Георгий Свиридов - Стоять до последнего
Минуту спустя, когда первые страхи прошли, вагоны огрызнулись беспорядочной и яростной стрельбой. Палили бешено и зло по лесной безмолвной чаще. Миклашевский, как и все, палил неизвестно куда, пока не пришел приказ из спального вагона, в котором ехал капитан Беккер, командир батальона остлегиона: «Канальи, прекратить стрельбу!»
Ночь проторчали на каком-то глухом полустанке, где, кроме сожженной, наспех восстановленной станционной постройки да нескольких чудом уцелевших деревянных изб, ничего не было. Из вагонов не высовывались, огней не жгли, курили в кулак. Лишь перед самым рассветом, когда снова тронулись в путь, облегченно вздыхали: чем дальше на запад, тем меньше, казалось, шансов встретить партизанскую пулю.
Солнце медленно всходило где-то далеко в России и, поднявшись из-за косогора, удивленно смотрело на удаляющийся поезд, словно хотело разглядеть едущих за границу русских людей, одетых в чужую форму. Солдаты остлегиона толпились у окон, провожая глазами родные, близкие русскому сердцу сосновые боры да березовые рощи, окутанные сизым утренним туманом, прощально хватали взглядами неброские пейзажи, чтобы запечатлеть в своих сердцах навсегда эти буйные лесные края, о которых потом придется грустить в шумной и чужой стране.
Колеса вагонов монотонно выстукивали, как бы спрашивая каждого: куда и зачем едешь? Куда и зачем едешь? Куда и зачем едешь?
Миклашевский отошел от окна, присел на жесткую скамью. В конце вагона тягуче плакала гармонь, выводя слова старой матросской песни:
Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут, она зарыдает…
Игорь расстегнул ворот гимнастерки. На душе было тоскливо и беспокойно. Он чертыхнулся и начал думать о Сероштанове.
2На Сероштанова Игорь обратил внимание еще в первые дни, когда их вывезли из концлагеря в учебный лагерь. Внешне он почти не отличался от концлагеря — такая же ограда из колючей проволоки, такие же сторожевые вышки, приземистые бараки, внутри которых было чуть посвободней и спали на нарах в два яруса, а не в четыре, как в лагере. Сначала Миклашевскому казалось, что Сероштанов выслуживается, лезет из кожи вон, чтобы заслужить одобрительную улыбку начальства. Добровольцы потели основательно: проходили ускоренным темпом «курс подготовки немецкого солдата». Занятия шли от подъема и до отбоя, каждый час был расписан и строго регламентирован. К концу длинного дня выматывались так, что еле доплетались до своих матрасов на нарах.
Сероштанов с первых дней был в числе лидеров, в числе тех, кого начальство ставило в пример другим. Он занимался старательно в учебном бараке, быстрее других освоил немецкую винтовку, хорошо стрелял, выделялся выносливостью на марш-бросках, к удовольствию инструктора, охотно и прилежно отрабатывал приемы на занятиях по физподготовке. По всем статьям, к явному неудовольствию Миклашевского, которое он, естественно, не высказывал, Сероштанов являлся главным конкурентом. Но у Миклашевского имелось одно неоспоримое превосходство — родственник, который служил немцам и занимал довольно высокое положение. Немцы, вполне понятно, Миклашевскому более доверяли, чем другим добровольцам. За время нахождения в учебном лагере Игорь получил два письма, правда, писала тетка Анна Алексеевна, а не сам Зоненберг-Тобольский, он лишь делал ободряющие приписки в конце, но и этого было вполне достаточно, чтобы иметь вес в глазах начальства.
В начале мая, когда услышали скупые фразы о русском наступлении в направлении Харькова, Сероштанов заслужил похвалу командира батальона за «особое усердие в учебе». Но Миклашевский заметил, как тот с трудом скрывает рвущуюся наружу радость, и все понял, хотелось даже подойти и предостеречь парня.
Через пять дней веселый блеск в глазах Сероштанова погас: в сводках немецкого командования зазвучали победные нотки. Завершив перегруппировку своих войск, ударная 6-я армия и группа «Клейст» перешли в наступление из района Славянска, Краматорска и вышли в тыл русским, угрожая им полным окружением… А победный треск в сводках звучал все оглушительней — 23 мая 6-я и 57-я армии русских и особая оперативная группа генерал-майора Бобкина были отрезаны и полностью окружены севернее Лозовой… В последний день мая звучали фанфары: русские армии перестали существовать! Крупная победа! Взяты десятки тысяч пленных!.. Среди убитых обнаружены трупы заместителя командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенанта Костенко, командующего 6-й армией генерал-лейтенанта Городнянского, командующего особой оперативной группой генерал-майора Бобкина, командующего 57-й армией генерал-лейтенанта Подлас…
Во вторник, 2 июня, состоялась церемония принятия присяги. Текст читал незнакомый обер-лейтенант, лощеный, надменный, читал без акцента. Легионеры хором повторяли:
— Клянусь верой и правдой служить великой Германии, ее верховному вождю, главнокомандующему всех освободительных армий Адольфу Гитлеру..
В разноголосом хоре выделялся голос Сероштанова, который и на сей раз усердствовал, стараясь перекричать других.
По очереди подходили и ставили подпись под присягой.
Потом был парад, праздничный обед, перед которым каждому выдали по рюмке шнапса. Затем показывали кинохронику: немецкие солдаты, мордастые, упитанные, самоуверенные, на улицах Парижа, возле Эйфелевой башни, маршируют по улицам Праги, разговаривают с чешками на Староместной площади, прогуливаются с польками, кормят лебедей в Варшавском зоопарке… Немецкие танки в Греции… Потом — германские войска в «освобожденном Киеве». Зал притих. Изредка раздавались короткие реплики:
— Бульвар Шевченко… Дома почти все целые!..
— Крещатик…
— Памятник Богдану Хмельницкому…
Поздним вечером, после отбоя, в бараке вспыхнула драка. Дрались двое из второй роты. Щуплый и на вид не очень сильный легионер мутузил другого, более рослого, яростно выкрикивал ругательства:
— Иди, гад, продавай! Доноси, что я лейтенант и у меня фамилия другая!.. Продавай за пачку сигарет, дешевка!..
Никто не вмешивался, и Миклашевский понял, что легионеры второй роты своим молчанием поддерживают щуплого лейтенанта.
— Хватит! — крикнул кто-то властно, и драка прекратилась.
Отплевываясь и размазывая кровь по лицу, избитый легионер направился в умывальню. Выходя из барака, он огрызнулся:
— Утром разберемся, погоди!..
Следом за ним двинулись трое. Они вскоре вернулись и улеглись по своим местам. А тот, которого избили, что-то уж долго мылся.
У Миклашевского шевельнулось подозрение: побежал, шкура, докладывать…
Но утром в барак влетела нежданная новость — легионер повесился в уборной!.. Выяснилось — тот, который грозился выдать лейтенанта. У Миклашевского потеплело в груди — он понял, зачем тогда выходили трое. Молодцы!.. Чисто сработали.
А через неделю, когда получили оружие и выступили против партизан, вторая рота полным составом ушла в лес.
Остальные роты попали в сложный переплет и еле выбрались из лесной чащи, побросав убитых и раненых. Миклашевский проявил находчивость и вывез на мотоцикле командира батальона Беккера, легко раненного в ногу.
После «боевого крещения» капитан Беккер перевел Миклашевского в штаб и назначил мотоциклистом. Ему вручили пистолет и видавший виды мотоцикл марки БМВ с коляской. Машина была изрядно помята и побита, краска местами пооблупилась, на корпусе имелись следы от пуль и осколков, однако мотор работал нормально.
Миклашевский часто возил Беккера, и между ними установились дружеские отношения. Однажды Беккер, размышляя вслух, заговорил о Сероштанове, который стал много пить и ведет себя совсем не так, как вел в учебном лагере. Игорь постарался успокоить капитана, а сам понял: Сероштанов до сих пор жалеет, что не ушел вместе со второй ротой к партизанам. И Миклашевский решил помочь Сероштанову.
Вскоре представился подходящий случай. Капитан Беккер поручил Игорю доставить пакет в штаб полка.
— Дорога через лес, герр гауптман, — напомнил Миклашевский.
— Понимаю, — кивнул Беккер и подозвал пальцем Сероштанова. — Будешь сопровождать мотоциклиста.
— Яволь, герр гауптман!
Через час они катили по шоссе, миновав все посты. Потом Миклашевский свернул на грунтовую дорогу, которая уводила в лесную чащу. Отъехав километров пять, Игорь остановил мотоцикл:
— Вылазь! — и вынул пистолет.
— Прикончить хочешь, да? Счеты сводишь? Боишься, что стану тебе поперек дороги, да?..
— Уходи в лес, — спокойно сказал Миклашевский.
— Что? — не поверил своим ушам Сероштанов.
— Уходи в лес, пока есть возможность, а то другого такого случая может и не быть, — сказал Миклашевский. — В штаб пришел приказ, и наш батальон на днях повезут куда-то в Германию.
