя до машины, комдив повернулся лицом к собравшимся вокруг офицерам:
– Пятнадцать минут на наведение порядка. – Бутов посмотрел на наручные часы. – Ровно в 14–30 продолжить движение. Все!
«Виллис» командира дивизии исчез так же стремительно, как и появился. И сразу все вокруг пришло в движение. Зазвучали команды, забегали люди. Через несколько минут приданные дивизии самоходчики уже утюжили гусеницами дорогу, безжалостно сбрасывая в кюветы сгоревшую и искореженную технику.
– Старшина! Стройте подразделение, – негромко скомандовал Марков.
Колонна снова двинулась вперед. Когда через час в сером небе опять послышался гул моторов, все инстинктивно вобрали головы в плечи, присматривая себе потенциальное укрытие на обочинах. Напряжение царило недолго, схлынув в пробежавшем по шеренгам выдохе: «Наши!» Над колонной, сменяя друг друга, до вечера барражировало не менее звена советских «яков». Полковник Бутов вызвал авиационное прикрытие…
Через некоторое время встали в оборону вблизи венгерского города Секешфехервар. Простояли около двух недель относительно спокойно. Изрядно потрепанный стрелковый корпус, который сменила дивизия Бутова, оставил в наследство прекрасно оборудованные позиции и теплые блиндажи. Уставшие после переходов разведчики обогрелись и отдохнули. Куценко и Паша-Комбайнер склоняли на все лады название близлежащего города, изрядно веселя окружающих.
– Секеш, Секеш… – начинал сержант Куценко.
– Секешьвсехтовар, – уточнял Пашка.
– Да не, Серешьнанавар…
– Зачем на навар-то?!
– Секешфехервар! – включался в разговор лейтенант Чередниченко.
– Да ну, язык сломаешь, прости господи, – с улыбкой отмахивался Фомичев, довольный, что оклемался после авианалета. Вой немецких сирен выводил во всем остальном невозмутимого Игната из состояния равновесия. Так случалось всякий раз, после того как Фомичев сутки пролежал под бомбежкой на голом поле под Харьковом в мае сорок второго года и чудом остался цел. Один из всей роты…
Тренировались в лингвистике несколько дней. По их прошествии Куценко мог среди бела дня ни с того ни с сего хлопнуть вдруг Пашку по плечу и без запинки отчеканить:
– Секешфехервар!
– Секешфехервар! – скороговоркой тут же отвечал Комбайнер.
Разведчики, валявшиеся на нарах, ржали, как кони…
А между тем на той стороне у немцев каждую ночь отчетливо был слышен рокот танковых двигателей. За передним краем противника разведрота, как обычно, вела тщательное наблюдение. В один из вечеров Марков вернулся из штаба дивизии.
– Есть работа, – коротко произнес капитан, обведя взглядом подчиненных.
Группу на следующую ночь повел лейтенант Чередниченко. Вернулись с рассветом, но без пленных. Доложили – вся прифронтовая полоса на немецкой стороне напичкана танковыми и моторизованными соединениями. Пройти дальше и думать нечего. Срочно доложили в штаб дивизии. Оттуда потребовали предпринять еще один поиск и взять «языка».
– Позарез надо, – сказал на другом конце телефонного провода начальник штаба дивизии подполковник Ерохин. – Ждем!
– Ждем! – тихонько передразнил подполковника Марков, положив трубку. И глубоко задумался.
Линию фронта перешли, прижимаясь к стенкам извилистого оврага, запримеченного Марковым неделю назад. Овраг глубоко вклинивался в немецкие позиции. Десять человек, самых опытных. Половина в белых немецких маскировочных куртках с красными опознавательными полосами на рукавах. Прошли благополучно. Марков поправил на голове измазанную белилами немецкую каску, подтянул подбородочный ремешок, напряженно вглядываясь в темноту. Оставив половину группы прикрывать пути отхода в овраге, с остальными осторожно углубился в расположение противника. Спустились в немецкую траншею. Никого. Когда все, кроме Маркова, уже миновали ход сообщения, ведущий вглубь немецких позиций, скрипнула дверь блиндажа.
– Gibt es eine Zigarette? – первым негромко окликнул вышедшего наружу немца Марков.
Немец вскользь кинул взгляд на стоявшую в двух шагах от него белую фигуру в маскхалате и каске и совершенно спокойно полез за сигаретами. Протянул измятую пачку Маркову. Капитан, чуть приблизившись, разглядел пожилое одутловатое лицо и погоны рядового на серо-зеленой шинели. Не вариант.
– Danke, Kamerad… – Взяв сигарету, капитан чуть хлопнул немца по плечу и, поворачиваясь спиной, успел заметить, как тот, устало кивнув головой в ответ, начал пробираться по траншее в противоположную сторону.
За выступом хода сообщения Маркова уже ждал Быков. Окинул взглядом капитана и опустил руку с зажатым в ней ножом. Марков сделал знак глазами – все в порядке, идем дальше. И, лишь удалившись от блиндажа метров на двадцать, почувствовал, как по спине, несмотря на легкий ночной морозец, стекают липкие струйки пота.
Сонного немецкого танкиста, вылезшего из боковой дверцы белой камуфлированной «четверки» до ветру, взяли красиво и аккуратно. Можно сказать, классически. Фомичев в мгновение ока ловко вставил немцу кляп. В овраге Быкова, выбившегося из сил тащить связанного «языка», сменил один из разведчиков, оставленных ждать возвращения ушедшей дальше во вражеский тыл группы. Вернулись, не поднимая шума. Над нейтралкой так и продолжали с завидной регулярностью взлетать осветительные ракеты, да немецкий дежурный пулемет периодически давал короткие очереди в сторону нашего переднего края через равные промежутки времени. Войдя в свой блиндаж, Марков аккуратно задвинул под нары немецкую каску и, стянув, повесил на гвоздь белую трофейную куртку, которую надевал поверх ватника. Предварительный допрос пленного устроили здесь же. Немец оказался из 4-го танкового корпуса СС. Пленный дал чрезвычайно ценные показания. Выяснилось, что к середине января юго-западнее Секешфехервара противник сосредоточил четыре танковые дивизии. Сюда же подтягивалась пехотная дивизия, переброшенная из Италии. Все они имели в своем составе от 500 до 600 танков и штурмовых орудий, множество бронетранспортеров, большое количество артиллерии – около тысячи стволов. Немецкий танкист также сообщил, что когда их подразделение выдвигалось сюда по железной дороге, он видел, что все станции и запасные пути забиты вагонами с боеприпасами и цистернами с горючим. По всему выходило, что в ближайшее время на этом участке фронта готовится очередное немецкое наступление. Под конвоем пленный под утро был отправлен в штаб дивизии. Туда же отправилось вместе с нарочным и написанное Марковым донесение по результатам их рейда в тыл врага. К нему был приложен первичный протокол допроса эсэсовца.
В обед звонил из штаба дивизии подполковник Ерохин. Передавал благодарность комдива, щедро сулил награды отличившимся. «Лишь бы не прошляпили», – озабоченно думал Марков в последующие дни, тревожно прислушиваясь каждую ночь к нарастающему реву моторов на немецкой стороне.
И все-таки немцев прошляпили. На рассвете 18 января 1945 года после мощной артподготовки части 4-го танкового корпуса СС перешли в наступление в общем направлении на Секешфехервар и южнее. Причем сразу же поразила плотность неприятельских танков и штурмовых орудий. На один километр фронта их приходилось здесь по полсотни штук – это казалось невероятным. Стальные чудовища обрушили на позиции дивизии шквал огня. Через несколько часов севернее в наступление перешел 3-й немецкий танковый корпус. Усиление его частей новыми танками не было вскрыто своевременно. Сбитые со своих позиций, советские войска покатились на восток. Был поспешно оставлен горящий Секешфехервар, уже охваченный с трех сторон немецкими танковыми клиньями и простреливаемый артиллерией насквозь. Сметая все на своем пути, в город ворвались эсэсовские танки. За ними следовала пехота на бронетранспортерах. Большая часть немецких подвижных соединений, не ввязываясь в уличные бои, на предельных скоростях потекла на восток. Немцы рвались к Дунаю. Дивизия Бутова поспешно отходила в юго-западном направлении. Из не получившего приказ на отход и оборонявшегося в городе стрелкового полка, подчиненного соседнему корпусу, каким-то чудом проскочил по уже контролировавшейся противником дороге мотоциклист – офицер связи. Он разыскал штабную колонну дивизии. Комдив был в передовой линии, офицера проводили к подполковнику Ерохину. Стрелковый полк просил прийти ему на выручку. Ерохин ссылался на незнание обстановки на флангах. Стрелковый офицер стал буквально упрашивать часть сил дивизии повернуть обратно на город и восстановить связь с его, скорее всего, уже окруженным соединением. Пока пытались выяснить обстановку, доложили, что танки и мотопехота противника уже в двух километрах от штабной дивизионной колонны. Связной упрашивал Ерохина хотя бы отступать не так быстро – полк попытается сам вырваться на восток.
