Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа
— Да, людям больше по душе мир, чем война, — вставил задумчивый Сендер. — Наши любят жить, трудиться, а не убивать и не умирать… Ничего, скоро сбросим с себя это военное обмундирование и оденемся по-мирному…
— Оно, конечно, так, — проговорил Алик. — Но то, что пережили все наши люди, еще на многие годы останется в памяти… Эти страшные раны, наверное, никогда не заживут…
— Что ты с ним споришь, Алик, — вставил один из земляков. — Не забудь, наш Сендер — знаменитейший в городе портной, а не какой-нибудь полководец. Ему нужно скорее садиться за швейную машину, мастерить фасонные костюмы, гражданскую одежду. Он истосковался по мирной работе…
Сендер рассмеялся:
— Что ж, не скрою… Это, конечно, правда… Но сегодня меня никакая работа и никакая политика не интересуют. Там в баклажке еще осталось горючее… Были времена, когда мы бросали бутылки с горючей смесью под фашистские танки. Сегодня надо все мое горючее допить до конца. Такой повод у нас! Так давайте же, земляки, шире шаг! Моя старуха нас уже, видать, заждалась!
— Да, да, надо спешить!.. — вставила девушка, которая все еще краснела и не могла прийти в себя от острот в адрес ее и Алика.
Месяц промчался подобно сладкому сну.
За это время Илья почувствовал себя как в родном доме. Все дружно взялись приводить в порядок жилище: чистили полы, покрывали известкой стены, мыли окна, скребли двери. В самом деле, сколько можно жить в таком запустении?
Больше всех старались солдаты — Сендер и Алик. Где-то достали доски, инструмент, сколотили стол и табуретки, соорудили шкафчик, чтобы вещи не валялись где попало. Заменили на крыльце ступеньки, которые совсем прогнили. Мать и дочь пошили для окон занавески из марли, смастерили из лоскутков дорожки. Работали не покладая рук. Со стороны могло казаться, что здесь готовятся к какому-то большому торжеству.
Так оно и случилось. В эти дни Алик и Рита пришли к родителям просить благословения на брак. Отец и мать были счастливы. Они давно это предвидели. Горестно стало только оттого, что не дожили до этого дня мать Алика, сестры. Но что поделаешь.
Обидно, что нет возможности устроить настоящую свадьбу, как этого заслуживали молодые. О каком торжестве могла идти речь, когда все были раздеты, разуты и не нашлось даже материала, чтобы сшить невесте свадебное платье. Но пришли к заключению, что не в этом счастье.
И все же отец решил: раз выжили в такое тяжкое время, стоит постараться кой-какую свадьбу устроить. Надо пригласить прежде всего земляков, родичей, знакомых. Это ведь первая свадьба после войны. И если на то пошло, она должна напомнить хоть в какой-то мере былые празднества — с музыкой, танцами.
И в тот самый день, когда молодые зарегистрировались, в дом портного собрались все меджибожчане, которые находились уже в городе или поблизости, ближайшие соседи. Нашелся человек с аккордеоном, другой — со скрипкой, третий — с барабаном. Чем не оркестр?!
Шикарного торжества, правда, не получилось. Но все же достали немного водки и вина, кое-какие продукты. С помощью подруг состряпали ужин, спекли пирог, который оказался на славу. У кого-то одолжили свадебное платье, нарядили невесту как в добрые мирные времена. Рита была необыкновенно хороша и мила. Кто-то принес жениху старенький пиджак и белую рубашку с галстуком, а брюки пригодились свои, казенное галифе, и сапоги на нем были добротные. Словом, чем не настоящий жених?
Гости сидели на наскоро сколоченных из нетесаных досок скамейках; из снятых с петель дверей соорудили длинный стол. Накрыли его плащ-палатками, которые Сендер и Алик привезли с войны.
После первых тостов, когда люди немного оживились, заиграл наскоро созданный оркестр. Но что-то долго никто не выходил танцевать. Вместо улыбок на глазах у людей видны были слезы. Но вскоре пришла и радость. В самой деле, есть от чего радоваться. Первая свадьба за четыре тяжких года войны!
И скоро вышли люди из-за стола. Смешались задорный «фрейлэхс» и горестный плач женщин, головокружительная мазурка и горькие воспоминания о прошлых торжествах.
Это была необычная свадьба, куда почти все гости — молодые мужчины пришли в военной одежде, еще пропитанной запахом пороха, дальних дорог, землянок и госпиталей. На гимнастерках и на кителях вчерашних воинов сверкали боевые ордена и медали, желтые и красные нашивки ранений.
Многие пришедшие на это торжество носили те самые мундиры, в которых воевали под Сталинградом и на Курской дуге, на Висле и Одере, в Берлине!..
Было весело и все же тяжело на душе.
Кто-то из присутствовавших простуженным голосом затянул старинную народную песню:
Свадьбу мы играли в казарме…
Ротный дядька тоже был при сем.
Ударом в спину он меня поздравил:
— Царю служи, братишка, орлом!..
Песню немногие подхватили. Не до них все же, и не до танцев… У каждого на душе еще лежал тяжелый камень.
Люди восхищенно смотрели на милых молодоженов, качали головами, считая, что они, конечно, заслужили более веселой и богатой свадьбы… Да что поделаешь.
Должно быть, еще долго-долго так будет на свадьбах, на всех торжествах. Ибо память людей — не дырявая бочка. Горечь не проходит быстро, раны заживают медленно…
В ГОСТЯХ У САМСОНА МУДРОГО
У него было вполне благозвучное имя — Самсон. Но в Меджибоже его называли не иначе, как Самсон-бекер — Самсон Мудрый… По какой, спросите, причине? Очень простой!
Где же, скажите на милость, видано, чтобы в Меджибоже оставили человека без прозвища?
Иным, бывало, давали здесь такие, что хоть камень на шею — уши вяли и душа стыла! С таким прозвищем приходилось прятаться, — на улицу нос не высунешь. А его называли просто Самсон Мудрый, или Самсон — пекарь, хлебопек. Бекер…
Почему, хотите знать, бекер, что в переводе означает пекарь?
Не потому, упаси бог, что он был лгуном. А ведь в Меджибоже испокон веков о брехуне говорили: «О, этот бекер — пекарь — печет ложь, как бублики!..» У старого Самсона не было такой слабости — лгать. Наоборот, он этого терпеть не мог!
Ни он, ни отец, ни его дед никогда не лгали. Они в местечке были людьми почитаемыми, работали до седьмого пота, короче говоря, потомственные пекари, кормившие хлебом и булочками, не говоря уже о бубликах и крендельках, чуть ли не полместечка.
Этим и славились.
Можно смело сказать, что из всего рода старого пекаря этот слыл чуть ли не самым добрым весельчаком, отзывчивым и работящим человеком! Что и говорить: местная знаменитость! Без него никакие новшества не начинались и не кончались! Не было такого события, в котором не участвовал бы Самсон!
Не проходило митинга, собрания, чтобы он не выступил с речью. Никто здесь не помнит солидного спора или крупного конфликта местного значения, который разбирался бы без участия этого мудрого соседа.
К его слову все прислушивались. Это, как утверждали, голова! Иные говорили, что у Самсона светлейшая совесть. И живи он не где-нибудь в захолустье, не в маленьком местечке Меджибоже, который славился своей древней историей, старинной крепостью да знаменитыми мудрецами, а в большом городе, его сразу бы избрали судьей, а возможно, и повыше! Правда, немного мешало то, что он не был очень силен в грамоте.
Уже сказано, что у него обнаружилась масса достоинств. Но самое главное — а это качество, вы должны знать, в Меджибоже очень ценилось, — он славился как шутник и острослов, под стать самому Гершелэ из Острополья…
Случалось, печь закапризничает, и ни хлеб, ни булочки не получаются, как ему хотелось бы, и покупатели начинают крутить носом, но он не падает духом. В таких случаях его выручали шутки и остроты. Он всегда и во всех домах считался желанным гостем. Мог даже завалиться нежданно-негаданно посреди ночи к кому-нибудь из соседей и сесть пить чай на два-три часа. Ни одна свадьба, ни одно торжество в местечке не обходились без него. И если на свадьбе не было бадхена, то есть свадебного шутника-затейника, никто не расстраивался. Знали, если присутствует пекарь, никакой другой балагур не нужен!
Обожали этого человека и стар и млад. Да и как могло быть иначе, скажите на милость, если все выросли здесь в полном смысле этого слова на его хлебах! Все вынуждены были прибегать не так к нему, как к его булочкам и кренделькам.
Самсон постоянно стоял на своем. Он говорил:
— Зачем вам больше, меджибожский житель не мой до тех пор, пока мать кормит его своим материнским молоком. Но едва только отлучила от груди, сей гражданин немедленно переходит на мое полное попечение, на мои хлеба!..
Старик отлично знал, что именно каждый едок любит. И какой у каждого человека аппетит.
Малыши, у которых только-только зубки прорезались, к примеру, обожали бублички с маком. Школьники любили есть пухленькие крендельки и пышные булочки с сахаром. Старики поедали несметное количество калачиков, французских булочек. Балагуры-извозчики, значит, сапожники, портняжки и грузчики — тем подавай добрую краюху ржаного хлеба.
