Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа
И это мучило Илью.
На привокзальной площади столпились люди в ожидании трофейного скрипучего автобуса, который ходит, как ему заблагорассудится, к тому же, чаще стоит, ремонтируется. И Самсон, умудренный житейским опытом, сказал гостю, что пешком они доберутся скорее, чем этаким малонадежным видом транспорта.
Спешить особенно было некуда, и оба направились домой пешком. Думали: если их догонит автобус — подсядут.
Старый пекарь не принадлежал к той категории людей, которые любят рассказывать грустные вещи и растравлять собеседнику раны. Он не хотел, чтобы гость из его уст узнал страшную трагедию его матери и сестер… Это для Ильи было слишком тяжело. И он решил привести его к себе в дом, чтобы тот немного отдохнул с дороги. А уж на следующий день он проводит его в соседнее село Ставницу, что по ту сторону Бужка, неподалеку от старой крепости. Там живут Иван Заренко и его жена, которые длительное время прятали у себя в подвале и в лесу мать и сестер Алика. Они ему расскажут все подробно.
Старый пекарь привел земляка домой, уступил ему свой угол, предложил отдохнуть, умыться с дороги. Поставил на стол свежих булочек собственной выпечки, чтобы тот вспомнил свои детские годы. Но Илья наотрез отказался от всего этого, поблагодарил за гостеприимство. Отдыхать и есть он пока не хочет, первым долгом пройдется в село, к Заренко, а уж после вернется сюда.
И никакая сила не смогла его удержать.
Он отправился к крепости, повернул к мосту через Бужок, шел быстро, словно какая-то невидимая сила гнала его.
Что, Самсон Мудрый проводит его туда, пойдет с ним, укажет путь к Заренкам? Зачем же? К дому старого пасечника он найдет дорогу с закрытыми глазами. Сколько раз на день в детстве бывало бегал туда к мальчишкам дядьки Ивана? Ведь он дружил с его тремя малышами и в школу с ними ходил, «воевал» рядом на крепостных стенах. Столько воспоминаний связано у него с сынишками пасечника!
И не только ребятишки дружили, но также их родители, частенько помогали друг другу.
К дому пасечника Илья не шел, а бежал. Нетерпение гнало его туда. И вот отгремели быстрые шаги на деревянном мосту, Илья свернул к узенькой гористой дорожке, ведущей к обрыву, под самым лесом. Он увидел знакомую хату и густой садик.
Сердце неистово заколотилось. Его ожидает встреча с людьми, которые видели все своими глазами, прятали, спасали… И не спасли…
Должно быть, это будет для него самая тяжелая встреча. Надо собраться с силами, взять себя в руки, набраться мужества.
С трепещущим сердцем подошел он к знакомому низенькому плетню. Двор был пуст. Никаких признаков жизни — ни коровы, ни коз, ни кур, которыми когда-то изобиловал этот уголок. Широкая дубовая дверь хаты была наглухо закрыта. На окнах не красовались, как обычно, горшки с вазонами, цветами…
Что это? Где же хозяева? Почему здесь так запущено, так пусто? Осторожно постучался в окно, но ответа не последовало. Попробовал открыть дверь — она была заперта на засов.
Илья посмотрел на огненный закат, ладонью загородив от заходящего солнца глаза. Вечерело. У кого бы спросить, куда девались Заренки и живет ли кто-нибудь здесь вообще?
И все же, если хорошенько присмотреться, тут видны кое-какие признаки жизни. Люди ушли на работу? Стало быть, скоро вернутся.
Илья отошел в сторонку и прилег на траву.
Ему не пришлось долго ждать. Издали послышались тяжелые шаги, донесся глухой кашель. Илья вскочил с места, подошел к калитке, посмотрел на извилистую дорогу, терявшуюся в густых зарослях кустарника.
Иван Заренко от неожиданности и изумления остановился, всматриваясь в незнакомого военного. Долго глядел на него, стараясь угадать, кто это. Сперва ему почудилось, что вернулся с фронта кто-то из его троих ребят. Но сразу понял, что ему лишь почудилось…
Старуха испугалась, увидев во дворе человека в военном. Тоже решила, что это кто-то из ее хлопцев, но, взглянув на притихшего мужа, смолкла.
Все же подошла ближе, уставилась на неизвестного. И вдруг вскрикнула не своим голосом, бросилась к нему:
— Алик! Алик! Вернулся! Слава богу!
Она обняла гостя, целуя его и громко плача.
— А ты, старый, стоишь… Не узнал? Это же сын Френкиса!
Иван Заренко совсем смутился. Ну, конечно, Алик! Тот самый…
Он подошел к нему, поздоровался, трижды расцеловались. И проговорил простуженным голосом:
— Ну, Алик, богатым будешь! Если б не моя старуха, так и не признал бы!
Лицо его озарилось добродушной улыбкой, он не мог наглядеться на этого стройного офицера, не находил для него нужных слов. А старуха, все еще вытирая слезы, сказала:
— Чего же мы стоим на пороге? Пошли в хату!.. Уж не взыщи, Алик, дорогой, что в доме такой беспорядок… Знаешь, на работу уходим чуть свет, а возвращаемся поздно. В этом наша радость… Ничего не хочется, и жить не хочется… Нету моих сыновей… Мы вот ходим по земле, а хлопцев нету.
— Будет, старуха, не надо плакать… — сказал пасечник. — Погляди, какой славный гость у нас!.. А помнишь, Алик, как я тебя, бывало, стаскивал с наших яблонь?.. Знал бы, что вырастешь таким, плохого слова не сказал бы. Давай в хату! В самом деле, чего мы тут стоим? В ногах правды нет… Немного покалечило тебя там? Ну, слава богу, что хоть таким вернулся! А от наших сыновей ни слуху ни духу. И бог знает, что там с ними… Давно нет писем… Очень давно…
Жена тем временем открыла дверь, вошла в хату, сняла со стены большую застекленную рамку с множеством фотокарточек и протянула гостю.
— Посмотри, Алик, может, помнишь наших хлопцев? Может, где либо встречал?..
Илья бережно взял рамку в руки, пристально всматриваясь в знакомые лица друзей детства, и уныло покачал головой: «Ну, как же, ну как же не помнить! Вот они, стриженные молодые солдаты с напряженными лицами как по команде „смирно“». Такие карточки в точно таких же позах можно увидеть в каждой сельской хате. Конечно, Алик хорошо помнит всех троих сыновей тетки Дуни и Ивана, Сколько добрых воспоминаний связано с этими парнями! В детстве целыми днями пропадали среди бурьянов, в крепости, воевали на ее мшистых стенах…
Заренки взволнованно и пристально следили за каждым движением гостя, хотели услышать из его уст, что он встречал где-то на военных дорогах сыновей. Но тот скорбно молчал. Нет, не довелось видеть. Фронт растянулся на тысячи километров, шла такая жестокая война… Редко встречались те, с которыми дружил в детстве.
Поймав на себе взгляды Ивана и его жены, Алик опросил:
— А письма давно были?
— Очень давно… — вытирая слезы, сказала она. — Уже после прихода наших получили мы на двоих похоронки, а на Миколу бумажку, что пропал без вести…
Все трое молчали. Алик все еще не выпускал из рук рамку. Слова тетки Дуни причинили ему боль. Он не знал, как утешить, что сказать добрым людям.
— Пропасть без вести, — после мучительной паузы проговорил Алик, — это еще ничего не значит… На меня тоже пришла такая бумажка… А остался жив… Теперь только и разбираются, что к чему. Такая убийственно страшная война была, могли случиться всякие ошибки. Многие возвращаются, и ваши хлопцы, бог даст, вернутся…
— Дай бог, дай бог! — поддержал Иван Заренко, снимая куртку, взглянул на старуху. — Ну, баба, чего стоишь? Такой гость к нам пришел, а ты мешкаешь. Угощай, чем бог послал… Проголодался, небось, Алик, да и я за компанию перехвачу. А еще чарку мы с ним выпьем ради такого случая…
— Ой лышенько, совсем забыла… Я сейчас! — прервала она его, подошла к миске, сполоснула руки и бросилась к печи.
Иван Заренко ласково смотрел на гостя, и большие темные глаза его блестели от радости.
— Как я рад, что вижу тебя!.. Слава богу, что вернулся… Такой дорогой гость!.. Знал бы, что ты приедешь, по дороге прихватил бы бутылку казенки. — Поднявшись со скамьи, он направился к старому кованному железом сундуку, достал большую пузатую бутыль. — Но не беда! Это тоже не хуже!.. — усмехнулся он. — Самогонка… Крепче казенки…
Поставив на стол бутыль и три граненых стаканчика, он стал нарезать хлеб.
— Да, ради такой встречи полагается выпить… Всем досталось в этой проклятой войне, — после паузы произнес старик. — Много горя выпало на нашу долю. И за что только господь бог разгневался на нас? Таких людоедов послал на нашу голову… Никому не было житья. Люди просили себе смерти. Тебе там, Алик, было сладко, а нам здесь… Помнишь нашу хату, все было! Ограбили, гадюки, все подчистую. Никакой живности не оставили! Дважды таскали меня и старуху на расстрел. Из автоматов палили над нашими головами. «Скажи, старый швайн, — орали на меня и били смертным боем, — скажи, где твои сыны-выродки? В армии или у партизан? Не скажешь, погибнешь, как собака!» Да… Отбили у меня легкие, помирать собрался. Сам не знаю, как выжил… Разве все расскажешь?
Он сильно закашлялся, побагровел, с трудом овладел собой.
